Творчество позднего Лескова – прежде всего общественная сатира, которая всегда ему была присуща. Изначально диапазон её был довольно обширен, теперь она стала ещё откровеннее и наполнилась яростной личной энергией. Автор ненавидел фальшивую жизнь ленивых и тупых обывателей. О «российских гнусностях» он пишет в «Юдоли», «Продукте природы», «Загоне», «Зимнем дне» и др. Журналы опасаются за судьбу его произведений, некоторые из них печатать не осмеливаются. О «Загоне» он сообщает в письме к Л. Толстому: «Списано всё с натуры», на что тот ему отвечает: «Мне понравилось, особенно то, что всё это правда, не вымысел». Постоянные опасения цензурных гонений в какой-то мере содействуют укреплению особой манеры письма, чтобы спрятать «очень тщательно и запутанно», с помощью аллегории, эзопова языка, символа и гротеска «деликатную материю», т. е. российский политический режим; гримасы и преступления «банковского» периода, полицейские провокации, лицемерие и аморализм. Поздняя сатира становится гневной и обличающей.
Произведения Лескова 90-х годов – своего рода итог в русле всей русской литературы XIX в., на что красноречиво указывает эпиграф к «Полунощникам»: «Парки бабье лепетанье, // Спящей ночи трепетанье, // Жизни мышья беготня». Пушкинское «я понять тебя хочу, // смысла я в тебе ищу» всегда присутствует в лесковской прозе.
Лесков создал галерею самых разных героев – от мудрого до невежды, от пустынника до гражданина. Его герои – главные, второстепенные, «проходные» – все глубоко индивидуальны, с особой речью, интонациями, любимыми словечками. Писатель считал индивидуализацию языка персонажей ведущим художественным принципом создания характера, хотя критики и писатели упрекали его в чрезмерном «искажении» слов. Он отвечал своим оппонентам: «Мои священники говорят по-духовному, нигилисты – по-нигилистически, мужики по-мужицки, выскочки из них и скоморохи – с выкрутасами и т. д. Изучить речи каждого представителя многочисленных социальных и личных положений – довольно трудно. Вот этот народный, вульгарный и вычурный язык, которым написаны многие страницы моих работ, сочинен не мною, а подслушан у мужика, у полуинтеллигента, у краснобаев, у юродивых и святош… Ведь я собирал его много лет по словечкам, по пословицам и отдельным выражениям, схваченным на лету, в толпе, на барках, в рекрутских присутствиях и в монастырях. Они все говорят по-своему, а не по литературному».
Разговоры людей, по мнению писателя, – важнейшая часть человеческой жизни. Именно такой художественный подход позволяет проникнуть в сознание героя и в тот архетипический слой, откуда выплыл на поверхность литературного пространства конкретный образ. В полной мере Лесков владел «искусным плетением нервного кружева разговорной речи» (М. Горький). Его диалоги – образцы лапидарной красоты и совершенства. Каждый персонаж Лескова интересен, незабываем, жизненно достоверен, психологически убедителен.
В целом творчество писателя своими корнями уходит в глубины русской словесности и в то же время стоит на пороге искусства XX в., что в своё время понял Л. Толстой, сказавший, что «Лесков – писатель будущего». М. Горький высоко оценивал его значение: «Как художник слова Н.С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтой охвата явлений жизни, глубинного понимания бытовых загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих».
Литература
Лесков Н.С. Полное собрание сочинений: В 30 т. Издание начато в 1996 г., вышло 6 т.
Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 11 т. М., 1957–1958.
Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1989.
Лесков Н.С. Легендарные характеры. М., 1989.
Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям: Б 2 т. М., 1984.
Аннинский Л. Лесковское ожерелье. М., 1982.
Гроссман Л. Н.С. Лесков. Жизнь – творчество – поэтика. М., 1945.
Горелов А. Н.С. Лесков и народная культура. Л., 1988.
Горячкина М. Сатира Лескова. М., 1963.
Другов Б. Н.С. Лесков. Очерк творчества. М., 1961.
Старыгина Н, Н.С. Лесков в школе. М., 2000.
Столярова И. В поисках идеала. Творчество Н.С. Лескова. Л., 1978.
Троицкий Ю. Лесков – художник. М., 1974.
Поэзия
«Отчего мне вообще стихи (свои и не свои) стало читать скучно. Всякое чувство или мысль, олицетворённые в фантастический образ (хотя бы на манер древних), – перестали быть для меня наслаждением. Всё мне кажется утомительно натянутыми – не образами – а словами. Вся поэзия мне кажется каким-то салонным произведением, которое метит больше на снискание одобрения известной публики, а не производится внутренней необходимостью высказать свое поэтическое содержание», – писал Н.П. Огарёв в неоконченной статье «С утра до ночи». Читательское признание Огарёва вполне можно применить для характеристики восприятия поэзии в 1840-е годы. В этом восприятии стихи стали проигрывать прозе. Возникло некоторое эстетическое отчуждение от стихов, но это не остановило развитие поэзии. Поэзия в противоборстве с прозой потеряла только в количественном отношении. В это время меньше стали писать стихов, а некоторые стихотворцы, например, М.Е. Салтыков и И.С. Тургенев вообще ушли из поэзии, как это сделал гораздо раньше и И.А. Гончаров.
