Дальше давайте почитаем, как всё хорошо было на матушке-Руси и как плохо всё сейчас. «Так же вот и князь Андрей Шуйский и его единомышленники явились к нам в столовую палату, неистовствуя, захватили на наших глазах нашего боярина Федора Семеновича Воронцова, обесчестили его, оборвали на нем одежду, вытащили из нашей столовой палаты и хотели его убить. Тогда мы послали к ним митрополита Макария и своих бояр… передать им, чтобы они его не убивали, и они с неохотой послушались наших слов и сослали его в Кострому, а митрополита толкали и разорвали на нем мантию с украшениями, а бояр пихали взашей». Попытайтесь представить это сейчас. Н-да, раньше уважали православных священников, теперь вот их не уважают, про них теперь гадости в Интернете пишут. Всё-таки эта переписка – потрясающий этнографический справочник, очень избавляет от иллюзий. «Это они-то – доброжелатели, вопреки нашему повелению хватали угодных нам бояр и избивали их, мучили и ссылали?.. Когда же нам исполнилось пятнадцать лет, то взялись сами управлять своим царством, и, слава Богу, управление наше началось благополучно. Но так как человеческие грехи часто раздражают Бога, то случился за наши грехи по Божьему гневу в царствующем граде Москве пожар, и наши изменники-бояре, те, которых ты называешь мучениками… как бы улучив… время для своей измены, убедили скудоумных людей, будто мать матери нашей, княгиня Анна Глинская, со своими слугами вынимала человеческие сердца и таким колдовством спалила Москву. И по наущению наших изменников, народ, собравшись… с криками захватил в приделе церкви… нашего боярина, князя Юрия Васильевича Глинского, втащили его в… церковь Пречистой Богородицы и бесчеловечно убили напротив митрополичьего места, залив церковь кровью, и, вытащив его тело через передние церковные двери, положили его на торжище как осужденного преступника. И это убийство в церкви всем известно, а не то, о котором ты… лжешь!» Как вы понимаете, выяснение, какое убийство в церкви всем известно, говорит о том, что убийства в церкви были – да, достаточно редкими, чтобы вызывать возмущение.
На этом информативная часть у нас заканчивается, а эмоциональную, стилистическую часть я вам оставлю на следующий раз. В следующий раз мы продолжаем читать Грозного, мы с вами наслаждаемся Аввакумом, одним из величайших стилистов Руси-матушки, и разбираем «неполезные повести» XVII века. Вы понимаете, что в XVI веке эту сорную траву выкосили, но в XVII веке сорная трава сказала «Накося выкоси!» еще раз. Вот это нас с вами ждет.
Лекция 7. Вторжение повседневности в литературу
Мы с вами остановились на Иване свет-Васильевиче. И остановились мы на его ругачестве с Курбским, начали читать нотариально заверенные скриншоты флейма, говоря современным интернетным языком. В этих параллелях нет ничего удивительного, потому что, когда вы читаете любую полемику – она может быть литературной, философской, она может быть изданной отдельно, она может относиться к любому веку, к любой культуре, – вы неизбежно будете видеть массу параллелей с тем, что сейчас в Интернете происходит. Я, например, в свое время начиталась такой полемики в рамках тибетской буддистской философии в памятнике XV века. Юзер такой-то сказал то-то, громим его, юзер другой сказал то-то, и его тоже разгромим. Знаете, когда ты начитался такой полемики в высоких произведениях мировой культуры, то после этого начинаешь смотреть на наши интернетовские дискуссии другими глазами. Во-первых, ты видишь, что ничего не ново под луной, за исключением объема. Во-вторых, и самое главное, ты видишь, что полемика как форма существования мысли (полемика злая, местами с переходом на личности), это очень интересное явление, потому что она существует столько, сколько существует письменность. По сути, это даже не желание разгромить или унизить оппонента, а стремление поставить перед лицом если не вечности, хотя бы долговременности свое субъективное мнение. И я еще раз повторю мою любимую шутку про нотариально заверенные скрины интернет-флэйма. И я еще раз говорю, что в этом смысле современная культура от их полемики отличается только одним – количеством. То, что раньше было доступно единицам, в крайнем случае – десяткам, сейчас доступно тысячам и миллионам людей. И дальше уже каждый полемизирует в меру своего интеллекта и прочих душевных качеств.
Итак, мы сегодня заканчиваем тексты Грозного, то есть XVI век, дальше мы вынужденно следуем логике учебника, читаем такую бескультурную фигню, как «Савва Грудцын» и «Фрол Скобеев», то есть плутовские повести XVII века, и далее разбор этой части древнерусской литературы завершаем произведением, название которого надо всё-таки произносить полностью, то есть «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Между прочим, идею поставить себя перед лицом времени (а лучше – вечности) оно воплощает на пятьсот процентов. Вы понимаете, что сама идея написать собственное житие – это такой скандал, что по сравнению с ним Грозный с Курбским – интеллигентные мальчики, говорящие друг другу вежливые слова под присмотром гувернеров. Потому что Аввакум в сто раз скандальнее их обоих – уже самим заголовком своего произведения.
И раз уж я упомянула название сего безобразия, то я хочу обратить ваше внимание на еще одну бяку. Бяка следующая. Будем мы сегодня говорить о расколе, будем мы сегодня говорить об идеологии старообрядчества. Вы прекрасно и без меня знаете, что Аввакум отстаивает старые традиционные ценности. Угу. И устраивает такое новшество, которого не устраивал никто, никогда и нигде. Это очень любопытный парадокс культуры. То есть, если ты хочешь отстоять старое в борьбе с новым, ты неизбежно ломаешь то, что хочешь сохранить. Ты должен бороться с новыми формами, и поэтому твое возрожденное старое оказывается таким принципиально новым, что мне страшно, можно я под стол спрячусь? Это парадокс. Точно также сейчас все наши рассуждения о духовных скрепках (спасибо Интернету за прекрасный сатирический термин) – это ведь что такое? Это попытка отстоять старые христианские ценности в условиях абсолютно атеистического мировоззрения. И возникает принципиально новое. Эти самые духовные скрепки и возникают – термин свежий, наполнение еще свежее. Посмотрите на современных коммунистов, которые все в церковь ходят, – какое отношение они имеют к марксизму-ленинизму? Кхм, косвенное. Они вынуждены отстаивать старое в условиях нового, и в них больше от XXI века, чем ото всего, что с Марксом и Лениным было связано. Это нормальное явление. И Аввакум оказывается впереди планеты всей настолько, что его порыв вообще никаких аналогов в культуре не будет иметь. Понимаете, это первый скандалист Земли Русския. Не по датам, по масштабу. Затмил Грозного!
И вот вопрос. Эти три реалии, то есть Грозный, плутовские повести и «Житие Аввакума, им самим написанное», у нас в одну лекцию влезли, честно говоря, по техническим причинам: курс сжатый. Самые знаковые вещи мы свалили в одну кастрюлю. Что у нас в этой кастрюле получилось? Что объединяет эти три явления культуры, три явления литературы? Объединяет принципиальная установка на народность.
Лирическое отступление. В школе проходили: Ломоносов, теория трех штилей. Высокий штиль – оды, трагедии, средний в драме, в частности, используется, низкий можно использовать в сатирах, в драме низким штилем могут разговаривать слуги… Что-то такое помним. А вот студент, который это проходил в институте, должен знать такую штуку, как отличие трех штилей Ломоносова от поэтики Буало. В чем оно заключается? Оно заключается в том, что в России всё всегда делается через плечо. Причем левое. Причем не всегда свое. То есть Буало расписал три стиля (высокий, низкий, средний) по литературным жанрам: такой-то жанр следует писать в таком-то стиле. Что сделал Ломоносов? Ломоносов написал, что допустимо при таких-то обстоятельствах (которые явно не относятся к теме нашей лекции) соединять в одном произведении высокий штиль со средним или средний штиль с низким, а иногда и даже все вместе. Понимаете? Допускается смешение. И это мы с вами будем сегодня читать. С плутовскими повестями всё понятно, это средний и низкий штиль. Грозный, в отличие от Курбского, пишет… да, вполне по Ломоносову! Вот Курбский – человек европейской культуры: всё должно быть четко, ясно и по полочкам. Курбский пишет что первое послание Грозному, что второе… пишет, руководствуясь европейскими учебниками риторики, правилами, расписанными не кем-нибудь, а Эразмом Роттердамским. И хотя с Интернетом у них было плохо, но распространение информации как-никак шло, и Курбский прекрасно знает, что его послания будут читать при европейских дворах… знакомая ситуация: мы тут на форуме флеймим, на нас ссылки на других ресурсах, растет количество просмотров данной темы… У них это читалось помедленнее, чем у нас, потому что напряженка с Интернетом, но всё-таки тоже было. Итак, Курбский действует по европейским правилам. Что делает Грозный? Черти что и сбоку даже нету бантика. Грозный смело смешивает эти самые штили. Ломоносова еще нет, но штили все равно есть. Грозный соединяет высокое с низким. За что, между прочим, он получает осуждение от Курбского. Известная цитата:
Широковещательное и многошумящее твое писание приях, и выразумѣх, и познахъ, иже от неукротимаго гнѣва со ядовитыми словесы отрыгано…
И его тоже проняло! Дал сбой!
…еже не токмо цареви, так великому и во вселенной славному, но и простому убогому воину сие было не достоило, а наипаче такъ ото многихъ священных словес хватано…
Видите, он старается, он так старается, что употребляет безупречную церковнославянскую форму глагола: «приях» вместо уже нормальной тогда «принял», но за всеми этими изысками стиля он не может не начать браниться в ответ на толстый троллинг Грозного, причем браниться с первой же строки.
…со многою яростию и лютостию, не строками, а ни стихами, яко есть обычай искуснымъ и ученымъ… в краткихъ словесѣх многой разумъ замыкающе, но зѣло паче мѣры преизлишно… цѣлыми книгами… цѣлыми посланьми!