В стране морозных вьюг, среди седых туманов…» (1882) как характеризующее его поэзию и миросозерцание. Определяя происходящее как «завет», поэт показывает, что Бог открывается пророку Илии не в ветре, землетрясении и огне, а в звуке голоса, тихом и нежном («тонком хладе» и «тайном дуновенье»), Вместо самой библейской фразы «Бога не было в землетрясении», Соловьёв передает её смысл: «Но в страхе Бога нет». В начальных строфах стихотворения рисуется лирический образ, не примыкающий, как и почитаемый поэтом А. К. Толстой, ни к одному из «двух враждебных станов».
В стихотворении «Ночь на Рождество» (1894) Соловьёв изображает Иисуса Христа как свет, побеждающий тьму:
Родился в мире свет, и свет отвергнут тьмою,
Но светит он во тьме, где грань добра и зла.
В произведении «Ех Oriente Lux» («Свет с Востока», 1890) посредством анафоры Соловьёв акцентирует факт возникновения христианства, свет которого несёт примирение и соединение всех народов и культур:
И слово вещее – не ложно,
И свет с Востока засиял,
И то, что было невозможно,
Он возвестил и обещал.
И, разливался широко,
Исполнен знамений й сил,
Тот свет, исшедший от Востока,
С Востоком Запад примирил.
В ряде стихотворений Соловьёв изображает образы античной мифологии – Прометея, Пигмалиона, Персея, Орфея и Афродиту, которые, символизируя собой Богочеловечество, являются участниками спасения и преображения мира. С помощью образа Афродиты, перекликающегося с образом Софии, он показывает, как вечная женственность («Das Ewig-Weibliche»), истинная красота побеждает мир своим примиряющим и всеобъединяющим светом:
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.
Стихотворение «А.А. Фету» (1897) входит в группу стихотворений B.C. Соловьёва, посвящённых близким ему поэтам, и носит подзаголовок «Посвящение книги о русских поэтах». Он собирался написать книгу о русской поэзии, думая назвать её «Серебряный век русской лирики». Частями этой так и не написанной книги являются статьи, посвящённые Ф.И. Тютчеву, А.К. Толстому, А.А Фету, А.Н. Майкову и Я.П. Полонскому, которые следовали традиции главного представителя золотого века русской поэзии – А.С. Пушкина. Началом русской лирики Соловьёв считает элегию В.А. Жуковского «Сельское кладбище» – вольный перевод элегии Т. Грея. В примечании к стихотворению «Родина русской поэзии» (1897) он указывает, что «Сельское кладбище» может считаться началом истинно-человеческой поэзии в России после условного риторического творчества Державинской эпохи. Третья строка произведения созвучна строке «И не погаснет то, что раз в душе зажглось» из стихотворения «Ночь на Рождество». По мысли поэта, светлая радость общения не прерывается со смертью, соединяя живых и умерших таинственным негаснущим лучом:
Все нити порваны, все отклики – молчанье.
Но скрытой радости в душе остался ключ,
И не погаснет в ней до вечного свиданья
Один таинственный и неизменный луч.
В предпоследней строфе стихотворения поэт разъясняет цель задуманной им книги:
И я хочу, средь царства заблуждений,
Войти с лучом в горнило вещих снов,
Чтоб отблеском бессмертных озарений
Вновь увенчать умолкнувших певцов.
В «Отзыве на “Песни из уголка” (К.К. Случевскому)» (1898) Соловьёв противопоставляет возрастающее светлое поэтическое мастерство К.К. Случевского сокращению светлого времени суток после летнего солнцестояния. Назначение поэзии Случевского – возвещать наступление грядущего дня:
Твой день от солнцеповорота
Не убывал, а только рос.
Так пусть он блещет и зимою,
Когда ж блистать не станет вмочь,
Засветит вещею зарею, —
Зарёй во всю немую ночь.
В пейзажной лирике Соловьёв, так же как в других разделах своей лирики, использует символику природных явлений. Родственная человеку земля предстаёт как живое существо в своём литургическом сочетании с небесным сиянием:
В полуденных лучах такою негой жгучей
Сходила благодать сияющих небес,
И блеску тихому несли привет певучий
И вольная река, и многошумный лес.
И в явном таинстве вновь вижу сочетанье
Земной души со светом неземным,
И от огня любви житейское страданье
Уносится, как мимолетный дым.
В свете дня и солнца поэт прозревает благую и светлую душу мира:
А душа природы с ласкою беззвучной
В неподвижном блеске замерла над нами.
B.C. Соловьёв создал большое число шуточных произведений, находящихся, главным образом, в его переписке. Некоторые стихотворения были созданы в контексте шуточных пьес. Шутливый стиль зачастую служит поэту для более сниженного характера изображения своих переживаний и убеждений. В шуточном стихотворении 1896 г., посвящённом его другу Л.М. Лопатину, «Неврон финляндский, страждущий невритом…» (курсив Соловьёва. – АД.) – он показывает свое несогласие с пониманием Л. М. Лопатиным человека как субстанции (независимого по природе существа).