Но зато в противоборстве с прозой, обладающей эпическими жанрами, поэзия еще основательнее утвердилась в том своем свойстве, которое определилось благодаря Тютчеву в момент его «конфликтной» встречи с Пушкиным. Свойство это – художественная метафизика (создание лирического образа в соотнесении с первоосновами бытия) в единстве с романтической эстетикой. «Всякая метафизика есть не более как усилие человеческого ума обнять мировой дух», – определил В.П. Боткин в статье «Стихотворения А.А. Фета». Вот это «усилие» всё настойчивее начинает воплощаться в поэзии. Стихотворная лирика тем самым доказала прозе, что и она может, только «малыми» жанрами, раскрывать не только мир человеческой души, но и проникать в онтологическую бесконечность. Это на протяжении всех 1840-х годов осуществлял Тютчев («Живым сочувствием привета…», «Глядел я, стоя над Невой…», «Колумб», «Море и утес», «Неохотно и несмело…», «Итак, опять увиделся я с вами…*»), а А.В. Кольцов («Поэт», «Жизнь», «На новый 1842 год») и Е.А. Баратынский («Скульптор», «Пироскаф») в самом их начале. В этом направлении происходит формирование лирической образности и в поэзии Н.П. Огарёва («На сон грядущий», «Ночь», «Я наконец оставил город шумный…»).
Основные закономерности развития поэзии 1850—1870-х годов
Уже в 1840-е годы произошло породнение романтической метафизики с «чистым искусством», стремящегося к воплощению только идеального мира, озарённого «улыбкой красоты» (А.А. Фет). Это слияние создало еще более прочную эстетическую основу для романтического «двоемирия», что зримо проявляется в лирическом творчестве В.Г. Бенедиктова, АА. Григорьева, А.А. Фета, А.Н. Майкова именно в 1840-е годы. «Я созерцал явленья красоты» («И тщетно всё»), – писал Бенедиктов в 1846 г., и таким созерцанием пронизана вся романтическая поэзия этого периода. Естественно, такая поэзия не искала встреч с «натуральной школой».
А вот другое направление в поэтическом развитии формировалось под диктатом этой школы, согласуя лирическую образность с «принципом дагерротипия» (натуралистическая фотографичность), который укоренился прежде всего в физиологическом очерке. Этот опыт прозы активно перенимала поэзия, что привело к сгущению в ней социальных и гражданских мотивов с ощутимым вкраплением элементов сатиры. Таким образом, к началу 1850-х годов в поэзии во весь голос заявила о себе социально-гражданская лирика, путь которой прокладывал прежде всего Н.А. Некрасов, создавший в 1840-е годы «Чиновника», «Стишки! стишки! Давно и я был гений?..», «Современную оду», «В дороге», «Пьяницу», «Когда из мрака заблужденья…», «Родину», «Псовую охоту», «Еду ли ночью по улице темной…». Укоренению гражданского начала в лирическом творчестве содействовала поэзия петрашевца А.Н. Плещеева, призвавшего к всеобщему счастью и благоденствию:
Вперед! Без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
По сути дела, эти два направления, постоянно находясь в состоянии отталкивания и притяжения (в романтической поэзии могли появиться сатирические мотивы, а в социально-гражданской лирике вспыхнуть мотив красоты), предопределили путь развития поэзии в 1850—1870-е годы. Первое направление привело к тому, что в поэзии возникла «тютчевская эпоха», которую можно назвать малой эпохой внутри большой литературной эпохи. Движение поэзии в этом направлении обусловило не только «магическое» воздействие лирики Тютчева, сила которого передана в лирических посланиях П.А. Вяземского, Ф.Н. Глинки,
А.Н. Майкова, А.А. Фета, Я.П. Полонского, А.Н. Апухтина, но и статьях Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, А,А. Фета о поэзии Тютчева, в которых была подчеркнута величайшая значимость его художественных открытий. В статье 1854 г. «Несколько слов о стихотворениях Ф.И. Тютчева» Тургенев укажет на это с твердой убежденностью: «Мы сказали сейчас, что г. Тютчев один из самых замечательных русских поэтов; мы скажем более: в наших глазах, как оно не обидно для самолюбия современников, г. Тютчев, принадлежащий поколению предыдущему, стоит решительно выше своих братьев по Аполлону». В стихотворении «Ф.И. Тютчеву» Полонский, сравнивая тютчевскую поэзию с притягательным «огнем» (символ высокого творчества), выразит ту же самую мысль:
Глухая ночь меня застигла,