жимое слово nadryv.
Что такое надрыв? Это не просто страдание, это ситуация, когда человеку плохо, и он так старательно эту бяку переживает, что делает себе еще хуже, потом еще хуже, потом и еще хуже. То есть он себя в этом самом страдании накручивает. И мы с вами будем надрыв специально проходить в лице, как вы прекрасно понимаете, Федора Михалыча и Аполлона, не помню как его по батюшке, Григорьева. Это всё нас с вами ждет.
Почему я говорю, что надрыв – проблема нашей литературы, включая современную? Потому что я, как человек фэндомный, много чего читала, а по юности много чего писала. И в подобного рода текстах чем сильнее страдает персонаж, чем ему хуже, чем больше смакуется его страдание, тем текст выше оценивается. Не с художественной точки зрения, разумеется, не литературоведом, а таким же юным любителем, как и автор. «О, это именно то, что я хотел прочесть!» У нас в толкинистском фэндоме есть «Черная книга Арды», там надрыв можно бочками вывозить и еще останется. Это один яркий пример, а имя им миллион. То есть у надрыва есть благодатнейшая современная аудитория, которая просто этим упивается.
Дорогие мои, всё началось в десятом веке. Почему? Потому что один из важнейших образов для христианской культуры, одна из важнейших категорий христианской культуры… ну-ка подсказывайте мне, что это? Большинство церковных праздников в году, понятие именин с кем связано? Что такое вообще именины? Именины – это, соответственно, день святого покровителя. Потому что имя чаще всего давалось по празднику святого, ближайшему ко дню рождения. Хорошо. Объясните мне, пожалуйста, что за личности святые, что с ними было? Типовая биография типового святого? Святой – это человек, погибший за веру, совершенно верно. Но не всякий человек, погибший за веру, будет святым. И не всякий святой погибал. Что еще нужно? Вот, например, сравнительно недавно адмирала Ушакова произвели в святые, а Суворова не произвели в святые. Я прошлый раз мучительно доказывала, что рай – это не дом отдыха. Так вот, сейчас я вам буду менее мучительно доказывать, что звание святого – это не орден за заслуги перед Отечеством высшей степени, это совершенно другое.
Святым становятся по посмертным чудесам. Будем мы с вами сегодня читать «Сказание о Борисе и Глебе». И там подробнейшим образом посмертные чудеса Бориса и Глеба описываются, и как тело Глеба было неизвестно куда дето, и найдено оно было спустя много времени, его искали – и его нашли нетленным, а от тела Бориса вообще исходило сияние. И поэтому когда чудеса имеются, то это святой, а когда чудес нет, то это просто выдающийся человек, но святым он не будет.
Но нам сейчас важно другое, нас интересует именно идея мученичества. Абсолютное большинство христианский мучеников, и в раннем христианстве, и нет, как идут на смерть? Как он принимает смерть, если он христианский мученик? Со смирением, совершенно верно. Он не пытается гибели избежать, он идет на нее осознанно, он ни в коем случае не пытается спастись, потому что, я еще раз повторяю, всё мирское тленно, а единственное, что имеет смысл, – это жизнь вечная.
Забегая очень сильно вперёд: мы с вами прошлый раз говорили, что очень многие ценности христианской культуры всколыхнулись в советское время, когда у нас, собственно, с верой было всё в порядке, хотя с религией было никак. Вера в светлое будущее, вера в коммунистические идеалы прекрасно заменяла собой для огромных масс населения веру религиозную. И здесь же идеал мученичества, мученичества уже не за веру христианскую, а за светлые коммунистические идеалы… знаете, когда возник в нашей культуре? Чуть раньше, чем сама советская культура возникла. Потому что первые мученики революции – это были мученики Февральской революции, которых хоронили в Петрограде на Марсовом поле после событий февраля 1917 года. Так что эта идея возникает вместе с революцией.
Мы с вами к теме мученичества вернемся. Вернемся, когда будем проходить «Молодую гвардию», где идеалы мученичества выражены примерно на пятьсот процентов. Когда мы с вами учились в школе, мы проходили рассказы про пионеров-героев. Это как раз пример того, что текст является душеполезным, но не является художественным произведением, в отличие от «Молодой гвардии». Но заметьте, что пионеры-герои – это прекрасный пример новомученичества…
Но нас сейчас интересует XI век. В X веке с русскими мучениками была, как вы понимаете, напряжёнка. Своих мучеников на Руси еще не было, были только импортные. И тут, вы меня простите за цинизм, но – «государственное дело, позарез нужон олень». То есть если у нас Русь христианская держава, то, соответственно, нам нужны свои мученики. Это ситуация откровенно политическая. Поэтому мы немножечко отвлекаемся от мученичества и переходим к прекрасной теме политики.
