«…за что ты, Сыне Божий, попустил меня ему таково больно убить тому? Я ведь за вдовы твои стал! Кто даст судию между мною и тобою? Когда воровал, и ты меня так не оскорблял, а ныне не вем, что согрешил!» Вот так он Христу выговаривает, в рамках своего жития, самим же и написанного. После этого все страдания Аввакума для нас принимают абсолютно логичный характер, вы понимаете, почему его постоянно бросали в темницу, у вас возникает вопрос совершенно другой: если человека многократно бросали в темницу, его должны из темницы каждый раз освобождать, вот это – как? Это удивляет. А то, что он снова туда попадает, это совершенно закономерно.
И вот вам цитата: «от образа глас бысть во время молитвы: “время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати!”» «Пришло время страданий, и подобает вам неослабно страдать». Об этом мы с вами говорили уже многократно и будем говорить в следующей половине курса: страдание как ключевая ценность христианской культуры и затем одна из ценностей русской культуры в целом. Мы будем разбирать страдание как ценность (например, у Фадеева в «Молодой гвардии»), будем разбирать страдание как самоценность (у, не к ночи будь помянут, Достоевского и, тем паче не будь помянут, в «Заповеднике» Довлатова), будем разбирать «Реквием» Ахматовой… но сейчас я хочу вас подвести к очень простой мысли. Я хочу ответить (себе в первую очередь) на вопрос, как Аввакум, человек крайне традиционных взглядов, отстаивающий вековые устои, умудрился сделать эту суперноваторскую вещь? Как он, будучи таким ревнителем всего каноничного, сумел настолько разорвать с традицией? И ответ здесь для меня однозначен. Страдания – это настолько мирообразующая тема для русской литературы, что если уж я страдаю и про это пишу, то я традиционен, как таблица умножения. Формальные изыски у нас никогда не ценились, как вы помните, у нас критично только содержание, содержание же канонично на уровне попадания не просто в яблочко, а в самый его центр. А то, что житие не может быть автобиографией и наоборот, это такие же мелочи и фигуськи, как все изыски поэтов Серебряного века: ну кому они нужны, когда довлеет содержание?! И, кстати, в качестве автобиографии вполне можно разбирать «Реквием» Ахматовой. От Ахматовой до Аввакума гораздо ближе, чем от любой автобиографии в русской литературе до них обоих. Потому что все остальные автобиографии, любые там «Детства» и «Отрочества», какие только ни существуют, – что это такое? Лекарство от бессонницы, принимать по полглавы? А эти двое в веках стоят почти что рядом. Потому что у них страдание – основная тема. И это позволяет Аввакуму оказаться абсолютно в струе, просто в фарватере всей русской литературы. Он уникален, но это незаметно. И точно так же незаметны будут причины, по которым мы готовы читать «Реквием» Ахматовой. Сильно забегая вперед (спойлер на третью часть курса): сколько всего написано про репрессии, вы знаете? Не очень? А почему вы не очень знаете? Потому что вы не хотите читать про репрессии, это не та тема, про которую вы хотите читать. «Реквием» читали все. Почему? Потому что он гениально написан. И поэтому я при всей своей нелюбви к Ахматовой «Реквиемом» глубоко восхищаюсь. И Аввакума я из года в год с большим удовольствием разбираю пословно, хотя мне до проблем раскола гораздо меньше дела, чем Гамлету до небезызвестной Гекубы. Потому что это великолепно написанное произведение.
С Аввакумом, как и положено герою жития, случаются всевозможные чудеса. Мы разберем одно, но их больше. Над остальными будете размышлять самостоятельно, а вот это я вам объясню. «…после вечерни ста предо мною, не вем-ангел, не вем-человек, и по се время не знаю, токмо в потемках молитву сотворил и, взяв меня за плечо, с чепью к лавке привел и посадил и ложку в руки дал и хлеба немножко и штец похлебать, – зело прикусны, хороши! – и рекл мне: “полно, довлеет ти ко укреплению!” Да и не стало ево. Двери не отворялись, а ево не стало!» Аввакум сидит в тюрьме. В очередной раз. Не первый и не последний. И вот, после вечерни, перед ним возникает некое видение. То ли ангел, то ли человек взял за плечо, с цепью к лавке привел, посадил, дал в руки ложку и хлеба немножко и щей похлебать. Слово «щи» он здесь заменяет абсолютно просторечной формой «шти». И эти «шти» оказались «зело прикусны, хороши», то есть очень вкусные. Этот неведомый человек сказал (чистый церковнославянский: «рекл» – это идеальная литературная форма): «Это тебя укрепит» – и не стало его. «Ево» он пишет через «в», совсем просторечную форму выдает. Оцените эту совершенно замечательную игру с церковнославянским и разговорным русским! «Ево» через «в» у нас не пишут даже малограмотные тролли в комментах к политическим постам! А Аввакум это «ево» повторяет дважды, то есть это никак не может быть опиской. То есть он выражает эту двойную сущность своего спасителя через максимально маркированную орфографию: ангельское через безупречнейший церковнославянский, человеческие через самое сниженное просторечие.
Но вам-то, конечно, интересно не это… вы хотите знать, что это было за явление. То есть двери не откры вались, а некий то ли ангел, то ли человек принес ему хлеб и щи. Учитывая, что щи оказались вкусными, как это объяснять? Честно говоря, я не удивлена. Я это объясняю чрезвычайно мощной галлюцинацией, не только визуальной, но и вкусовой. Такая галлюцинация воз можна, во-первых, когда у человека очень мощно развиты эмоции, очень мощно развита вся система миро восприятия. Аввакум, бешеный холерик, на такое вполне способен. Во-вторых, для этого человек должен быть натренирован – не галлюцинировать натренирован, а концентрировать мысль.
