Мотив плена связан у Толстого с идеей «просветления» и победой ненасилия. Толстой даже в маленьком «Кавказском пленнике» указывает нам достойное двух мировых религий разрешение мусульманско-христианской коллизии террористов и заложников. Интересно, что имя девочки, спасшей Жилина, – Дина – по-арабски значит «вера, религия».
Своеобразным полигоном для выработки педагогической концепции Толстого была организованная им в Ясной Поляне школа для крестьянских детей, опыт которой отражён в его педагогических статьях. Толстой много сил отдавал народному образованию. В конце 50-х – начале 60-х гг. он не только сам учительствовал в яснополянской школе, но и издавал (в течение 1862 г.) педагогический журнал «Ясная Поляна». Толстовская педагогика ненасилия стала важным шагом в развитии мировой педагогической мысли.
Возможно, что педагогическая мысль шла рядом с «мыслью семейной», которая, как известно, была у Толстого любимой в романе «Анна Каренина». Первые упоминания об этом замысле относятся к 1870 г., интенсивная работа началась в 1873, закончен роман в 1877 г. и напечатан в «Русском вестнике», исключая последнюю часть. Тема семьи в романах Толстого порой имеет некоторую дидактичную и даже автодидактичную сторону в хорошем смысле слова. Иногда это образ должных семейных отношений, которые могли бы установиться с В.В. Арсеньевой («Семейное счастье»); иногда поиск семейной гармонии в первые годы после женитьбы на С.А. Берс (Лиза и Андрей Болконские, Наташа и Пьер Безуховы), иногда наставительные интонации (для себя и жены) в описании выработки взаимопонимания между Левиным и Кити. Проза 70-х гг. вообще отмечена большой долей автобиографизма («Анна Каренина», некоторые рассказы из «Азбуки», незаконченная автобиография «Моя жизнь»).
В «Анне Карениной» – «именно романе», как определил автор новое произведение, – для него важна была традиция Пушкина: чтение Пушкина дало непосредственный импульс к развитию замысла, а также множества мотивов, например, «запретного плода», дома, бунта, метели как метафоры страсти. Но главное – «мысли и раздумья Пушкина и Толстого поразительно близки: идеал Семьи и Дома мыслится ими не как “светский” и “петербургский”, а национальный и даже простонародный» (Лотман Ю.М.). С другой стороны, возможно, что усиленное изучение быта и нравов петровской эпохи спровоцировало интерес к этому аспекту, но уже в современности.
«Анна Каренина», отразившая эпоху во многом переломную, в чём-то напоминает «Домострой», идеалы которого были подорваны петровским переустройством и реформаторством, в том числе и в сфере семейно-бытовых отношений. Конечно, Толстой не пропагандирует «домостроевские» порядки, но в «Анне Карениной», как и в «Домострое», центральное место занимает устроение дома в особом, широком смысле – семьи, даже цепи поколений. Взаимоотношения супругов, воспитание детей, противопоставление «правильных» семей «неправильным», даже скотный двор и хозяйственные заботы (Левин), выплата долгов (Вронский), заботы о свадьбе и приданом (Щербацкие), заготовка продуктов (Кити с ее ледником и вареньем), образ ключника (Агафья Михайловна), «скомрахи» и «ловы» (театр и охота) – всему есть место на страницах и «Домостроя» как древнерусского практического руководства по этике семьи, и «Анны Карениной». (Чтением «Домостроя» Толстой был увлечён в период работы над своим романом.)
Мотив строительства и обустройства дома в буквальном смысле так часто выходит на первый план (городской дом, имение в деревне, хозяйственные или благотворительные постройки, комнаты в гостинице, вагон поезда, сарай как пристанище для ночлега на охоте), что становится символическим. Постройки, убранство комнат и проблемы ремонта отражают и взаимоотношения в семье. Анна, например, живёт в имении Вронского, как гостья, не вмешиваясь в хлопоты по налаживанию уюта, управлению хозяйством. Если она и участвует в разговоре о сельскохозяйственных машинах, то только для того, чтобы пококетничать. Строительство благотворительной больницы – тоже кокетство Вронского. В конце романа – многозначительная метафора: Вронский называет себя «развалиной». Развал загородного дома Стивы, как и развал его семьи, не задрапируют никакие гардины и обивка мебели новой материей. Лучше обстоят дела в смысле домашнего уюта у Левина, но эта гармония не распространяется на имение, хозяйственные постройки и отношения с мужиками. Недаром размышления Левина о народе и разговоры о патриотизме даны на фоне несколько тревожной (как бы пчелы не ужалили!) трапезы на пчельнике. Пчёлы (любимая толстовская метафора народа, встречающаяся и в «Войне и мире») заставляли Левина «сжиматься».
Хозяйственный мужик, у которого по дороге к Свияжскому останавливается Левин, казалось бы, преуспел более всех. Он два раза «построился» после пожаров и «горд своим благосостоянием, горд своими сыновьями, племянником, невестками, лошадьми, коровами». Однако гармония людей, лошадей и коров устроилась всё же больше по-лошадиному, чем по-человечески. Восторг Левина всё-таки не. восторг автора, и недаром Долли замечает то, что ускользнуло от Левина: понравившаяся Левину «баба в калошках» не хочет иметь детей, как и Анна.
