Старцы» (1875), «Старик» (1876), «В горах» (1876), «Красная шапка» (1876), «Русалки» (1876) и др. В «Журнале русских и переводных романов и путешествий» он публикует роман «В водовороте страстей» (1876). Объединяла все эти произведения уральская тема. Это были экзотические остросюжетные произведения о разбойниках, старцах и старицах раскольничьих скитов. В произведениях использовался этнографический материал и уральский фольклор, однако всё это часто носило характер стилизации. Успеха произведения не имели, но в целом определили специфику творчества писателя. В 1872 г. он задумал написать цикл «о преемственном развитии типов уральских заводчиков» по аналогии с «Ругон-Маккарами» Э. Золя, о чём вспоминает в автобиографическом романе «Черты из жизни Пепко» (1894).
Как знаток уральской жизни в 1881 г. Мамин-Сибиряк был приглашён в Москву редакцией газеты «Русские ведомости». В начале 80-х он создаёт очерки «От Урала до Москвы» (1881–1882), отразившие его дорожные впечатления; рассказы «В камнях» (впервые подписан псевдонимом Д. Сибиряк), «На рубеже Азии», «В худых душах…» (все 1882 г.). Рассказ «Золотуха» (1883) вызвал одобрительный отклик Салтыкова-Щедрина. За Маминым-Сибиряком закрепляется репутация писателя со специфической «областной» темой, что подчёркивалось и его псевдонимом. Наряду с востребованными временем и издателями очерками и рассказами писатель обращается и к крупным жанровым формам. В 1883 г. в журнале «Дело» был напечатан роман «Приваловские миллионы», первый из задуманной серии романов. Далее в других журналах публикуются романы «Горное гнездо» (1884), «Жилка» («Дикое счастье») (1884), «Три конца» (1890), «Золото» (1892), «Хлеб» (1895).
Мамин-Сибиряк выступил в печати с романами в тот период, когда в литературном процессе стали преобладать малые жанры. Возможно, этим определилась их трудная критическая судьба. Однако, наряду с Эртелем, его считают создателем нового социологического романа, в котором рассматриваются общие законы социума, действующие помимо воли отдельного человека. Этим законам писатель придавал «роковые» черты, что отчасти сближало его мышление с историософией Л.Н. Толстого, но усиливало негативное понимание общественного движения. Решающее влияние на жанровую природу романов оказала теория биологической наследственности, представленная у французских писателей-натуралистов и в особенности у Золя.
Мамин-Сибиряк показывает признаки «вырождения», генетического детерминизма в социальных явлениях. Появляется у него и своеобразный коллективный герой, представляющий целый пласт бытия. Восходя к «Войне и миру» Толстого, этот тип героя активно разрабатывается в романе «Мать» Горького и, соединяясь с революционной идеологией, становится определяющим в литературе социалистического реализма. Мамин-Сибиряк же остаётся в границах своего времени, пересекаясь с традицией, идущей от романов А-Ф. Писемского («Тысяча душ», 1858), Ф.М. Решетникова («Горнорабочие», 1866), П.И. Мельникова-Печерского («В лесах», 1874; «На горах», 1881).
Прежде всего романы Мамина-Сибиряка объединяются тематически. Писатель изображает разрушительную власть капитала над душами и судьбами отдельных героев и целых социальных групп. Деньги становятся почти магической, роковой силой, а в сюжетообразующем плане являются основной динамической идеей. Жажда наживы определяет поведение героев вне зависимости от их социального положения.
Это касается и крупных заводчиков, и нищих старателей, которые мечтают о внезапном обогащении. Когда же им удаётся найти золотоносную жилу (в прямом и переносном смысле слова), они либо проматывают деньги в безудержном загуле, как это происходит с отцом Окси, героем романа «Золото», либо под властью богатства разрушают моральные устои семьи, как это происходит в романе «Дикое счастье». Золото, как дьявольская сила, деформирует душу и сознание героев Мамина-Сибиряка.
Особенно ярко это раскрывается в романе «Горное гнездо», где основные события разворачиваются в связи с конкуренцией за лучшее место у заводской «кормушки». Единственным бескорыстным человеком в системе героев оказывается инспектор заводских школ Прозоров. Однако к началу основного действия ОН уже спился и утратил физическую и нравственную способность бороться за лучшее. Основные же герои произведения тратят свои душевные силы и ум на то, чтобы расположить к себе хозяина, ничтожного фабриканта Лаптева, который живёт в свое удовольствие, расточая капитал, доставшийся от основателей династии (прототипами является семья заводчиков Демидовых).
