Так что же сделал Ломоносов для нашей литературы? Что о нем надо знать и почему его надо глубоко-глубоко уважать? Я недаром вам сначала показала его противников, чтобы вы восчувствовали, что на их фоне Михайло Васильич был глотком свежего воздуха и лучом света в темном царстве. Главное, что нам дал Ломоносов, – это силлабо-тоническая поэзия. Он научил нас, как надо ставить ударения внутри стиха. Он покончил с силлабической поэзией. Уф. Наконец-то русские заговорили по-русски. За это Ломоносову нужно простить всё остальное.
А теперь я обращу ваше внимание на цитату из Александра свет-Сергеича Пушкина. Эта цитата тоже абсолютно запрещенная. Отреченная. Представьте себя, что вам бы в школе выдали такое. «Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом». Это вы, возможно, слышали. Но на этом обычно цитату обрывают. А дальше там такое: «Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции[6]не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий. Однообразные и стеснительные формы, в кои отливал он свои мысли, дают его прозе ход утомительный и тяжелый. Эта схоластическая величавость, полуславенская, полулатинская, сделалась было необходимостию; к счастию, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова. В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты». Я полностью согласна с Александром Сергеевичем. Не потому, что это Пушкин. Я никогда не согласна с Пушкиным, потому что это «наше всё». Ни в коем случае! Если я соглашаюсь с ним, то потому что я вижу: черт, говорит ровно то, что я думаю. Я всегда цитирую Пушкина только в том случае, если нахожу у него подтверждение собственным скорее чувствам даже, чем мыслям. И с его разгромной характеристикой Ломоносова я полностью согласна, потому что человек написал где-то с пяток стихотворений, которые пережили его, пережили эпоху, их читать можно и нужно с огромным удовольствием, а остальное – угу, утомительно и надуто. Между тем, как я уже сказала, Ломоносов для своей эпохи – это мощнейший прорыв, потому что это – мастер стиха.
Я вам покажу фрагмент «Оды на взятие Хотина», которая произвела огромное впечатление необычностью своей формы – четырехстопный ямб с чередованием перекрестной и парной рифм. Для XVIII века любое смешение – это дерзко, а дальше зависит от индивидуальных оценок: или восхитительная новизна, или подрыв устоев. По мнению тогдашнего академика Штелина, оды Ломоносова были написаны совсем другим, новым размером. Давайте почитаем.
Где ныне похвальба твоя?
Где дерзость? где в бою упорство?
Где злость на северны края?
Стамбул, где наших войск презорство?
Ты, лишь своим велел ступить,
Нас тотчас чаял победить;
Янычар твой свирепо злился,
Как тигр на Росский полк скакал.
Но что? Внезапно мертв упал,
В крови своей пронзен залился.
Размер и смена рифмовки делает текст очень динамичным и энергичным. Действительно, это гимн войскам, не только по содержанию, но и по форме. В этой оде не всё так бодро, там, разумеется, масса античных образов, то, на что ругается Пушкин, – «величавость полуславенская, полулатинская», не буду я вас этим мучить.
Ломоносов заслужил бы памятник, который стоит перед Университетом, только за одну силлабо-тонику, то есть за перенос огромного разнообразия стихотворных размеров, в первую очередь латинского стиха, на русскую поэзию. Да, Ломоносов косноязычен, да, он заслужил все те слова, которые о нем сказал Пушкин, но без него, собственно, Пушкина и не было бы. А косноязычие – не его вина, ему надо создавать литературный язык практически с нуля на том пепелище, которое нам устроили сначала Батый, а потом Грозный.
Идем дальше. Мы с вами сегодня говорили о проблеме любовной лирики и снова к этому возвращаемся. Ломоносов пишет «Разговор с Анакреоном»: он беседует с античным поэтом и спорит с ним. Итак, мы с вами сегодня приобщились к поэтам, которые, что такое любовная лирика, не понимали от слова «монах». Мы с вами не приобщились к непоэтам, которые любовную лирику писали, но поэзией это не назовешь. На дворе уже вторая половина восемнадцатого века, любовная лирика перестала быть протестом, она начинает искать свое место в русской культуре. Что пишет Ломоносов? «Хоть нежности сердечной // В любви я не лишен…» То есть любовная лирика уже имеет право на существование. «…Героев славой вечной // Я больше восхищен». Вот такой компромисс между двумя точками зрения. Любовная лирика допустима, но ценностью у нас является лирика гражданственная. И что же дальше пишет Михайла свет-Васильич? Анакреон в своих стихах просит живописца написать портрет его возлюбленной. Ломоносов на это отвечает… ох. Приготовьтесь: тема любви в русской культуре.
