Литературная судьба Николая Гавриловича Чернышевского сложилась необычно. В общей сложности его участие в литературном процессе 1850 – 1870-х годов продолжалось около 10 лет. Всероссийская известность пришла к нему на волне демократического подъёма, но его деятельность была прервана арестом и ссылкой. С другой стороны, именно после ареста, находясь во время следствия в Петропавловской крепости, Чернышевский создал свой знаменитый роман «Что делать?» (1862–1863). Радикальными суждениями о литературе и общественно-политической жизни он завоевал славу «властителя дум» поколения «нигилистов», «новых людей» 1860-х годов. В советском литературоведении творчество писателя-публициста приобретало культовое идеологическое значение. Оно получило «благословение» от самого В. Ленина, который вспоминал, что увлёкся революционной деятельностью под влиянием романа «Что делать?». Один из вождей революции 1917 г. и создателей коммунистической партии и советского государства, Ленин признавался, что роман его «глубоко перепахал».
Революционно-романтическим сознанием современников Чернышевский воспринимался как мученик за идею справедливости. Некрасов в стихотворении 1875 г. с характерным названием «Пророк» (с подзаголовком «Воспоминание о Чернышевском») понимает его миссию в религиозно-апокалиптическом контексте: «Его послал Бог Гнева и Печали / Царям земли напомнить о Христе» (впоследствии вызывающее «царям» было заменено на многозначное «рабам»). Массовая политическая демонстрация б декабря 1876 г. у Казанского собора во главе с Плехановым началась с молебна о здравии Чернышевского. Феномен Чернышевского имел явно эмоциональный, «иррационально-догматический» характер, воплощал в себе содержание «коллективного бессознательного» – общественных настроений массовой демократической общественности и уже этим заслуживает внимания.
Краткая биография
Как и многие другие представители разночинской интеллигенции, Н.Г. Чернышевский родился в семье священника. Отец писателя был умным, духовно незакрепощенным человеком и подтопил сыну искать себя на другом поприще. Сначала Чернышевский учился в Саратовской семинарии, где ему предвещали блестящую карьеру духовного проповедника и богослова. Активно занимался изучением языков, в том числе и восточных. Не закончив семинарии (с согласия отца-священника), поступил на отделение общей словесности философского факультета Петербургского университета. Кроме того, увлекался всеобщей историей, физикой (даже серьезно работал над созданием вечного двигателя). В это же время интересуется политическими вопросами – внимательно следит за событиями Французской революции 1848–1849 гг. Знакомится также с социалистическими теориями Сен-Симона, Фурье, Фейербаха. Во время следствия по делу петрашевцев в 1849 г. записал в дневнике (не побоялся!), что сам никогда бы «не усомнился» вмешаться в их общество и со временем «вмешался» бы (как знать, не повторил ли бы он судьбу Достоевского?).
Ко времени окончания университета (1850 г. – 22 года!) сформировались его основные убеждения. В 1850 г. он писал: «Вот мой образ мысли о России: неодолимое ожидание близкой революции и жажда её, хоть я и знаю, что долго, может быть, весьма долго, из этого ничего не выйдет хорошего, что, может быть, надолго только увеличатся угнетения и т. д. – что нужды?» Неудивительно, что Некрасов назвал его пророком, только касается это предчувствие не XIX, а XX в. В этом признании действительно была какая-то одержимость, «инспирация» разрушительных сил. Не отсюда ли такая энергетика, «пассионарность», власть, которую он имел над частью общества и личностей? В словах молодого человека в то же время чувствуется и трагизм, какая-то обречённость.
В том же 1850 г. в дневнике появляются и записи, свидетельствующие об атеизме Чернышевского. От этого юношеского отрицания Бога, через которое прошли почти все великие русские писатели и мыслители, даже религиозные (С. Булгаков, например), публицист не освободился и позже. Другой знаменитый атеист, Ленин с уважением подчеркивал в книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1908–1909), что «Чернышевский – единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50 гг. вплоть до 88 г. остаться на уровне цельного философского материализма…».
После окончания университета Чернышевский работал «репетитором» во 2-м кадете ком корпусе в Петербурге, а затем – старшим учителем словесности в Саратовской гимназии (1851–1853). Весной 1853 г. он женился на Ольге Сократовне Васильевой, дочери саратовского врача, честно (увлеченно-романтически?) предупредив её о том, что в России скоро будет бунт, и он «непременно» станет участвовать в нём. Образ бунтаря психологически всегда романтизируется. Достаточно вспомнить пленительный образ Дубровского из одноимённого романа Пушкина. Жене Чернышевский посвятил романы «Что делать?» и «Пролог» (1865–1870). Публицист боготворил жену. Его чувства к невесте и мысли о семейной жизни выразились в «Дневнике моих отношений с той, которая составляет моё счастье». Следуя примеру жен декабристов, Ольга Сократовна даже отправилась к мужу в Сибирь. Однако не осталась там: то, что требовало религиозной жертвы собой, для «разумных эгоистов» оказалось «неразумным». И великодушный Чернышевский этой жертвы не принял. Ольга Сократовна вернулась обратно в Петербург, оставив мужа одного на его мученическом пути.