Богатство нравственно уродует Лаптеза. Он полностью оторван от кормящего его производства. До судеб и проблем конкретных работников ему просто нет дела. Их не только жестоко эксплуатируют, но и отбирают наделы земли, положенные посессионным рабочим по закону. Поэтика произведения строилась на соединении социальной сатиры, которую высоко оценивал Салтыков-Щедрин, опубликовавший роман в «Отечественных записках», и своеобразной, мрачной апокалиптической патетики при изображении промышленного производства как «царства огня и железа», некоего адского видения (предваряя инфернальную промышленную символику Куприна – «Молох». Блока – «Фабрика», Горького – «Мать»). Патриархальные надежды рабочих на то, что хозяин защитит их, оказываются иллюзией. Подобную ситуацию Некрасов изображает в стихотворении «Забытая деревня». Эпиграф из него Мамин-Сибиряк берет для романа в целом.
Другая ситуация изображается в «Приваловских миллионах». В романе также изображается социальная среда, связанная с промышленным производством. В центре её Шатровские заводы. Писатель рисует сильные стихийные характеры, эстетически привлекательные самой своей страстностью, «дикостью». Таков Александр Привалов, который сразу после пьяной оргии отправляется каяться в грехах в старообрядческие молельни, отбивая земные поклоны «до синяков на лбу». Таким же необузданным показан и его «приятель» Сашка Холостое, который, по словам автора, был «настоящий зверь, родившийся по ошибке человеком». Типологически близким характером из другой социальной среды является старик Бахарев. Он приходит в бешенство от неудачи на приисках и готов проклясть свою дочь Надежду за «грех», но в конце романа в таком же порыве чувств является к ней, чтобы устроить её личную судьбу. Эти «широкие^ натуры становятся в романе выражениям стихийности русского человека вообще и в частности сибиряка, не знавшего крепостного рабства
Та же по сути, но иная по форме и содержанию широта души раскрывается в образе Сергея Привалова, наследника «приваловских миллионов». Он осознает историческую вину своих предков, которые отняли земли у коренного населения и разбогатели, беспощадно эксплуатируя рабочих. Сергей борется с опекунами, стремясь отвоевать принадлежащие ему заводы, чтобы вернуть башкирам и заводским рабочим семейный «долг». Однако вскоре он понимает, что его наивные попытки изменить логику истории оказываются бесперспективными. Одинокому намерению противостоит вся система. Её представляют мошенник Половодов, наживающийся на приваловском наследстве, адвокат Верёвкин, удачливый делец Ляховский, хищная Хиония, эгоистичная Зося и другие герои. В лагере Сергея Привалова оказываются лишь Лоскутов, столь же утопично стремящийся переместить «центр тяжести» с экономических интересов на нравственность, и Надя Бахарева, душу которой не затронуло общее стяжательство. В образе Бахаревой продолжена литературная галерея передовых русских женщин 60—70-х гг. Дочь богатого золотопромышленника порывает с семейным укладом, чтобы следовать своим убеждениям.
Через Сергея Привалова Мамин дает ёмкую характеристику мира уральских (и не только уральских) дельцов, где всё погрязло в «стройном и могучем хоре себялюбивых интересов, безжалостной эксплуатации, организованного обмана и какой-то органической подлости». Однако сам герой далеко не борец. По теории наследственности, он, как последний отпрыск горнозаводской династии, лишен воли и жизненной силы. Понимая свою беспомощность, он оказывается на пороге самоубийства.
Журнальная публикация романа не вызвала никакой реакции критики, что задело литературное самолюбие Мамина-Сибиряка. На этом фоне особенно дорогим для него был положительный отзыв Г.И. Успенского.
По замыслу писателя, роман «Приваловские миллионы» должен был стать заключительной частью трилогии. Мамин-Сибиряк хотел показать три поколения уральских заводчиков на фоне разных исторических эпох: XVIII в., включая Пугачёвское восстание; первой половины XIX в. с его расцветом крепостничества и послереформенного времени. Замысел частично осуществлялся через рассказ об отце Привалова и его деда по материнской линии. Герои «Горного гнезда» должны были далее действовать в романе, события которого переносились в Петербург. Этот сюжет по-своему реализован в романе «На улице» (1886).
Другая социальная среда изображается в романах «Три конца. Уральская летопись» и «Золото». Там показаны бедные приисковые и заводские рабочие, жизнь которых после отмены крепостного права практически не изменилась. На смену юридической зависимости, «военно-горной крепи», приходит финансово-экономическая. Промысловое население оказывается «опутано» ею ещё крепче. С другой стороны, Мамин-Сибиряк рисует движение разных слоев приискового сообщества, пришедшего в оживление в связи с выделением участка для свободной добычи золота В отличие от романтически-экзотического решения сходной темы у Джека Лондона, изображавшего «золотую лихорадку» на Аляске, Мамин доказывает, как страсть к золоту разрушает семьи, развязывает тёмные инстинкты, толкает людей к преступлениям, чем продолжает социально-критическую линию, восходящую к демократической, обличительной литературе.
Пробуждение народного самосознания раскрывается в романе «Три конца». Мамин ярко изображает специфические черты пореформенного русского капитализма, ловко использующего наследие крепостничества. Однако теперь рабочие смогли организованно выступить против администрации и даже одержать победу в забастовке.