Тебе я ныне подражаю
И живописца избираю,
Дабы потщился написать
Мою возлюбленную…
Закончите мне строчку? «…мать», совершенно справедливо. То есть чувство к возлюбленной – это так себе. А вот любовь к матери – это чувство, более достойное русского поэта. Но этого мало.
О мастер в живопистве перьвой,
Ты перьвой в нашей стороне
Достоин быть рожден Минервой,
Изобрази Россию мне.
Здрасьте, Родина-мать зовет.
Изобрази ей возраст зрелой,
И вид в довольствии веселой,
Отрады ясность по челу
И вознесенную главу.
Приехали. Ну, куда нам после этого деваться от гражданской лирики?
В сущности, гражданственность ровно ничем не плоха, плохо бывает, когда она уходит в официоз, а поэту отказывают в праве на личные чувства (причем любые, не только любовные). А вот то, что любовь к Родине у нас чувство именно любовное, это, пожалуй, один из краеугольных камней нашей культуры. «Как невесту, Родину мы любим, бережем, как ласковую мать». Строго по Ломоносову.
Я позволю себе немного о личном поговорить. Вот я читала этот курс из года в год, иногда до трех раз в год, цитировала эти строки, иногда с иронией, иногда без… но от своей культуры не убежишь, и в итоге у меня написался роман, где основная любовная линия – герой и две страны, каждую из которых он может назвать Родиной. И вот он восемьсот страниц в этом любовном треугольнике мается… потому что автор перецитировал Ломоносова студентам, м-да.
Далее. Теория трех штилей, о которой я уже говорила. Ломоносов считает, что необходимо отталкиваться в выборе штилей (высокий, средний, низкий) от материи, то есть предмета описания, который обуславливает выбор речения, то есть слова высокой лексики, низкой или средней. При этом он считает, что совмещение разных типов речений в пределах одного жанра – это нормально, это допустимо. Чем он противоположен Буало, о чем я тоже уже говорила. Ломоносов отталкивается от содержания, а не от жанра. И вы должны понимать, что в этом он выступает не просто новатором, а очень дерзким, прям-таки революционным новатором, потому что поэтику писал отнюдь не только Буало, поэтики в Европе писали и в Античности, и в Средневековье, и во всех – всех! – европейских поэтиках выбор стиля определялся жанром. И Ломоносов берет, да и разрывает со всей европейской традицией. И если это не революция в литературе, то что революция?
Что ж, переходим к оде про то, как науки юношей питают… Эта ода прекрасна, но прекраснее этой оды история ее написания. Начнем с названия. «Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1747 года». Это не год ее коронации, она стала императрицей в 1741-м, это ежегодное отмечание этой даты, у Ломоносова были оды на день восшествия и в другие годы. Но это так, примечание. А теперь изюминка.
Как вы прекрасно знаете,
Молчите, пламенные звуки,
И колебать престаньте свет;
Здесь в мире расширять науки
Изволила Елисавет.
И далее:
…может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде,
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Нормальный человек, читая это стихотворение, будет логично полагать, что Елизавета выделила крупные суммы на образование, за что ей Ломоносов сказал спасибо. Так вот, дорогие мои, всё было с точностью до наоборот. Есть такое слово – дипломатия. У Ломоносова с этим было всё отлично, как вам сегодня уже показали на примере «Письма о пользе стекла».
История была такова. Ломоносову нужно было выбить из матушки-императрицы серьезную сумму на образование. И было сие совершенно нереально, ибо, как позже напишет о ней Алексей Константинович Толстой в бессмертной поэме «Порядку ж нет как нет»: «Веселая царица // Была Елисавет: // Поет и веселится, // Порядка только нет». Маскарады, пятнадцать тысяч платьев матушки-императрицы… какие траты на науку и образование?! Что сделал Ломоносов? Он в оде на очередную дату восшествия на престол ее похвалил публично за то, что в мире расширять науки изволила Елисавет. Ей деваться было некуда, пришлось деньги выдавать. Так что проблемы с финансированием науки и образования не вчера возникли, они всегда были…