Засыпали нимфы с скуки
Средь пещер и камышей…
Представьте себе это! Вообразите античных нимф в русской зиме!
Согревать сатиры руки
Собирались вкруг огней.
Ну да, у сатиров меховые ноги, им потеплее. Я думаю, что с сатирами всё гораздо смешнее, чем просто перенос греческих божеств в русскую зиму. Как вы понимаете, способом передвиж ения в тогдашней матушке-России были сани. И когда барин куда-то на санях приехал, то потом его возница остается барина ждать, так? Поэтому на улицах и во дворах разожжены костры, потому что зимой у костра на улице теплее, чем на неотапливаемом первом этаже. И поэтому у меня-то эта картинка: «Согревать сатиры руки // Собирались вкруг огней» вызывает не просто смех – я представляю себе сатиров греческих в русской зиме и вокруг костра, стоящих, как кучера или извозчики. На этом, к моему глубокому сожалению, хулиганства Державина завершаются, дальше идут возвышенные слова по поводу того, что на этом севере родился прекрасный отрок порфирородный. А заканчивает Державин словами: «Будь на троне человек!» Это не хулиганство, но это то, за что я так хвалю Гаврилу Романыча: у него личностное начало везде. И от Александра он того же ждет. И это, конечно, бомба под классицизм, который, как мы знаем, индивидуальности знать не желал. Поэтому, когда вы читаете фразу «Державин – вершина русского классицизма», вы должны всегда держать в голове поправку: «русский классицизм» – это термин как «морская свинка», грызун, а не парнокопытное, – прогрызает дыру во французских правилах и сбегает через нее…
Что дальше у Державина? Сами читайте оду «Бог». Я, пожалуй, не хочу ее комментировать, потому что, как вы поняли, Гаврила свет-Романыч писал только то, что думал, и обращался ко всем отнюдь не от имени советского народа, как положено поэту-классицисту. А к кому бы он ни обращался, в том числе и к Богу, для него это исключительно порыв глубоких, искренних чувств, и поэтому я не буду вам цитировать оду «Бог». Вообще Державина стоит оставлять наедине с Богом, и каждого из вас оставлять наедине с Богом, с Державиным и с самим собой. Потому что Державин, говоря о самом себе, умудрялся говорить о каждом из нас, о том, что живет в нас. В этом великий и прекрасный парадокс настоящего поэта: он пишет только о себе, но мы смотримся в его стихи как в зеркало.
Оду «Вельможа» очень, естественно, любит учебник, потому что в оде «Вельможа» Державин критикует… в оде «Вельможа» Державин критикует, вы уже меня понимаете. Вот так вот. Хулиган был неописуемый. Или, говоря языком учебника, новатор и реформатор. Но если всё-таки говорить о содержании оды (которое блекнет перед реформой жанра), то да, Державин критикует екатерининских вельмож, а советский учебник не любит Потемкина и поэтому очень смачно разбирает оду «Вельможа», где описаны реальные случаи, как к Потемкину приходили просители, а он их оставлял ждать в передней – их, израненных героев. Потемкину он противопоставляет Румянцева: Румянцев был примерно в тех же чинах, но Потемкин его всячески задвигал, а Румянцеву приходилось жить в деревне, потом ему передали возможность командовать армией, он одержал победу, стал Румянцевым-Задунайским. Да, всё так. Потемкин, как вы понимаете, личность очень сложная, очень неоднозначная, о чем мы и в прошлый раз говорили, когда я рассказывала про триумфальную арку в Севастополе.
Но, как вы понимаете, сводить это произведение к критике Потемкина – это лишать себя самого ценного и самого вкусного. Тем, что Державин превращает оду в жанр то сатирический, то критический без сатиры, он устраивает фактически революцию в поэзии. Называть Державина революционером немножко странно, всё-таки придворное лицо, сенатор и будущий министр юстиции, но этот человек умудрялся сочетать несочетаемое, что в жизни, что в стихах. Я напомню, что его ода «Властителям и судьям» вызвала негодование: автор – якобинец! На что автор предъявил псалом царя Давида, переложением которого является эта ода, и сказал, что царь Давид якобинцем не был. «Властителям и судьям» – не сатира ни в коем случае, потому что в сатире есть элемент насмешки, а это – чистый пафос негодования. Это безусловно ода, она написана с позиций вечности, но вечности не прославленной, а заклейменной.
Кстати, когда я называю Державина хулиганом (в хорошем смысле) и революционером, я недалека от его самооценки. В одном из стихотворений он признался, что он «горяч и в правде черт». Учитывая, что «черт» тогда было очень сильным ругательством, я выражаюсь куда мягче, чем сам Гаврила свет-Романыч.
Вот что еще давайте почитаем. Навстречу Новому году почитаем фрагмент стихотворения «Зима»:
Что ты, Муза, так печальна,
Пригорюнившись сидишь?
Сквозь окошечка хрустальна,
Склоча волосы, глядишь…
«Выпьем, добрая подружка // Бедной юности моей». Вы видите, в том же самом размере! Только для Державина, который всё-таки еще немножечко остался в XVIII веке и поэтому хоть как-то должен следовать законам классицизма, Муза – это еще абстрактная античная муза. Пушкин явно совершенно идет за Державиным, но он делает следующий шаг, он идет не вслед, он идет по дорожке, протоптанной сенатором-хулиганом. Та же зима, тот же самый образ. Но Пушкин в качестве музы выводит уже свою няню. И, как вы понимаете: «Выпьем с горя, где же кружка…» У Державина настроение примерно то же, но вот выпить с Музой кружку домашней наливки (а что, по-вашему, пьет Пушкин с няней?) он не догадался.
Теперь мы переходим к стихотворению «Снигирь». У него довольно сложная история создания, ее надо рассказать. Жил да был Гаврила-свет Романыч, и, чтобы жить было повеселее, у него в комнате жила птичка-снегирь. В клетке. И, чтобы жить было еще веселее, птичку выучили насвистывать несколько нот из военного марша. А еще жил Александр свет-Васильич Суворов. Всё было хорошо, но он однажды взял и помер – ну, случается такое, даже с выдающимися полководцами. Приходит Гаврила свет-Романыч домой, опечаленный новостью о смерти Суворова, а у него снегирь начинает этот военный марш насвистывать. От чего случается с Гаврилой свет-Романычем стресс. И в качестве выхода из стресса у него случаются стихи – стихи на смерть Суворова, но называются они «Снигирь». Начинаются они с укора, зачем птичка насвистывает военный марш, когда угасло светило нашей армии. И снова, как вы уже привыкли, о событиях государственного значения Державин пишет как частное лицо: вот, разговаривает со своей птичкой по поводу смерти Суворова.
И лучшее из четверостиший этого стихотворения живописует портрет Суворова. Итак, Державин сетует, кто же теперь поведет наши полки, кто? кто? кто нам заменит Суворова?! Понятно, что никто. И вот в этом очень эмоциональном периоде есть такие строки:
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари…
Я смотрю на эти строки и понимаю, что перед нами потрясающий образец умения работать на контрасте и на гиперболе. Читаем медленно.
«Кто перед ратью будет, пылая…» «Рать» – слово, устаревшее до невозможности. «Пылая» – возвышенное. «Ездить на кляче, есть сухари» – столь же мощная сниженность. «В стуже и в зное меч закаляя» – как вы понимаете, «меч» тут метафора. Я, конечно, видела собственными глазами Суворова с мечом – в Петербурге, напротив Троицкого моста стоит памятник Суворову в античных доспехах, он, логично, с мечом. Но, как вы понимаете, других мечей в жизни Александра свет-Васильича не замечено. Так что здесь «меч» усылает нас в такую высокую лексику, что без стремянки не добраться. Мы чуть погодя этот «меч» разберем детально, а сейчас давайте дочитаем. «Спать на соломе, бдеть до зари» – снова резкое снижение, «солома» – ниже некуда. Итак, четные и нечетные строки относятся соответственно к высокому и низкому штилю. Сущая шахматная доска, чересполосица.
Зачем Державин это делает? Никакого «зачем» нет. С какой стати стихотворение называется «Снигирь»? Ведь очень странно, что стихи на смерть Суворова называются какой-то птичкой! Как я уже сказала, это стихотворение написано в состоянии сильнейшего стресса. Поэтому никакого «зачем» для Гаврилы свет-Романыча не было. Было только «почему». Он и так-то пришел домой расстроенным, а тут еще птица свиристит – и всё, жуткий стресс. Что хотел сказать поэт? Ничего он не хотел сказать, он хотел выплеснуть стресс! На этом желание поэта закончилось. Никаких «зачем?» для поэта не существует. Существует только «почему?». Он в стрессе – и что он делает? Он свой стресс выплескивает в максимально контрастных образах, и это в данном случае контраст высокого и низкого стиля. Причем он в обоих случаях чертовски гиперболичен. Берем этот самый «меч»: «В стуже и зное меч закаляя…» Мы примерно представляем технологию обработки металла – его сначала раскаляют, потом остужают, чтобы был крепкий, закаленный. В данном случае о чем идет речь? Что подразумевается под словом «меч»? Что закаляют в стуже и зное? Совершенно верно: боевой дух русской армии. Свой характер Суворову закалять было нечего, у него и так характера на десятерых хватит. То есть «меч» в данном случае это не только не меч как физическое оружие, но даже и не поэтическое название шпаги. Это метафора очень высокой степени абстракции. Потому что речь идет в данном случае не о Суворове как о человеке, а о Суворове как о полководце.
А теперь я обращаю ваше внимание на слова «есть сухари». Сухари Суворова, который был знаменит тем, что любит простую солдатскую еду, это действительно реалистическая черта. Я напомню вам прекрасный исторический анекдот, как Потемкин к Суворову в гости ходил. Однажды Суворов должен был принимать у себя Потемкина. Он нанял лучшего французского повара, который знает вкусы светлейшего. Тот приготовил шикарный обед, а Суворову поставили его обычные блюда – щи и кашу. Потемкин отобедал, его изысканный вкус был полностью удовлетворен, а Суворов ел свои щи и кашу. По окончании повар прислал Суворову счет. А Суворов отправил этот счет Потемкину с припиской: «Я ничего не ел». Потемкин расхохотался и велел оплатить. Поэтому «