В 1853 г. писатель преподаёт во 2-м кадетском корпусе и готовится к экзаменам на степень магистра. Для получения учёной степени он подготовил диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности». Защита научного сочинения состоялась в мае 1855 г., но официальное утверждение (из-за скандальной полемики или сомнительной научной ценности?) работа получила лишь в январе 1859 г.
Одновременно с научной работой Чернышевский начинает свою литературно-критическую деятельность. С 1853 г. в журнале А.А.Краевского «Отечественные записки» появляются его первые рецензии. Решающее значение для личной и литературной судьбы публициста имело знакомство с Н.А. Некрасовым осенью того же 1853 г. Весной 1855 г. Чернышевский совершает окончательный выбор между журналами и до 1862 г. является ведущим сотрудником «Современника».
С 1854 г. Чернышевский вел в «Современнике» отдел критики и библиографии. Зимой 1857 г. он передач сто Н.А. Добролюбову, которому в это время был 21 год. С приходом в журнал сотрудника, занявшегося литературоведением в рамках своей «реальной критики», Чернышевский сосредоточился на политической, экономической и философской темах. С приходом Чернышевского и, отчасти, Добролюбова деятельность «Современника» приняла революционно-демократическое направление. Примерно с 1859 г. журнал из художественного становится по преимуществу политическим, публицистическим. Из «Современника» уходят ведущие сотрудники, не разделявшие новой редакторской позиции: А. В. Дружинин, П.В. Анненков, Л.Н. Толстой, А.Н. Майков, А.А. Фет, И.С. Тургенев, Д.В. Григорович. На их место пришли единомышленники революционеров-демократов: Н.В. Шелгунов, М.А. Антонович, М.Л. Михайлов и др.
Новая радикальная публицистика и литературная критика «Современника» вызвала неприятие Герцена, выразившееся в статье «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!»), напечатанной в «Колоколе». В июне 1859 г. Чернышевский ездил в Лондон для объяснений по поводу новой позиции журнала. И хотя конфликт казался решённым (выступление Герцена в № 49 «Колокола»), полностью разногласия так и не были устранены.
Политическая программа, проводимая Чернышевским в «Современнике», состояла в необходимости освобождения крестьян с землей без выкупа (или с минимальным, номинальным выкупом), в сохранении крестьянской общины как формы местной власти и экономического самоуправления. Опираясь на теории социалистов, публицист считал, что необходимо соединить труженика и собственника в одном лице, и отдавал предпочтение крупным объединениям собственников-производителей по типу «фаланстер», трудовых общин Фурье. По воспоминаниям членов «Земли и воли» А.А. Слепцова и Л.Ф. Пантелеева, Чернышевский был причастен к этой подпольной политической организации, которая была создана с целью руководства крестьянским восстанием, ожидавшимся к весне 1863 г.
В «Письмах без адреса» (опубликованных за границей в 1874 г.), адресованных, по существу, Александру II, публицист обвинял самодержавие в обмане и ограблении крестьянства. При этом делался вывод в духе Радищева о том, что активизации борьбы народа следует ждать от самой «тяжести порабощения». Чернышевский писал: «Когда люди дойдут до мысли, «ни от кого другого не могу я ждать пользы для своих дел», они непременно и скоро сделают вывод, что им самим надобно взяться за ведение своих дел». Под «делами» подразумевалась крестьянская революция. Поэтому не так уж и ошибался провокатор и доносчик В.Д. Костомаров (подделавший почерк Чернышевского), когда указал на его авторство революционной прокламации, стилизованной под народный, понятный простым мужикам, язык (например, «булгу поднять», т. е. начать бунтовать).
Если Чернышевский и не писал её, созвучие идей было очевидным. В прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» (1861) содержался призыв воздержаться от неорганизованных беспорядков, а ждать начала общего выступления, когда «доброжелатели», т. е. интеллигенты-революционеры дадут мужикам сигнал к бунту, пришлют свой «поклон». Обстановка была накаленная. К этому добавлялись петербургские пожары. Существует даже версия, что Достоевский лично просил Чернышевского «не поджигать» город. В июне 1862 г. издание «Современника» и «Русского слова» было остановлено на восемь месяцев.