Как вы, я надеюсь, знаете, первыми русскими святыми были Борис и Глеб. Как вы, опять же я надеюсь, знаете, они были убиты своим старшим братом Святополком Окаянным, отомстил за них другой их брат – Ярослав Мудрый, которого, впрочем, Мудрым-то назвали в XIX веке, но это частности. И опять же, как, я надеюсь, вы знаете, перед Невской битвой было явление Бориса и Глеба, и не только тогда – несколько раз у нас в истории зафиксированы явления этих самых братьев. Причем их на иконах с завидной регулярностью изображали в виде всадников, и это у меня в курсе славянской мифологии вызывает изрядное количество эмоций, потому что это очень любопытное явление контаминации язычества и христианства. Когда мы дойдем до «Слова о полку Игореве», я к этому вернусь, а если забуду, напомните, что я вам задолжала Бориса и Глеба в двоеверии.
Я сейчас хочу сказать другую вещь. Мы должны с вами в истории Бориса и Глеба видеть несколько пластов. Причем и в самой их истории, с одной стороны, и, с другой стороны, в текстах о них.
У нас энное количество киевских текстов про Бориса и Глеба, они все сходятся в общих деталях. То есть Борис – это один из старших сыновей Владимира, Ярослав его моложе, а Глеб – юноша, почти мальчик. Владимир умирает, Святополк Окаянный скрывает смерть отца, посылает убийц к Борису, посылает убийц к Глебу, Ярослав потом со Святополком разделался. Но это всё тексты киевские, они говорят об одном и том же, различаясь даже не фактографически, а стилистически, о чем я еще скажу. Проблема в том, что у нас есть «Тидрек-сага», то есть скандинавский текст, где говорится о борьбе двух конунгов – Ярислейа и Бурислейва. А «Бурислейв» – это имя, в котором очень хорошо просматривается «Борислав», то есть «Борис».
В новгородских источниках вдруг всплывают некоторые сложности с годом рождения Ярослава. Так что непонятно, был ли он младшим братом Бориса или старшим, и что там было с происхождением Святополка – тоже не очень понятно. Я вас веду к тому, что есть факт, известный любому, кто немножко интересовался историей: откройте Википедию, посмотрите, какие были сыновья у Владимира Первого Святого, кто, где, как погиб. Говоря коротко, выжил только Ярослав, а все его братья, абсолютно все, погибли при разных обстоятельствах. Мудрый, да, очень мудрый. Ему братья абсолютно не нужны, они ему абсолютно лишние.
Что из этого следует? Во-первых, дело ясное, что дело темное. Я вас сейчас шокировала антиярославской позицией, да. Есть основания полагать, что он был несколько более причастен к гибели братьев, Бориса в частности, чем это утверждают киевские тексты. Но, строго говоря, можно придерживаться и киевской версии! Где скандинавы, где новгородцы, что они знают о происходящем в Киеве?! Есть куча киевских текстов, которые все говорят примерно об одном и том же. Кто вам сказал, что новгородская версия правильная? Я лишь сказала, что она есть. Я не сказала, что она истинная. Единственное, что мы четко знаем о Ярославе, – все его братья погибли при разных обстоятельствах. Насколько и как он к этому приложил руку – сложный исторический вопрос. К гибели некоторых он явно не имел отношения.
Я сейчас буду цитировать Анну Андреевну. Анну Андреевну я очень не люблю. И в частности, я ее не люблю за классическую цитату насчет того, что стихи растут из сора. Да, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Анна Андреевна лукавила, она сама прекрасно знала, что стихи растут не из сора, что лучше всего стихи, подсказывайте мне, из чего растут? Лучшие стихи Анны Андреевны этим продиктованы, все стихи Марины Ивановны этим продиктованы и много еще чьи. Из крови они растут очень хорошо. Можно из крови в переносном смысле слова, а можно и из крови в прямом смысле.
Поэтому надо понимать следующую простую вещь. Итак, есть образ Бориса и Глеба в русской культуре, мы еще с вами не начали разбирать тексты про них, но я уже сказала, что этот образ был очень значимым. То, что они были канонизированы благодаря их брату Ярославу, это факт объективный и непреложный. И, как явление русской культуры, образ Бориса и Глеба – один из самых светлых, один из самых вдохновляющих, и всё, что хорошего можно об этом сказать, об этом сказать нужно. Понимаете? И поэтому надо очень четко разделять то, из чего растут стихи, и то, что выросло. Это разные вещи. То есть историческая реальность может быть сколь угодно кровавой и мерзкой. Если вы сторонники киевской версии, в ней, в общем, ничего хорошего нет. Если же вы поддались на мою провокацию и стали думать, что Ярослав имел к гибели Бориса гораздо более интересное отношение, то историческая реальность еще более гнусная. В обоих случаях из более или менее гнусной исторической реальности растет удивительно светлое, прекрасное, вдохновляющее явление культуры. Не путайте землю и то, что из нее выросло. Понимаете? И это надо очень-очень четко различать, потому что в нашей культуре часто происходит эта самая подмена.
Та самая учительность (по поводу которой я ругалась на первой лекции и буду ругаться весь остальной курс) нам навязывает, что в явлении культуры всё должно быть душеспасительным. И источник его должен быть прекрасен, безупречен: Ярослав мстит Святополку Окаянному за гибель братьев. И вот тут происходит подмена понятий, тут вас и обманули. Источник может быть отвратительным, кровавым, подлым, мерзким. А вырастает светлое и чистое. Это много больше, чем вопрос, кто такой конунг Бурислейв и враждовал ли с ним конунг Ярислейв.