Иногда в романе находят иерархию: на «низшей» ступени неправильная семья Вронского и Анны, затем семья хозяйственного мужика, чей дом символично находится «на половине дороги», на «высшей» же ступени – семья Левина и Кити. Порой в противопоставлении Долли и Анны видят альтернативу «долг или страсть» и намерение Толстого уравновесить долг и страсть в «правильной» Кити. Однако Толстой, скорее всего намеренно, не показывает, как зародилась любовь Левина и Кити, хотя весьма подробно описывает новое объяснение Кити с отвергнутым прежде Левиным, хлопоты о приданом и свадьбе. Хозяйственно-заготовительный мотив сопровождает даже сцену объяснения: обсуждается охота на медведя, Кити делает намёки Левину, «стараясь поймать вилкой непокорный, отскальзывающий гриб» (курсив наш. – Е.П). Позже несостоявшаяся пара (Варенька и Кознышев) тоже пытается объясниться в любви, охотясь на грибы; Кити самодовольно резюмирует: «Не берет». «Берут», как известно, не только грибы, «берут» в мужья, в жены; в мифопоэтической традиции известна эротическая символика грибов.
По одним только произведениям Толстого можно построить целую типологию объяснений в любви. Однако поэзии любви, как это ни парадоксально, в «Анне Карениной» нет, в отличие от «Войны и мира», где преобладает, по словам автора, мысль не семейная, а народная, может быть, автоматически возвышающая и любовную коллизию. Что делают герои «Войны и мира» в момент, от которого зависит счастье всей жизни? Князь Андрей распахивает окно, чтобы слиться с небом. Пьер чувствует, что его душат слезы. Наташа Ростова рыдает от счастья. Николай Ростов и княжна Марья возносят молитву. А Кити… закусывает соленым грибком. Правда, другая героиня, сама Анна, осознаёт начало особых отношений с Вронским под зловещее и по-своему торжественное завывание метели. Но альтернатива получается пугающая: либо гибельная вьюга, либо заготовка грибов и женихов впрок. Уже после свадьбы и рождения ребенка Кити несколько экзальтированно заклинает своего новорожденного быть таким, как его отец, но, в сущности, и в этом проявляется какая-то рассудочность. Брак с Левиным для Кити скорее брак по рассудку, и получается, что и Кити с её «правдивыми глазами», и Варенька с её «большой головой» представляют собой иллюстрацию мысли, высказанной в гостиной лживой Бетси: нужно сначала «ошибиться», а потом «поправиться». Не случайно в финале Левин, философствующий на фоне грозы (ключевого концепта в адюльтерной теме и теме Божьего гнева), уже не может поделиться своей тоской с домовитой Кити. Она в ироническом соответствии с семантикой своего имени («чистая» – греч.) озабочена лишь новым умывальником. Эту Катерину гроза, разумеется, не пугает.
Романы Анны и Левина лишены романтики, но исполнены первый – бесовства, а второй – скуки. И Толстой заранее эту скуку и однообразие планирует в знаменитом зачине, заявляя, что все счастливые семьи похожи друг на друга. Хрестоматийно известное описание кабинета Левина потому так и подробно, что это уютный, обжитой, важный для Левина домашний мирок. Неслучайно и скотный двор находится в имении Левина совсем рядом с домом. Толстой даже как бы одобряет хозяйственность своего героя, его упоённое созерцание породистой Павы, но этим подчеркивается и масштаб персонажа. В «Войне и мире» ничего подобного не сообщалось ни о Пьере, ни о князе Андрее; подробно описана таинственная для Пьера и читателя масонская ложа или обед у Сперанского, но не интерьер кабинета, меню Безухова или режим дня Болконского. Толстой сообщает о Левине, что «темнота покрывала для него всё», что «единственною руководительною нитью в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него». Способ спасения от «темноты» для Левина – устройство дома для себя, для Кити, для Павы и быка Беркута, налаживание хозяйства с мужиками. Мы бы всему этому сочувствовали, если бы не знали, что у Толстого есть и другие герои, для которых такой способ спасения был именно «темнотой», – князь Андрей и Пьер.
Современная Толстому и более поздняя критика романа часто исходила из того, что Левин, фамилия которого образована от имени автора, – автобиографический и автопсихологический герой, чья семья назидательно противопоставлена несчастной Анне. Раздосадованный переслащённым, как ему казалось, благополучием четы Левиных, Достоевский продолжает мысли Левина таким образом: «Кити весела и с аппетитом сегодня кушала… Какое мне дело, что там в другом полушарии происходит…»
М.Е. Салтыков-Щедрин собирался писать пародию на роман Толстого под названием «Благонамеренная повесть» (первоначальное название «Влюбленный бык»). В народнической критике (П.Н. Ткачёв) иронически предполагалось, что роман закончится «изображением сельскохозяйственных вожделений Левина к Паве, борющихся в его душе с супружеской любовью» или «погибелью Анны Карениной от ревности к лошади Вронского» («Дело», 1875, № 5). Известна эпиграмма Н.А. Некрасова: «Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом, / Что женщине не следует “гулять” / Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, / Когда она жена и мать».