Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век — страница 32 из 60

У кого дома не стоит два собрания сочинений Некрасова? Причем оба неполные. У моей матери так стоят. У меня, возможно, тоже стоят, потому что я далеко не до всех шкафов добралась. Я сама, когда была студенточкой, покупала какие-нибудь издания «Дантовских чтений», которые мне были совершенно не нужны. Я даже понимала, что эта не та книга, в которую я сейчас вгрызусь и буду ее зачитывать до дыр. Но пусть это будет дома. Потом до меня дошло, что вот это «пусть будет дома» я не буду покупать, потому что, во-первых, у меня не так много места, а во-вторых, я буду покупать книги, которые все-таки буду читать, а не которые «пусть будет». Но это та же идея, что книга есть магический артефакт, излучающий вокруг себя спасение души, будь то в непонятном вам христианском аспекте, будь то в более понятном вам научном аспекте. То есть если у меня будет дома лежать сборник научных статей по Данте, то, глядишь, я Данте-то и буду понимать. А ведь вроде не шестнадцатый век на дворе…

Так что у наших нечитаемых домашних библиотек вот такие глубокие корни. И отношение к книге как к тому, что не магический артефакт, а носитель информации, оно у нас только сейчас появляется. Мы вряд ли скачаем книжку, которую не будем читать, но, возможно, мы купим книжку, которую не будем читать. Любопытный парадокс.

Вы продолжаете отдыхать, а я продолжаю мое лирическое отступление о том, что общего у XVI века с советской культурой.

У кого дома есть Большая советская энциклопедия? Я знаю несколько домов, где она есть. У нас ее, к счастью, не было. Так вот, вы понимаете, что такое Большая советская энциклопедия? Это опять же книга, которой ты не очень будешь пользоваться. Но это книга, которая придает серьезность, значительность, основательность. Это знак состоятельности, черт побери! – места много жрет, не во всякий дом влезет, и еще знак политической лояльности. Я с Большой советской энциклопедией работала несколько раз в своей жизни. Иногда очень сильно удивлялась ее статьям, что, впрочем, не входит в нашу тему. Там были такие трактовки фактов, что у меня глаза на лоб лезли, причем я не о советской истории, отнюдь. И я, честное слово, предпочту Википедию, которой мы привыкли не доверять, которую мы привыкли перепроверять, и это классно, что у нас сейчас такое отношение! Но при этом мы по инерции верим БСЭ – как труду надежному, как достоверному.

Я вас хочу подвести к тому, что энциклопедия – это свод того, что есть в государстве, что есть в культуре. Это не справочник. Это самоописание культуры. То, что есть в Большой советской энциклопедии, было ценностью в Советском Союзе. То, что есть в Википедии, есть в нашей культуре. Видите, какое у нас, с нашим критическим отношением к Википедии, здравое самоописание культуры! Мы говорим: Вики может ошибаться. Большая советская энциклопедия истинна, как кремлевская стена. В смысле, представляется таковой.

Итак, когда культура начинает порождать энциклопедии, то это не стремление к знаниям, это стремление написать автопортрет. Осознать самого себя. И XVI век на Руси-матушке – это время бешеного количества энциклопедий. Вот вам список (выучивать не обязательно, но осознать – непременно!). Создается «Русский хронограф» – свод событий русской истории, то есть, считайте, Большая историческая энциклопедия (причем начинается он с библейских исторических книг, потом идут Троянская война, Эней и история Рима, Александр Македонский). Создается самая крупная из русских летописей – Никоновская. Создается «Лицевой свод». Что это такое? Это тоже летопись. Но это летопись какая? С картинками. Абсолютное большинство иллюстраций в книгах по русской истории, где вы видите картинку из летописи, – из Лицевого свода. То есть это иллюстрированная историческая энциклопедия. Дальше создается полный биографический словарь, говоря на современном русском языке, а говоря по-древнерусски – «Степенная книга»: собрание биографий всех выдающихся деятелей русской истории. И наконец тогда же создается большая энциклопедия домашнего хозяйства… Переведите на древнерусский язык.

Из зала: «Домострой».

Замечательно. Давайте мы его немножечко почитаем, а потом вернемся к политике. Я с вами попредаюсь неким ностальгическим воспоминаниям, потому что читать его в прекрасном 1988 году было делом увлекательным. Я с той поры не особо перечитывала. Мне хватило.

Что мы с вами в первую голову знаем о «Домострое»? Мы знаем, что домостроевские порядки – это то, что родители имеют право бить своих детей. Это, конечно, правда. Но надо понимать, что «Домострой», в отличие от «Книги о вкусной и здоровой пище» (тоже энциклопедия!), касался всех вопросов устроения жизни и, что самое любопытное, «Домострой» описывает – вы будете сильно удивляться! – то, что в сегодняшней культуре называется термином «средний класс». То есть вы увидите, что там речь идет о хозяйке, которая что-то отдаст слугам. Или же что рачительная хозяйка умеет делать сама, ручками то и это, но при том она управляется со слугами так-то. И хозяин тоже должен следить, чтобы слуги не воровали. То есть, с одной стороны, они трудятся сами, они не на полном обеспечении, но, с другой стороны, слуги у них есть. Идеал среднего класса.

Как я уже сказала, «Домострой» нам дает полный свод правил жизни. Поэтому чему посвящена первая часть «Домостроя»? Рассказывайте мне.

Из зала: Духовному.

Духовному. Вот именно! Наловчились уже. Уже понимаете, что речь идет о православных людях. Поэтому, как уже говорилось, ответственность за спасение душ – жены, детей и…

Из зала: Слуг.

…слуг, совершенно справедливо! – лежит на хозяине. Поэтому первая часть «Домостроя» будет посвящена религиозным вопросам. Как следует в церковь ходить, праздники соблюдать, посты соблюдать и прочее и прочее. Затем переходят к вопросам семейным. И вот тут, действительно, в частности будет: «Наказывай сына в юности его, ибо упокоит тебя в старости твоей и придаст красоты душе твоей, и не жалей ребенка. Если прутом посечешь его, не умрет, но здоровее будет, дабы ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти. Если дочери у тебя, направь на них свою строгость, так ты сохранишь их от бед телесных и не посрамишь лица. И не твоя вина, если по глупости своей нарушит она девство и станет известна знакомым твоим. Если дочь отдашь беспорочной, то великое дело совершишь, ибо в любом обществе похвалишься. Любя сына своего, учащай ему раны, и потом не нахвалишься им. Наказывай сына с юности и потом порадуешься в зрелости. Воспитай дитя в запретах, найдешь в нем покой и благословение. Не улыбайся ему, играя. В малом послабишь – в большом пострадаешь. Не давай ему волю в юности, но сокруши ему ребра, пока он растет». Вот так. «Сокруши ребра». Ноу комментс, как говорится.

Я вот что хочу сказать. Вам надо понимать, что «Домострой» с этими представлениями не на пустом месте вырос. «Домострой» здесь резюмирует то, что в принципе культурой наработано, потому что русская культура и, шире, славянская культура относятся к тем, кто считает, что строгость и жестокость с детьми – это норма. И я здесь всегда привожу вот какой пример. Когда я была студенточкой и учила польский язык, мы проходили числительные (что неудивительно). И мы, в частности, читали по-польски следующее упражнение – подчеркну, ради числительных! В переводе текст примерно таков: «Идет человек по улице и видит: сидит старик и плачет. Человек его спрашивает: почему пан плачет? Тот отвечает: “меня побил отец”. – “А за что же вас побил отец?” – “За то, что я не слушался дедушку”. – “А сколько же пану лет?” – “Шестьдесят лет”. – “А сколько же лет вашему отцу?” – “Восемьдесят лет”. – “А сколько же лет вашему дедушке?” – “А дедушке сто лет”». Самое шокирующее то, что это упражнение на числительные. Ситуация несколько фантастична, потому что, как вы понимаете, до ста лет мало кто доживал, но при этом предполагается, что ничего фантастического, кроме редкостного долгожителя дедушки, тут как бы и нет. И это Польша, у которой «Домостроя» не было. Понимаете, это действительно славянский менталитет. И если посмотреть на то, как мы сейчас относимся к нашим детям и как в современном обществе любые побои родителей в отношении детей будут восприниматься как ай, какой ужас, то есть чему радоваться. Потому что, дорогие мои, когда мы говорим: ай, какой кошмар, родитель побил ребенка! – это значит, что наше общество очень гуманное. А вот когда это банальное упражнение на числительные, то есть когда сама ситуация не выглядит исключительной, вот тогда, извините, это традиционное общество.

Идем дальше. Давайте посмотрим образ жены. «Если дарует Бог жену добрую, получше камня драгоценного, такая по корысти добра не лишит, всегда хорошую жизнь устроит своему мужу. Собрав шерсть и лен, сделает, что нужно, руками своими, будь как корабль торговый, вбирая в себя богатство и возникая из ночи. И даст она пищу дому и дело служанкам, от плодов своих рук увеличит достояние намного» и т. д. «Не угасает ее светильник всю ночь. Руки протягивает к прялке, а персты берутся за веретено. Милость обращает на угоду и плоды трудов подает нищим, не беспокоится о доме муж ее; самые разные одежды расшитые сделает мужу своему, и себе, и детям, и домочадцам своим». Вот такой вот образ рачительной хозяйки.

Мы с вами о всяких страстях наговорились, а теперь поговорим о страстях другого рода. Я недаром упорно сравниваю «Домострой» с «Книгой о вкусной и здоровой пище», потому что я-то сама человек, воспитанный в традиционной русской семье, то есть битый-перебитый, и эти пассажи про то, как надо бить ребенка, я воспринимала, будучи студенткой, абсолютно спокойно. Для меня в восьмидесятые годы факт битого ребенка – это была абсолютнейшая норма жизни. И вот когда я первокурсницей – до сих пор помню этот день! – села читать «Домострой», я ожидала увидеть там какие-то описания зверств. Ну, прочла то, что вам цитировала. Ничего особенного, всё как дома. А шокировало меня там совершенно другое. Это был 1988 год. Вы помните, что творилось на наших прилавках в восемьдесят восьмом году? Это было время, когда мы стремительно переходили от советского дефицита к жути девяностых. Когда уже возникали очереди на несколько часов за обычными продуктами. Понятие «достать» было абсолютнейшей нормой жизни. Мои одногруппницы в университете начинали рассказывать анекдоты про бутерброд с хлебом. Впереди были анекдоты про «Взвесьте мне килограмм еды. – Приносите, взвешу». И вот в это время я читала «Домострой». Буквально следующее: «