Мне сейчас очень сложно не улететь в лекцию по буддийской практике, потому что по-нашему, по-буддийски, это называется «однонаправленная концентрация сознания». Причем явление это отнюдь не только буддийское, в этом смысл любой повторяемой молитвы любой религии. Без концентрации сознания твердить каждый день молитвы – полный идиотизм. С концентрацией сознания это духовное преображение. Аввакум это, мягко говоря, умел, поэтому его сознание было тренировано, как мышцы у олимпийца. И в критической ситуации дало то, что дало: полноценное восприятие на уровне всех чувств.
И здесь я не могу не вспомнить аналогичную историю с одним из тибетских святых. А Тибет – это суточный перепад температуры 40 градусов. Ночью минус 20, днем плюс 20. Это весна там такая, зимы похуже. Плюс высота над уровнем моря и соответствующее давление… В такой ситуации совершенно нормально, когда мощно промедитированный человек начинает волей управлять физиологическими процессами в организме. Мы это считаем невозможным, потому что мы находимся в других климатических условиях. И вот нежно мной любимый пример. Был в Тибете знаменитый йогин и поэт Миларепа, автор огромного количества стихов духовного содержания. Однажды он медитировал в пещере, и сошла лавина. У него с собой было полмешка ячменной муки. И ученики были в глубоком горе, потому что лавина – конец. Когда весной они пошли в ту пещеру, чтобы похоронить косточки учителя, он там сидел вполне себе живой и здоровый, и от этого неполного мешка ячменной муки у него что-то еще немножко оставалось.
Чтобы это объяснить привычным вам языком, без ангелов, без тибетских йогинов, я произнесу слово, которое нынче очень модное, оно сейчас входит в массовое сознание интернетного человека. Это слово «гормоны». Я скажу коротко, что гормоны – это мостик между нашими эмоциями и нашей физиологией. Обеспечь их нужный всплеск – и получишь реакцию тела. Как обеспечить всплеск? Это должен быть или человек, который обладает бешеным темпераментом, или, что гораздо проще и доступней, человек, который находится в условиях бешеного стресса. Или же человек, у которого сознание очень серьезно натренировано. У Аввакума и с темпераментом всё в порядке, и со стрессом всё в порядке, и с умением концентрировать сознание, как я вам сказала, тоже всё отлично. Так что, ангел накормил его щами, и я абсолютно уверена, что Аввакум после этого стал сыт. В конце концов, собачка Павлова, когда ей являлся ангел в виде лампочки, желудочный сок выделяла, хоть кушать ей и не давали. А здесь явление столь же материалистическое, но просто на более высоком уровне.
Идем дальше. У Аввакума один из периодов его бурной жизни – служба в Москве, о чем сейчас будем говорить, а после всего этого он попадает в ссылку, на реку Нерчу в Сибирь. И, в частности, он пишет: «протопопицы моей однарятка московская была, не сгнила, – по-русскому рублев в полтретьятцеть и больши потамошнему». Сейчас я вам объясню, что такое однорядка и что такое «полтридцать рублей», поскольку это всё надо переводить. Пока обращаю ваше внимание на орфографию, которая улетает в такое «пеши исчо», что ой. Это знак того, что Аввакум говорит об абсолютно бытовых вещах. «Однарятка» через «а» и «т» – имеется в виду однорядка, кафтан в один слой ткани. «Полтридцать» тоже написано очень сильно фонетически, «больше» тоже. С филологией разобрались, переходим к культурологии. Итак, однорядка – это женский кафтан, который стоит двадцать пять рублей. В Москве. И больше в Сибири. Кафтан, скорее всего, подбит мехом (поэтому мне встречался перевод и «шуба»), но в данном случае мех неважен, потому что на Руси ткань стоила больше меха всегда и везде, а уж в Сибири тем паче. Что такое мех в Сибири?! Ну, вы еще снег в Сибири оцените. А вот что такое «полтридцать», то есть двадцать пять, рублей? Это много или мало? Сколько тогда, например, стоила лошадь? Сейчас обычная лошадь стоит примерно сто тысяч рублей. Тогда лошадь стоила полтора рубля. Годовая плата на хозяйском содержании работника-мужчины, то есть его кормят, он живет в доме хозяина, и вот чисто за свою работу он получает пять рублей. За полный год. Женщина при тех же условиях – два с полтиной. То есть мужику на такую шубу надо пять лет работать, бабе – десять. Проще всего посчитать в лошадях – и у нас получится около двух миллионов наших сегодняшних рублей. За шубку, которую потом в ссылку взяли. Слушайте, я в затруднении… я пытаюсь представить себе достаток, в котором жил Аввакум. Мы погуглили – ну, шуба одной из эстрадных певиц стоит дороже этой «однарятки», даже в два раза дороже. Вот был его уровень социального и, как следствие, материального положения. К слову о богатстве церковников тогда и сейчас. Я, пожалуй, не буду присоединяться к тем, кто в Интернете негодует на наших церковников, я не знаю, сколько стоят шубы их жен, но явно дешевле, чем у супруги Аввакума. Что? Нет, у нее шуба была не вышитая, а тканая.