Способы изображения человека в научно-художественной литературе непохожи на традиционные. В «Золотой розе» главный герой – творческие искания писателя. Принципиальное значение имеет заявление Паустовского на первой же странице: «Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моём понимании писательства и моём опыте»125).
Вспомним цитированное выше признание писателя об автобиографическом характере «Золотой розы». Главы книги могут представляться невнимательному читателю разрозненными, а их соседство случайным. На самом деле они представляют целостное органическое единство, которое задается лирической фигурой автора. «Золотая роза» – взволнованная исповедь человека, влюблённого в свое дело и справедливо считающего, что «…труд художника слова ценен не только конечным своим результатом – хорошим произведением, но и тем, что самая работа писателя над проникновением в духовный мир человека, над языком, сюжетом, образом открывает для него и для окружающих большие богатства, заключённые в том же языке, в образе; что эта работа должна заражать людей жаждой познания и понимания и глубочайшей любовью к человеку и к жизни. Иначе говоря, не только литература, а самое писательство является одним из могучих факторов, создающих человеческое счастье»126).
«Золотая роза» – это книга о творчестве. Речь, разумеется, идет не о предписаниях и правилах, руководствуясь которыми каждый желающий сможет стать художником, но о философии творчества, общих законах и особенностях труда писателя, знание коих поможет и творцу н, что особенно важно, читателю.
Искусство творческого чтения – не механическое воспроизведение заученного, а сотворчество – единственно возможный путь постижения литературного произведения, максимально приближающий к замыслу автора. Научить сотворчеству трудно. Но другого способа приобщить читателя к сокровищам мысли и духа, которые хранит изящная словесность, не существует.
Чтение «Золотой розы», безусловно, окажет самое благотворное влияние на уровень читательского восприятия, но влияние опосредованное и сугубо индивидуальное.
К сожалению, на практике «Золотую розу» сплошь и рядом растаскивают по частям, используя её главы как дополнительный иллюстративный материал. В этом ещё не было бы беды, если бы предварительно она воспринималась как целостное художественное произведение, если бы сначала разъяснялась привела её жанра Увы! Этого не происходит.
С давних пор бытует убеждение, что наука и искусство – порождение разных стихий, что они противостоят друг другу как части оксюморона: образ и постулат, свободный полет воображения и расчёт, порыв вдохновения и строгая логика. Но столь же давно высказывались и сомнения в истинности подобных суждений, и возражения против того, что художнику, дескать, знания не нужны, поскольку талант свое возьмёт и так.
«Я хочу, чтобы люди не видели войны там, где её нет, – настаивал А.П. Чехов, – знания всегда пребывали в мире. И анатомия, и изящная словесность имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага – чёрта, и воевать им положительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кровообращении, то он богат, если к тому же выучивает историю религии и романс “Я помню чудное мгновенье”, то становится не беднее, а богаче, – стало быть, мы имеем дело только с плюсами. Поэтому гении никогда не воевали, а в Гете рядом с поэтом прекрасно уживался естественник.
Воюют же не знания, не поэзия с анатомией, а заблуждения, т. е. люди»127).
В конце 20-х годов, когда некоторые писатели все еще пытались брать «нутром» и эпитет «нутряной» был похвалой, Паустовский шел своим путем. Уже в начале его творческого пути критика засвидетельствовала: «Высокое уважение к технике, к знанию, к точным наукам – одна из черт Паустовского как писателя, выделяющая его из ряда советских писателей»128).
Корпус идей «Золотой розы» складывался исподволь и вместил в себя размышления разных и многих лет. Вначале, когда молодая ещё тогда советская литература искала свои пути в искусстве, когда ещё дозволялось «сметь своё суждение иметь» и «литературу факта» сменял «социальный заказ», а крайности «интуитивистов» уступали место ожесточению «неистовых ревнителей» и т. д., и т. п., – в повседневной суете утрачивалось подчас то, что, по мнению Паустовского, было главным: «Наша эпоха необычайна. Я бы назвал её стратосферической, настолько она выше всех эпох в истории человечества. Литература нашего времени должна быть также стратосферической. Она должна быть высокой, и за эту чистоту и высоту Нашей литературы должен бороться каждый из нас»|2Я).
Для самого Паустовского этот долг реализовался в его борьбе за высокий и чистый облик советского писателя: За его нравственность, поэтику, эрудицию. Не следует забывать, в какой политической, общественной и литературной обстановке (30-е годы!) пытался художник следовать этим своим принципам. Этапной здесь оказалась сформулированная писателем к концу 30-х годов мысль о соотношении науки и искусства: «Крупные учёные всегда были в известной мере поэтами. Они остро чувствовали поэзию познания, и, может быть, этому чувству они были отчасти обязаны смелостью своих обобщений, дерзостью мысли, своими открытиями. Научный закон почти всегда извлекается из множества отдельных и подчас как будто очень далёких друг от друга фактов при помощи мощного творческого воображения. Оно создало и науку, и литературу. И на большой глубине во многом совпадают между собой творческое воображение хотя бы Гершеля, открывшего величественные законы звездного неба, и творческое воображение Гете, создавшего «Фауста».
Истоки творчества – и научного, и литературного – во многом одинаковы. Объект изучения – жизнь во всем её многообразии – один и тот же и у науки, и у литературы.
Настоящие учёные и писатели – кровные братья. Они одинаково знают, что прекрасное содержание жизни равно проявляется как в науке, так и в искусстве»130).
В статье об одном из своих любимых прозаиков, Пришвине, Паустовский утверждал, что «в любой области человеческого знания заключается бездна поэзии. Поэтам давно надо было бы это понять»131)
Для самого Паустовского неиссякаемым источником познания, кладовой счастья была природа. Когда вы читаете его великолепные пейзажи, то чувствуете и понимаете, что сделаны они не на голом энтузиазме, не на одних восторгах. За ними стоит и глубокое знание предмета: ботаники, метеорологии, астрономии, зоологии, географии, краеведения, орнитологии, фольклора, – и мастерство в использовании изобразительных возможностей русского языка.
Требования, предъявляемые Паустовским к эрудиции писателя, очень высоки, но убедительно обоснованы потребностями нелёгкого труда: «…знание всех смежных областей искусства – поэзии, живописи, архитектуры, скульптуры и музыки – необыкновенно обогащает внутренний мир прозаика и придает особую выразительность его прозе. Последняя наполняется светом и красками живописи, ёмкостью и свежестью слов, свойственными поэзии, соразмерностью архитектуры, выпуклостью и ясностью линий скульптуры и ритмом и мелодичностью музыки.
Всё это добавочные богатства прозы, как бы её дополнительные цвета. Я не верю писателям, не любящим поэзию и живопись. В лучшем случае это люди с несколько ленивым и высокомерным умом, в худшем – невежды.
Писатель не может пренебрегать ничем, что расширяет его видение мира, конечно, если он мастер, а не ремесленник, если он создатель ценностей, а не обыватель, настойчиво высасывающий благополучие из жизни»132)
Чтобы оценить духовное богатство, создаваемое художником, читатель и сам должен мноте знать и чувствовать: «Мощь, мудрость и красота литературы открываются во всей широте только перед человеком просвещённым и знающим»133). Ради воспитания такого человека и написана «Золотая роза». Паустовский прав, указывая на необходимость изучения философии искусства, выявления общих закономерностей в творческом процессе мастеров слова.
«Золотая роза» – это лиро-эпическая научно-художественная повесть. Лиро-эпическая потому, что огромный разнородный фактический материал о том, как работает писатель, объединен и проникнут личным – Паустовского – пафосом, вдохновенным убеждением в необыкновенной важности писательского труда, его выбором предметов для разговора и их расположением, его оценками собратьев но перу. В каждой строке «Золотой розы» звучит голос Паустовского, и вся она в целом – страстный монолог о деле всей его жизни.
Произведения мастеров литературы, как правило, содержат взгляды и оценки их создателей, выраженные более или менее отчетливо, с разной степенью лиричности. Но сквозь личное, индивидуальное всегда просвечивает общее, закономерное. На страницах «Золотой розы» этот личный элемент не препятствует возникновению образа писателя, каким он должен быть, каким его хотели бы видеть многие.
Это отнюдь не литературный портрет Паустовского, а фигура, в которой отразились его представления о создателях художественной литературы, об индивидуальных и общественных ипостасях личности писателя, абстрагированной от конкретного мастера.
«Золотая роза» представляет собой научно-художественное произведение потому, что точные научные сведения отобраны и расположены в нём с помощью художественной концепции, суть которой Паустовский раскрыл в своём выступлении на обсуждении книги: «Как каждый писатель, я хотел показать все так, как я это чувствовал и не повторять тех мест, которые уже известны…
Книга главным образом обращена не к писателям, а к читателям, к простому миллионному читателю…
Для чего я писал эту книгу? У меня была одна мысль, которая владела мной: показать всю силу, все великолепие и могущество литературы, которое мы сами, может быть, не сознаем, и поднять на законную недосягаемую высоту звание писателя»