Прямым поводом для ареста Чернышевского послужило перехваченное письмо Герцена и Огарёва к Н.А. Серно-Соловьевичу 1862 г., в котором, в условиях наступившей пореформенной реакции (расстрел крестьян в селе с колоритным названием Бездна, закрытие Петербургского университета, репрессии против студентов), предлагалось издавать «Современник» в Лондоне или Женеве. Возможно, правительство хотело продемонстрировать свою карающую власть, отыграться на недоступном для репрессий и давно надоевшем своим «Колоколом» Герцене, а также других революционерах-эмигрантах, например, сбежавшем из ссылки Бакунине.
Два года Чернышевский провел в Алексеевской равелине Петропавловской крепости. Он отрицал все предъявленные обвинения. 19 мая 1864 г. на Мытнинской площади состоялась «гражданская» казнь. Литератор был лишён всех прав состояния и приговорён к 14 годам каторги (замененным по указу Александра II на 7 лет) с последующим проживанием в Сибири. Каторга на руднике Кадае Нерчинского округа, а затем с сентября 1865 г. – в тюрьме Александровского завода – завершилась в 1871 г., затем последовало поселение в Якутии, в захолустном городе Вилюйске.
Только в 1883 г., уже при Александре III, Чернышевскому было разрешено переехать в Астрахань. Смена климата подорвала и без того не лучшее состояние здоровья, однако это была почти свобода. В июне 1889 г., перед смертью, писатель получил разрешение переехать в родной Саратов. В общей сложности каторга и ссылка продолжались 21 год! Мученическая судьба оппозиционного литератора наметила тот трагический путь, по которому пойдут тысячи русских интеллигентов при той «новой» революционной «народной» власти, за которую он боролся своим творчеством.
Сам Чернышевский прошел свой путь мужественно и спокойно. Попытки устроить побег (в 1871 г. – Г.А. Лопатин, в 1875 г. – И.Н. Мышкин, оба были арестованы) и вывезти его за границу не удались. Кажется, что он бы и не поехал. В 1871 г. Чернышевский писал жене: «А что касается лично до меня, я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который повергнул тебя на целые десять лет в огорчения и лишения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен. А думая о других, – об этих десятках миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их». В этом спокойствии и вере в смысл своей жертвы есть что-то от «Жития протопопа Аввакума». Несмотря на катастрофический трагизм самой революционной идеи, обнажившейся в XX в., личность Чернышевского заслуживает нравственного уважения. Некрасов действительно имел право сказать: «Его послал Бог Гнева и Печали / Царям (рабам) напомнить о Христе». Бердяев позже с вызовом заявлял о том, что революция произошла по вине христиан, которые не исполнили своего христианского долга. Христианским было всё русское общество, от мужика до царя, соединённых в один церковный организм. Поэтому революционная катастрофа последовала как Возмездие, как Суд. Без осознания этого откровения невозможно строительство нового общества, возрождения Церкви как Богочеловечества, единого социального и духовного организма России.
Трагическая судьба революционера-разночинца 1860-х является подтверждением этой веры.
Публицист, критик и писатель
Чернышевский стал выразителем напряжённого и противоречивого духа эпохи Великих реформ. Своеобразие общемировоззренческих и эстетических взглядов Чернышевского последовательно раскрывается в его теоретических работах «Антропологический принцип в философии» (1860) и «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855), а также авторецензии (автореферате) к диссертации («Совремеиник» № 6, 1855).
В диссертации по эстетике выдвигается материалистический принцип понимания красоты. Концепции Гегеля (в изложении Фишера) о том, что цель искусства – это создание идеала, Чернышевский противопоставляет тезис о том, что «прекрасное есть жизнь». По существу, никакого противопоставления здесь нет, и сам публицист раскрывает категорию «прекрасного» следующим образом: «…прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова быть она должна по нашим понятиям», т. е. несет в себе идеал. Точнее противопоставление, которое он пытался сформулировать, может быть выражено так: художник создает идеал или идеал заключается в самой действительности?
Исходя из материалистического, точнее атеистического, «а-духовного», восприятия мира, теоретик искусства переносит все «прекрасное» в биологическую и социальную сферу, отрицая их внутреннюю духовность. Публицист говорит о социальной обусловленности эстетического, с чем трудно не согласиться. Но при этом делается упрощенный вывод о том, что эстетическая потребность удовлетворяется самой действительностью.
Целью искусства он считает подражание жизни, «соглашаясь» с Платоном и Аристотелем, но при этом добавляет две другие. Это объяснение жизни и вынесение ей «приговора». Главным «эстетическим» критерием оказывается наличие социально прогрессивной «мысли». Искусство становится своеобразным «учебником» жизни, сближаясь с научным познанием и нравственной системой. Искусство подчинялось действительности, а действительность мыслилась в социологических категориях, превращаясь в иллюстрацию идеологических построений. По этому пути затем пошел Ленин, выдвинув принцип «партийности» литературы, но такая «партийность» уже присутствовала в критических статьях самого Чернышевского.