Поэт изображает «реку времён». Этот образ, возможно, возник у него не только в связи с изречениями его любимого философа Гераклита о невозможности войти дважды в одну реку и о том, что всё течёт («панта рэй»). Река времён встречается в последнем неоконченном стихотворении Г.Р. Державина, которое, в свою очередь, навеяно исторической картой «Река времён» («Эмблематическое изображение всемирной истории»). «Река времён» воспринимается поэтами противоположным образом. Державинская река времён, выступая символом бренности всего существующего, «в своем стремленьи / Уносит все дела людей / И топит в пропасти забвенья / Народы, царства и царей». А Соловьёв, напротив, радостно вступает в эту реку как в поток, текущий в вечность:
И, с каждым годом подбавляя ходу,
Река времён несётся все быстрей,
И, чуя издали и море, и свободу,
Я говорю спокойно: панта рэй!
Соловьёв является автором ряда переводов и подражаний. В переводе-переложении из Ф. Петрарки «Хвалы и моления Пресвятой Деве» (1883) обращает на себя внимание ряд связанных со светом эпитетов, прилагаемых поэтом к Богоматери: «в солнце одетая», «ярко светящая», «бесконечности око лучистое», «светлая Дева», «облако светлое… ярко блестящее», облечённая «лучезарным покровом», «озарённая светом», «свет твой нетленный» (вместо варианта «огонь твой нетленный»). Многие из указанных эпитетов Соловьёв прилагает и к Софии.
Последнее стихотворение поэта «Вновь белые колокольчики» (8 июля 1900 г.) перекликается со стихотворением «Белые колокольчики», написанным годом ранее. Стихотворение строится вокруг образа-символа белых колокольчиков, растущих в парке усадьбы Пустынь ка и поразивших поэта своим «совершенно белым» цветом. Колокольчики предстают символом простоты, чистоты и кротости. Сближением образов белых колокольчиков и белых, воздушных ангелов поэт показывает близость и единство земли и неба. Хотя стихотворение проникнуто предчувствиями близкой смерти, завершающий аккорд поэзии Соловьёва соответствует жизнеутверждающему характеру его творчества. В новом мире добро и любовь торжествуют над злом, бессильным, не имеющим собственного бытия и несущим в себе причину своей гибели. Усиливая идею полного избавления мира от зла, в последнем варианте стиха поэт заменяет слово «пережитое» на «позабытое». С восходом непобедимого солнца любви начинается новая жизнь:
Зло позабытое
Тонет в крови, —
Всходит омытое
Солнце любви.
B.C. Соловьёв является главным предшественником русских поэтов-символистов. Критически относясь к первым малоудачным опытам В.Я. Брюсова и ряда других поэтов, он одобрил сборник поэзии К.Д. Бальмонта «Тишина» и первый сборник стихов Вяч. И. Иванова «Кормчие звёзды». Поэзия B.C. Соловьёва повлияла и на творчество поэтов и теоретиков символизма – А. Блока, А. Белого, Д.С. Мережковского.
Литература
Лосев А.Ф. Вл. Соловьёв и его время. М., 2000.
Мочулъский К.В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М., 1995.
Саводник В.Ф. Поэзия Вл. С. Соловьёва. М., 1901.
Скобцова Е.Ю. Миросозерцание Владимира Соловьёва. Paris, 1929.
В. Соловьёв. Pro et contra. Т. 1–2. СПб., 2000.
Соловьёв С.М. Владимир Соловьёв. Жизнь и творческая эволюция. М… 1997.
Владимир Соловьёв и культура Серебряного века: Сб. статей. М., 2005.
Соловьёвский сборник. М., 2001.
А.Н. Апухтин (1840–1893)
Талантливый поэт и прозаик конца XIX в. Алексей Николаевич Апухтин родился в г. Волхове Орловской губернии в дворянской семье, принадлежавшей к старинному роду Опухтиных. Его отец – отставной майор, мать (тоже древнего дворянского происхождения) отличались образованностью и тонким вкусом. Именно с матерью Марией Андреевной связывает Алексея с детских лет нежнейшая дружба. «Ей <…> обязан я <…> порывами сердца высказывать свои ощущения», – напишет поэт уже в шестнадцатилетнем возрасте. Особая забота, которой мать окружила первенца, объясняется рано проявившимися поразительными способностями мальчика (поэтический дар, страсть к чтению, исключительная память) и в то же время физической слабостью, болезненностью. Атмосфера детства Алексея во многом напоминает условия, в которых прошло детство Илюши Обломова. Любовь к матери писатель пронесёт через всю жизнь как самое сокровенное чувство, её смерть в 1859 г. станет для него невосполнимой жизненной утратой: