». И далее: «Он как будто старается раздражить верховную власть своим горьким злоречием; не лучше ли было бы указать на благо, которое она в состоянии сотворить?» Мы об этом только что сказали; теперь мы это читаем у Пушкина. Заметьте, Радищев тут фигура вневременная: Базарова вспоминайте. Ну и в чем разница? Что Базаров изъясняется более по-человечески? М-да, прогресс. Идем дальше: «Он злится на ценсуру; не лучше ли было потолковать о правилах, коими должен руководствоваться законодатель, дабы… – А теперь, смотрите, очень интересно. – С одной стороны, сословие писателей не было притеснено и мысль, священный дар божий, не была рабой бессмысленной и своенравной управы, а с другой, – вот это надо в наш Интернет вынести, золотом там написать на каждой странице, сделать неотключаемый баннер, – а с другой – чтоб писатель не употреблял сего божественного орудия к достижению цели низкой или преступной». Это сложнейший вопрос: где та грань, когда свобода слова перерастает в ту самую жуткую вседозволенность, которая приводит ко всяким отрицательным последствиям. И мы сегодня, говоря о Новикове, этого уже касались, и в финале нам еще и Пушкин даст ответ, и на следующей лекции тоже увидим, что думает на этот счет еще один автор.
Продолжаем читать. «Но всё это было бы просто полезно и не произвело бы ни шума, ни соблазна… – Ага, смотри выше мои высказывания о Новикове, что он сделал и чем знаменит: сделал одно, знаменит тем, что произвело шум и соблазн. Ибо само правительство, – продолжает Пушкин, – не только не пренебрегало писателями и их не притесняло, но еще требовало их соучастия, вызывало на деятельность, вслушивалось в их суждения, принимало их советы – чувствовало нужду в содействии людей просвещенных и мыслящих, не пугаясь их смелости и не оскорбляясь их искренностью». Что мы с вами будем отчасти читать в следующий раз, отчасти будем читать в следующем полугодии, поскольку у нас Фонвизин улетает в классику. Вот то, отчего Радищев – не великий человек: он совершает поступок весьма эффектный, на Change.org была бы куча подписей в защиту, которые его никоим образом от ссылки не защитят… да, он соберет некий информационный капитал, но это никак не изменит его судьбу. Я, когда преподавала на журналистике, очень серьезно именно это давала моим журналятам как главный урок. Наша классика должна же чему-то учить. Чему учит «Путешествие из Петербурга в Москву»? Как делать не надо. А то окажешься журналистом, в защиту которого соберут кучу подписей, нифига тебя эта куча подписей не защитит, тем дело и кончится. Между тем, действуя, как Ломоносов, действуя, как Державин, можно достичь результатов. И вот тут мы с вами возвращаемся к теме человеколюбия – да, это екатерининское человеколюбие, екатерининская программа мягкой критики. Дело не в том, что критика должна быть мягкой, дело в том, что, когда пар выходит в гудок, мы получаем закрытие «Трутня» и ссылку Радищева. Когда всё уходит в гневно-обличающую критику, то оно не приносит результата в лучшем случае, а в худшем случае приводит к худшему результату.
Пушкин пишет, что влияние Радищева было ничтожно. Возможно, это прогиб под цензуру. «Все прочли его книгу и забыли ее, несмотря на то, что в ней есть несколько благоразумных мыслей… – Ну, видимо, все-таки не все забыли, и декабристы его не забыли Роль свою она сыграла, конечно. Но надо понимать, что то самое смягчение законов при Александре не есть заслуга Радищева, это заслуга Державина. – … несколько благоразумных мыслей, которые не имели никакой нужды быть облечены в бранчивые и напыщенные выражения. – Разумную мысль не надо выражать через брань. Ничего хорошего из этого не будет. –…с примесью пошлого и преступного пустословия, – вот золотые слова. Пустословие – преступно и пошло. Растащить эту статью Пушкина на цитаты, раскидать по Интернету, авось, глядишь, кто-нибудь да осознает, что сказало Наше Всё. – Они (то есть несколько благоразумных мыслей Радищева) принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностию и благоволением, – собственно говоря, “благоволение” в терминах Пушкина – это то же самое “человеколюбие” в терминах Екатерины. А вот теперь внимание –… ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви».
«Нет истины, где нет любви» – это ключ к оценке всего, что мы с вами в интернетах видим. Да и не только в интернетах. К оценке абсолютно любой критики. Вот эта статья Пушкина ведь разносит Радищева по косточкам! Но это не критиканство, потому что здесь и уважение, и желание осмыслить, и, напомню, стремление издать. Здесь есть любовь, и поэтому мы с вами и разбираем построчно этот текст, а не «Путешествие…». Оцените этот парадокс: Радищев устарел в ноль, разве что как образец стиля кому-то пригодился. А статья Пушкина о нем – актуальнее свежих новостей блогосферы. Вот вам мастер-класс литературной критики.
И еще о критике и интернетах. Когда текст – неважно, какой текст, неважно, какие в нем факты излагаются, – проникнут ненавистью, то ему не очень-то стоит верить. «Ибо нет убедительности в поношениях». И если текст написан с любовью, то он одному по этому факту заслуживает доверия. Это то, над чем я хочу оставить вас размышлять. Потому что эта мысль более чем свежа, и, в общем-то, тщательный разбор статьи Пушкина – единственная причина, по которой я оставила Радищева в программе. Потому что книга его весьма посредственная, не говоря о варварском слоге. А к цитате «Нет истины, где нет любви» парадоксальным образом мы вернемся в следующий раз у человека, по отношению к которому Пушкин был учеником, и это был отнюдь не Державин. На этом у нас с вами сегодня всё.
Лекция 10. Литература у трона
Что ж, мы начинаем заканчивать первую часть курса по русской литературе. Сегодня мы в очередной раз нарушаем хронологию, потому что закончим мы сильно после 1812 года, хотя у нас вроде бы XVIII век – такой расширенный XVIII век, н-да. А в следующий раз с Фонвизина начнем. Сегодня будем говорить о Державине и о Карамзине.
Они совершили переворот в нашей словесности, что я буду подробно объяснять. Но сначала я немножко поругаюсь. Краткое содержание предыдущих серий, чтобы вы лучше прочувствовали контраст с нашими сегодняшним героями.
В прошлый раз я ругалась на Радищева, который своим «Путешествием…» пользы принес меньше, чем ничего. Радищев, конечно, полностью воплотил тот самый идеал, о котором мы говорим в течение всего этого полугодия, – идеал мученичества. Но мученичество его было уже новое, уже не христианское, это не мученичество за веру, это мученичество за правду. И вот в образе Радищева, в том, как воспринимается его личность в нашей культуре, мы с вами впервые сталкиваемся с мученичеством за правду в чистом виде. Потому что мученичество Аввакума, заметьте, тоже мученичество за правду, но там аспект будет всё же религиозный (почему он и написал свое «Житие»). А идея возведения некоего гражданского подвига в ранг мученичества – эта идея впервые воплотилась у Радищева. И я вам цитировала Пушкина, что если бы Радищев свою энергию употребил не к разрушительным целям, то есть к обличению, а к целям созидательным, то это не принесло бы шума, это было бы просто полезно. И вот тут очень любопытная ситуация, на которую я обращаю ваше внимание. В XXI веке жестко сменилась культурная парадигма. В 1970-е годы человек, который осмелился что-то сказать против, реально воспринимался как герой, причем не столько массовым сознанием, сколько интеллигенцией. К просмотру фильм «Дон Кихот», по сценарию Евгения Шварца, с Николаем Черкасовым в главной роли, а поставил его Козинцев после своих блестящих «Гамлета» и «Лира». Все звезды! И Дон Кихот подается ими всеми как образ крайне положительный. Почему? Потому что Дон Кихот осмелился высказываться против косного общества. И Черкасов, наш великий актер, после своих и Невского, и Алексея Петровича, и фантасмагорического Ивана Грозного, весь свой талантище, всю душу вкладывает в эту роль. Для него Дон Кихот – образ в высшей степени героический. Будет ли для современного человека Дон Кихот героем? Нифига. Современный человек скажет: ну, он балаболит – и чё?! ну, балаболит с энтузиазмом – и чё? У нас таких много, весь Интернет балаболит. А что делает-то Дон Кихот? К чему его балабольство привело? К одному запоротому мальчику?! Чем тут восхищаться? Так вот, Радищев, безусловно, не есть герой нашего времени. А героями нашего времени становятся Державин с Карамзиным.
Они, при всей революционности своей деятельности, и литературно-художественной, и отчасти даже политической, были людьми, мягко говоря, сотрудничавшими с властью. Карамзин писал свою «Историю…» по, как бы мы сейчас сказали, госзаказу, а Державин, сенатор и министр юстиции России… он, извините, эта самая власть и есть. И если как литераторы эти два великих человека в чем-то устарели (но далеко не во всём!), то как пример свободы духа и творчества – не в оппозиции, а в созидательной деятельности, в сотрудничестве с властью – они еще очень-очень надолго останутся образцом для подражания.
Что касается Карамзина, вы прекрасно знаете эпиграмму Пушкина «В его “Истории” изящность, простота // Доказывает нам, без всякого пристрастья, // Необходимость самовластья // И прелести кнута». Это мы знали со школьной скамьи, но в нынешней ситуации радикализм вызывает куда больше отторжения, чем сдержанный консерватизм Николая Михайловича. Я вам поцитирую немножечко «Историю государства Российского», вы убедитесь, что она не только как исторический текст полезна, но и очень во многом предвосхищает наши современные и художественные идеи, и идеи политические. Кроме того, раз уж я вспомнила Пушкина, то скажу, что когда мы возьмемся читать «Бориса Годунова» (то, что там Пушкин написал, а не учебник сочинил), то мы с вами убедимся, что отношение к самодержавию у самого Александр свет-Сергеевича было тоже довольно любопытное. Он не столь революционен, как его изображают советские учебники, и вы увидите, как многое он взял у Карамзина – и в чисто литературных аспектах, и в мировоззрении.