Диссертация Чернышевского, известная современникам прежде всего по автореферату, вызвала бурную полемику. Её не приняли ведущие писатели и критики: Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др. Они упрекали теоретика-публициста в непонимании и недооценке природы искусства.
Исходя из своей теоретической концепции, Чернышевский писал и критические статьи.
В цикле «Очерки гоголевского периода» (1856) Чернышевский анализирует творчество ведущих критиков 30—40-х годов: Полевого, Сенковского, Шевырева, Надеждина. При этом критерием оценки их размышлений становится само отношение к Гоголю как писателю «обличительного» направления. Центральное внимание на этом фоне уделяется работам Белинского, имя которого по цензурным запретам в печати не употреблялось. В особенности он ценит публицистический пафос статей Белинского, его внимание к общественным вопросам. Чернышевский также осуждал религиозные искания Гоголя, видя в них отход от прогрессивного направления литературы.
Высокую оценку у Чернышевского получают первые произведения Л. Толстого («Детство и отрочество. Сочинения графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы Л.Н. Толстого», 1856). Критик отмечает нравственный пафос его творчества, а своеобразие психологизма обозначает термином «диалектика души». Безусловную поддержку получают «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина (одноимённая статья 1857 г). Высоко оцениваются рассказы Н. Успенского. В статье 1861 г. «Не начало ли перемены?» он отмечает, что писатель говорит «о народе правду без всяких прикрас», преодолевая традицию «идеализации» народа, идущую от Гоголя, Григоровича и Тургенева. В нагнетании жёстких реалистических образов произведений Успенского критику виделось выражение протеста, приближающаяся народная революция. Однако сам Успенскии в том же году разорвал с редакцией «Современника».
Художественное творчество Чернышевского также соответствовало его публицистическим представлениям о роли литературы. Обстановка располагала к этому. В заключении был написан роман «Что делать? Из рассказов о новых людях». За ним последовали незавершенные повесть «Алферьев» (1863), роман «Повесть в повести» (1863), «Мелкие рассказы» (1864). На каторге Чернышевский создал роман «Старина», отосланный в Петербург Пыпину, но по неосторожности потерянный (или конфискованный?). Его продолжением был «Пролог. Роман из начала шестидесятых». Он был написан в 1867–1870 гг. Первая часть, «Пролог пролога», была опубликована в Лондоне в 1877 г. В России роман был издан полностью лишь в 1906 г. Кроме того, сохранились также пьесы «Драма без развязки», «Мастерица варить кашу», повесть «История одной девушки», рассказы «Кормило кормчему», «Знамение на кровле» и другие наброски.
Центральным произведением Чернышевского, конечно же, стал роман «Что делать?», продолживший начатую Гончаровым и Тургеневым тему поиска «героя» времени. В особенности очевидна связь с романом «Отцы и дети». Писатель уточняет тему подзаголовком «Из рассказов о новых людях».
С жанровой точки зрения «Что делать?» является социально-философским или социально-психологическим романом, но при этом «психологизм» получает не исследовательский, а дидактический характер. Писатель показывает, дает советы, какими должны быть «новые люди», увлеченно изображает новые любовные и семейные отношения. В традиционной критике его сразу же обвинили в проповеди разврата, «свободной любви», откровенно затронутой, по-базаровски научной и честной, сексуальности героев. «Новые люди» и, главное, «особенный» человек мыслились в политических категориях. По существу, «Что делать?» – это публицистический роман. Писатель не анализирует действительность, а разъясняет своими образами выработанную им общественно-политическую позицию. В.В. Набоков через героя своего романа «Дар» (1937) Годунова-Чердынцева высказывает гипотезу о том, что роман писался Чернышевским для отвода глаз полиции.
Якобы, он вообще не занимался никакои революционной деятельностью, а всё это было лишь «литературой», «сочинительством».
С другой стороны, жанр публицистического романа, создававшегося в специфических условиях тюрьмы, приобрел и свои формально-стилевые черты. Это последовательно развиваемый подтекст в главах, посвящённых любовно-семейным событиям из жизни Веры Павловны; авантюрно интригующее сюжетно-композиционное построение; «спрятанный», но тем самым и особо обозначенный, «вставной», сюжет об «особенном человеке»; многозначительные обращения автора к «проницательному» читателю; система намеков, аллегорий, цитат. Всё это создает многоуровневое художественное пространство и становится проявлением эстетической трансформации действительности, создает этакий модернистский, «барочный» хронотоп, требующий активности читателя, приглашающий к разгадке аллегорического образного ребуса. Так, неожиданно для читателя в главах, обозначенных этапами жизни Веры Павловны, появлялись «внутренние» главы, своеобразный интертекст, как бы совсем другое произведение со своими заголовками: «Гамлетовское испытание», «Первый сон Верочки», «Похвальное слово Марье Алексеевне», «Третий сон Веры Павловны», «Теоретический разговор», «Особенный человек», «Беседа с проницательным читателем и изгнание его».
Пожалуй, проявлением публицистичности становится лишь сама манера подачи художественной реальности: это не столько «изображение», сколько «рассказ» о действительности, в котором чувствуется назидательное, навязчивое присутствие авторского голоса.
Система героев романа была близка композиции «Отцов и детей». Чернышевский группирует персонажей по возрасту, социальной принадлежности и мировоззрению. Старый мир представлен в романе в образах «старших» – Марьи Алексеевны Розальской, Павла Константиновича, Анны Петровны – и «молодых» – Жюли, Сержа, Михаила Ивановича Сторешникова. Ироническое отношение автора к психологии «прошлого» выражено в «Похвальном слове Марье Алексеевне». Этот мир в романс тоже неоднороден. Так, Серж и Сторешниковы олицетворяют праздную жизнь, или на аллегорическом языке романа «фантастическую грязь». «Реальная грязь», связанная с борьбой за существование, ради которой все средства хороши, изображается через судьбу Марьи Алексеевны. Однако она потенциально содержит будущее обновление, из нее вырастает «пшеница» («Второй сон Веры Павловны»),
Общий публицистический вывод состоит в том, что старый мир нуждается в переустройстве. И мещанская, и дворянская среда ведут к нравственной деградации личности, одних развращая необходимостью приспосабливаться к миру, где всё решают деньги, а других – наоборот, обилием материальных благ, доставшихся безо всякого труда.
«Новые люди» в романе – это Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна. Социально они представляют уже знакомый читателю по роману «Отцы и дети» мир разночинцев, но акцент здесь делается не на социальном происхождении и борьбе «нигилиста» с дворянами, а на психологии, образовании, труде, быте «новых людей». Увлеченная симпатия автора к героям этого типа приобретает черты откровенной идеализации и потому дидактизма Чернышевский-философ наделяет героев системой приоритетов «эгоизмов», уже известной по работе «Антропологический принцип в философии» (1860). Он исходит из буржуазного принципа личной «выгоды» как источника деятельности, но придает ему социалистический характер, основанный на преодолении эгоцентризма в пользу общества. Эгоизм «новых людей» Чернышевский называет «разумным». Это трудовая теория, согласно которой человек работает на себя, но результаты его труда приносят пользу окружающим. Писатель с каким-то умилением и чувственным удовольствием, легко объяснимым лишениями тюрьмы, подчеркивает бытовой практицизм своих любимых героев, их умение найти дешёвые и качественные продукты питания («сливки», например). Материалистическая эстетика писателя эту сторону «жизни» утверждала как «прекрасную».
Социально «новые люди» обращены к практической трудовой пользе. Лопухова и Кирсанова сближает типичное для разночинцев медицинское образование. Примем Лопухов объясняет свое обучение в медицинском Академии практической выгодой. «Мы с отцом видели, – рассказывает он Вере Павловне, – что медики живут гораздо лучше канцелярских чиновников и столоначальников, выше которых не подняться бы мне. Вот вам причина, по которой я очутился и остался в Академии, хороший кусок хлеба». Писатель с сентиментальным любованием и романтическим увлечением изображает эту практически полезную деятельность разночинцев-буржуа. Психологически в них преобладает не жертвенность, а «разумно эгоистическая» профессиональная целеустремленность, активность.
Роль «новых людей» получает просветительское, революционно подготовительное значение. В то же время писатель намекает и на реальную подпольную работу, например, в эпизоде «загородной поездки на острова», в которой участвуют Лопухов, офицер NN и Рахметов. Несомненно участие в революционной работе Лопухова-Бьюмонта после его «ухода со сцены».
Важным в социальном и политическом отношении «делом» становится судьба Веры Павловны. Полемизируя с Тургеневым, создавшим иронический образ «эмансипированной женщины» Евдоксии Кукшиной, Чернышевский увлеченно изображает путь героини, сумевшей разорвать с пошлой мещанской средой, стремящейся к образованию и материальной независимости, к свободной от патриархальных предрассудков личной жизни.
Швейные мастерские, организованные Верой Павловной, были и новым экономическим, и новым социальным, и новым нравственно-психологическим явлением. Героиня стремится помочь в получении независимости другим женщинам. И в то же время «социалист» Чернышевский подчеркивает материальную выгоду деятельности подобного рода коммуны.
Решающее значение в развитии социалистической идеи книги получает «Четвертый сон Веры Павловны», изображающий будущее, в котором люди, «разумно», рационально рассчитав и осознав все «эгоизмы», все «выгоды» коллективной жизни, живут бытовой и трудовой общиной. Писатель увлечённо подчеркивает, как они прекрасны, свободны, что труд для них – высшая радость, проявление любви к другим. Чернышевский воспевает и «новые технологии» труда и быта грядущей цивилизации, где всюду «стекло и алюминий» (так и представляются армейско-зэковские алюминиевые миски и ложки, от которых через педелю чернеют зубы).
Важную роль в изображении «новых людей» играют новые личностные отношения, вынесенные в официальное оглавление романа: «Первая любовь и законный брак», «Замужество и вторая любовь», «Второе замужество». Любовно-семейный треугольник Лопухов – Вера Павловна – Кирсанов разрешался в духе «разумного эгоизма». Лопухов женился на Вере отчасти из-за идейных соображений, для того чтобы вырвать её из пошлой мещанской семьи матери. Это был почти «фиктивный» брак (всё-таки они чувствовали симпатию друг к другу), что в понимании Чернышевского оправдывало «вторую любовь» героини. При всей иронии по отношению к разработке в романе проблемы супружеской измены нужно отметить, что это была острая тема. Ведь по церковным канонам второй брак разрешался лишь в случае смерти одного из супругов. Тяжелейшие нравственно-психологические проблемы, связанные с «узами» брака, имели и жизненное и литературное проявление. Достаточно назвать по существу «историческую» проблему «измены» жены в «Грозе» А.Н. Островского (сегодня такой конфликт разрешился бы обычным разводом) или «Анну Каренину» Л.Н. Толстого. В наше время никакой «общественной» катастрофы не было бы не только в случае с первым мужем, но и со вторым. В жизни существовала та же ситуация. «Скандальная», катастрофическая судьба Тютчева и Денисьевой. Более благополучная (но не без проблем) история Некрасова и Панаевой. Или получавшая «династическую» сложность гражданская семья Александра II и княжны Долгорукой. В этом смысле Чернышевский затронул в романе по-настоящему серьёзную проблему. Отсюда такой действительно «скандальный» – благочестиво гневный или обывательски «хихикающий» – резонанс.
Семейная проблема решалась в духе общей концепции. Лопухов великодушно, почти по-пушкински («Как дай вам Бог любимой быть другим…»), уступает свою «законную» жену товарищу и во избежание юридических и нравственных осложнений имитирует самоубийство. Уйдя «со сцены», он целиком погружается в революционную деятельность. Личный «эгоизм» супруга отступает на второй план перед счастьем «двоих» и общественной борьбой. Эта жертва «личным» ради революции раскрывается в аскетической психологии и реальных людей (стихотворение Некрасова «Памяти Добролюбова»), и литературных героев – Рахметов у Чернышевского, Павел Власов в романе Горького «Мать».
Женившись на Вере Павловне, Лопухов изначально предоставил ей полную свободу. Она влюбляется в его лучшего друга Кирсанова, который «перевоспитывает» проститутку Настю Крюкову. После смерти Насти Вера Павловна и Кирсанов сочетаются «настоящим» браком, у них рождается ребенок. В финале Лопухов под именем Быомонта возвращается из Америки и женится на богатой дворянке Кате Полозовой, которая «порвала» со своим кругом и которую спас от смерти Кирсанов. Обе пары обзаводятся общим хозяйством и живут в гармонии маленькой коммуной.
Межличностные отношения, изображённые Чернышевским, вызвали наибольший резонанс в публике. Набоков в романе «Дар» приводит суждение Герцена о том, что роман заканчивается не просто фаланстером, а «фаланстером в борделе». Набоков отмечает, что «чистейший» Чернышевский, никогда публичных домов не посещавший, в бесхитростном стремлении «особенно красиво обставить общинную любовь, невольно и бессознательно, по простоте воображения, добрался как раз до ходячих идеалов, выработанных традицией развратных домов». В пример Набоков приводит образ «весёлого вечернего бала», основанного на свободе и равенстве отношений, при которых «то одна, то другая чета исчезают и потом возвращаются опять». Этот «вечерний бал» напоминал сцены из рассказа Ги де Мопассана «Дом Телье». Ирония Набокова лишь, действительно, не учитывает «идеализм» материалиста Чернышевского, изображавшего любовные отношения во время своего двухгодичного заключения в одиночной камере.
Главное внимание Чернышевского было сосредоточено на социальных проблемах. Образ «особенного человека» Рахметова был, по существу, первым литературным воплощением характера «профессионального» революционера. Писатель романтизирует его личность, наделяя чертами исключительного героя. Рахметов, сын богатого помещика, отказывается от состояния и становится своеобразным «религиозным» подвижником революции. Он сознательно тренирует волю, изучая «скучные» книги, которые никто не читает, живёт одной жизнью с бурлаками, получая прозвище Никитушка Ломов, соблюдает «боксёрскую» диету, питаясь говядиной, чтобы «напитать» мышечную силу, наконец, спит на войлоке, утыканном гвоздями, – йог, сверхчеловек Образ «особенного человека» получился пленительным, выражая извечную бессознательную тоску по сильной личности: от былинного богатыря и святого-чудотворца до авантюриста и сверхчеловека, изображённого Достоевским в «Бесах» и философски прославленного Ницше.
Яркая сильная личность была привлекательна даже помимо политической деятельности Рахметова, но и сама эта деятельность романтизировалась вместе с ним. Разве не Рахметову подражали затем Нечаев, для которого не существовало не каких нравственных ограничений, или идеалисты-террористы убивавшие Александра II, или расстрелявшие его внука Николая II вместе с семьей, канонизированной как мученики? Или тот, кого роман «перепахал», считавший, что чем больше удастся расстрелять священников, тем лучше для революционного дела? Один из ревностных поклонников характера Рахметова Д. Каракозов, готовя покушение на Александра II, выбрал для этого 4 апреля 1866 г., третью годовщину завершения романа. Думается, что всякая поздняя ирония по поводу произведения и его персонажей по меньшей мере является легкомысленно!
Представление о художественной несостоятельности романа также вызвано лишь формально-эстетическими причинами, несоответствием сложившемуся в это время канону социально-психологического романа. Конечно, было бы соблазнительно допустить, что роман написан плохо специально, в провокационных целях.
Вероятно, оправдываясь, сам писатель говорил о том, что романист он слабый. Однако уже Радищев в свое время в связи с «Путешествием из Петербурга в Москву» пояснял, что его главной целью является не красота, а правда. «Правда» в литературе всегда оказывала на русского человека магическое воздействие.
Ведь и популярные в 1860-е годы писатели-демократы очеркового реализма не стремились к изяществу стиля, поэтика их произведений основывалась на жёстком фактографическом натурализме. У Чернышевского эстетически действовала «господствующая мысль», о чем он говорил в своей публицистике. И эта «мысль» оказалась художеством особого типа, всколыхнувшим общественность и литературу. В ней выразилось коллективное бессознательное настроение значительной части общества, по преимуществу молодежи.
Согласно официальной версии, роман появился в печати по недосмотру цензуры. Якобы сработала «уловка» писателя, представившего политический текст как семейно-любовный. После отдельной публикации произведения цензор, разрешивший её, был уволен. По другой версии, цензор не посмел запретить издание текста, изученного как материалы следствия охранным отделением, ведь тогда Чернышевский ещё не был осуждён, и его творчество рассматривалось на общих для цензуры основаниях. Согласно третьей версии, роман был разрешён к публикации сознательно, чтобы дискредитировать Чернышевского, потому что после романов Тургенева и Гончарова его художественная несостоятельность была очевидной.
Однако роман «Что делать?» сразу же стал культовым произведением. Написанный как «учебник жизни», текст вызвал многочисленные подражания. Достаточно назвать коммуну, организованную писателем В.А. Слепцовым по аналогии с мастерскими Веры Павловны. Массовые подражания вызвал и образ Рахметова. Критик А.М. Скабичевский вспоминал, что «Рахметовых можно было встретить на каждом шагу». Один из вождей революционного движения 1860-х годов, Ишутин говорил, что знает только трех великих людей – Иисуса Христа, апостола Павла и Николая Чернышевского.
Как магическое заклинание, как пророчество звучали слова Чернышевского о будущем: «Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего…». Этому видению трудно что-либо возразить
Это почти апокалипсис: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…» (Отар. 21; I).
Не удивительно, что роман бывшего ученика семинарии и подававшего большие надежды проповедника и богослова так подействовал на русских революционеров с их религиозными, эсхатологическими корнями. Этот же эффект вызвал и бурную полемику, и серьезный критический анализ. Так, Н.Н. Страхов в статье «Счастливые люди» (1865) оспаривал рационализм и оптимизм «новых людей» и отмечал отсутствие между ними глубоких конфликтов, делавшее характеры надуманными. М.Е. Салтыков-Щедрин в статье «Наша общественная жизнь» (1864) выразил сочувствие идее романа, но отметил, что автор не смог «избежать некоторой произвольной регламентации подробностей». Высокую оценку роман Чернышевского получил в статье Д.И. Писарева «Новый тип», названной впоследствии «Мыслящий пролетариат», (1865). Сам критик до 1866 г. находился в той же Петропавловской крепости.
Глубокой аналитической реакцией на роман Чернышевского стали произведения Ф.М. Достоевского «Записки из подполья», «Преступление и наказание», Н.С. Лескова «Некуда» и «На ножах», Л.Н. Толстого «Живой труп».
В «Записках из подполья» Достоевский подробно анализирует теорию «разумного эгоизма», будущее, основанное на точном расчете всех «выгод». Экзистенциальный психолог и философ доказывает, что в этой концепции не учтена самая главная «выгода» – «самостоятельное хотение», свобода «Я», которая иногда заставляет человека поступать вопреки самой разумной выгоде. Без такой, подчас хаотичной, бунтующей и анархической ноуменальной сущности личность просто перестает существовать. Развивая эту мысль, М. Волошин в статье «Пророки и мстители» (1906) писал, что когда кто-нибудь хочет сделать людей «добрыми и мудрыми, терпимыми и благородными, то неизбежно приходит к желанию убить их всех».
В характере героя «Преступления и наказания» Лужина «разумный эгоизм» логически перерастает в просто эгоизм, в принцип «возлюби одного себя». Так же «разумно» рассуждает и «негилист» Горданов из романа Лескова «На ножах».
У Достоевского «подпольный человек», как и Кирсанов из «Что делать?пытается «перевоспитать*– проститутку. Но это приводит к краху его рационального, книжного самосознания. В романе «Преступление и наказание» близкая ситуация получит совсем другое содержание и решение.
Столь пристальное внимание к образам и идеям «художественно слабого» романа «Что делать?» говорит о его уникальном значении в русском литературном процессе. Вопросы произведений «Кто виноват?», «Что делать?», «Кому на Руси жить хорошо» (у Некрасова в заглавии нет знака вопроса, но в самой поэме этот вопрос звучит) действительно выражали актуальные проблемы времени. Но они же рождали контр-вопросы и ответы. В одном из своих афоризмов В.В. Розанов иронически замечал: «Что делать? – воскликнул нервный петербургский юноша. Как что? Если лето, собирать ягоды и варить варенье. Если зима, пить с этим вареньем чай». Образ «Четвертого сна Веры Павловны» по-новому переосмысляется в сатирическом романе Е. Замятина «Мы», сформировавшем жанровую разновидность антиутопии.
Роман «Пролог», создававшийся в 1867–1870 гг. на каторге и предназначавшийся для публикации за границей, тематически связан с произведением «о новых людях».
Политическая тема выражена в нем более открыто, но при этом в её развитии исчезает радикальность. Революционная мысль сменяется рефлексией. Иногда эту перемену считают очередным «иносказанием», стремлением обмануть «глупую» цензуру (в цензурном комитете служил, например, И.А. Гончаров). Однако можно предположить, что Чернышевский пытался найти, выработать новое представление об общественных преобразованиях в России. Опыт каторги не мог не повлиять на мировоззрение писателя.
События романа «Пролог» обращены не к будущему, а в прошлое. В нем изображается жизнь периода подготовки крестьянской реформы. Действие разворачивается в 1857 г. Композиционно произведение делится на две части «Пролог пролога» и «Из дневника Левицкого за 1857 год». С жанровой точки зрения это роман социально-психологический. Главные персонажи имеют прототипов: у вождя демократов, журналиста Волгина – сам автор, у жены Волгина – Ольга Сократовна Чернышевская, у Левицкого – Добролюбов, у графа Чаплина – М.Н. Муравьев, у Рязанцева – один из лидеров либеральной интеллигенции К.Д. Кавелин, у Савелова – активный деятель крестьянской реформы Н.А. Милютин.
В изображении «новых людей» писатель отходит от принципа группового портрета. Действующие лица заметно расходятся в понимании общественных проблем и перспектив, спорят по вопросам революционной тактики. Так, сам Волгин противопоставлен нетерпеливому и страстному Левицкому трезвым политическим реализмом и «апатией», сформированной опытом жизни. Он отказывается от обсуждения радикальных действий, аргументируя это тем, что вся нация «снизу доверху» – нация рабов. Чернышевский был убежден, что дело освобождения народа не очередная бюрократическая акция, а важный нравственный акт и требует высокой этики от его участников.
В целом литературное творчество Чернышевского было частью его общественно-политической и публицистической деятельности. В художественном отношении проза писателя заложила те стилевые традиции, которые будет развивать социалистический реализм XX в. В литературном процессе XIX в. его произведения стали одной из вершин революционно-демократического направления 1860-х годов.
Литература
Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. Т. 16 (дополнительный). М., 1939–1953.
Чернышевский Н.Г. Что делать? Из рассказов о новых людях. Л., 1976.
Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Т. 1. Ч. 2. Л., 1991.
Лебедев АЛ. Герои Чернышевского. М., 1962.
Пинаев М.Т. Н.Г. Чернышевский. Художественное творчество. М., 1984.