Осенью 1917 года 1-й самокатный батальон перешел на сторону большевиков и 25 октября (7 ноября) участвовал в свержении Временного правительства.
Но всего этого Кшесинская не увидела. 13 июля 1917 года она отправилась с сыном в Кисловодск. «Прошел уже год, как мы расстались с Андреем, – пишет Матильда, – и я очень по нему соскучилась. Из его писем я знала, что переворот почти не затронул Кисловодск, и после нескольких тревожных дней жизнь там вернулась в обычное русло, установился относительные покой и порядок».
В это время многие семьи уезжали из Петрограда на Кавказ – в Минеральные Воды, в Пятигорск, Ессентуки и Кисловодск. Там помимо прекрасного климата и целебных вод были относительно хорошие условия жизни. Уехали граф Коковцев с женой, графиня Карлова со всей семьей, Шереметьевы, Воронцовы и многие другие аристократы. Туда же направились и финансисты. Все считали, что оставаться в Петрограде опасно, все боялись беспорядков, вслед за которыми могли начаться аресты.
Матильда «хотела быть рядом с Андреем, а кроме того, увезти Вову как можно дальше от столицы и поселиться с ним, хотя бы временно, в тихом и безопасном месте… Надежды на то, что в ближайшем будущем обстановка изменится к лучшему, не было».
Кшесинская еще надеялась осенью вернуться в Петроград, надеялась, что к этому времени ей вернут дом. Матильда взяла разрешение на поездку в Кисловодск, так как без оного путешествовать по бурлящей России было опасно. К тому же разрешение это подтверждало, что обладатель его не преследуется за сотрудничество с прежним режимом и не находится в розыске. Для получения этого документа Кшесинская обратилась лично к Керенскому и вскоре получила разрешение от министра юстиции Временного правительства А.Н. Переверзева. Ей позволялось не только свободно передвигаться по всей России, но и выбирать себе место жительства без каких-либо ограничений.
На перроне Николаевского вокзала Матильду провожал Сергей Михайлович, который, наконец, сделал ей предложение и получил отказ. «Великий князь сделал мне предложение, но совесть не позволяла мне его принять, ведь Вова был сыном Андрея, – вспоминает Матильда. – К великому князю Сергею Михайловичу я испытывала безграничное уважение за его преданность и была благодарна за все, что он для меня сделал в течение всех этих дней, но я никогда не чувствовала к нему такой любви, как к Андрею. Это была моя душевная трагедия. Как женщина, я была душой и телом предана Андрею, но чувство радости от предстоящей встречи было омрачено угрызениями совести из-за того, что я оставляла Сергея одного в Петербурге, зная, что ему угрожает большая опасность. Кроме того, мне было тяжело разлучать его с Вовой, которого Сергей безумно любил, хотя и знал, что тот не был его сыном. Со дня рождения Вовы он отдавал ему каждую свободную минуту, заботился о его воспитании, когда я во время театрального сезона была занята на репетициях и выступлениях и не имела времени для занятий с сыном, как мне того хотелось».
Больше Матильде и Сергею не суждено было встретиться.
Матильда и Вова ехали в спальном купе международного вагона. Их сопровождали горничная Людмила Румянцева и слуга Иван Курносов, который демобилизовался перед самым отъездом и вернулся к своей хозяйке. В Кисловодск они прибыли 16 июля, на следующий день после именин Вовы.
Встретивший их Андрей Владимирович уже заранее снял комнаты в доме Щербинина на Эмировской улице. Дом был летний и одноэтажный, все комнаты располагались анфиладой и имели по обе стороны выход на галерею: с улицы и со двора. У Матильды, Вовы и Андрея было по отдельной комнате. Оставив вещи, Матильда с Андреем и его адъютантом фон Кубе сразу же отправились на ужин в грузинский ресторан Чтаева.
29 августа приехала сестра Юлия с мужем бароном Цедделером. Они поселились в соседнем флигеле. 21 сентября прибыл из Петербурга великий князь Борис Владимирович с богатым нефтепромышленником Леоном Манташевым.
Позже Матильду навестил находившийся на лечении в Сочи Петр Владимиров, который также остановился у нее. Во время верховой прогулки он упал с лошади и сломал себе нос, и приплюснутый нос остался у него на всю жизнь. Тут Матильда косвенно пытается замять дело о дуэли Владимирова с Андреем.
Предоставляю слово Кшесинской: «Устроив кое-как свою жизнь, я стала писать великому князю Сергею Михайловичу и уговаривать его приехать в Кисловодск, так как меня удручала мысль о том, что в Петербурге ему грозит опасность. Однако он все откладывал отъезд, так как хотел вначале вернуть мне дом, а кроме того, собирался переправить за границу драгоценности, доставшиеся мне от матери. Однако из этого ничего не вышло, так как британский посол, к которому он обратился за помощью, ответил отказом. Великий князь также хотел спасти мебель из моего дома и перевезти ее на склад Мальцера, что, вероятно, ему удалось, но наверняка я не знаю. Однако все его старания, в конце концов, оказались напрасными.
Петр Владимиров, вылечившийся после падения, возвратился в декабре 1917 года в Петербург, пообещав мне перед отъездом помочь великому князю Сергею Михайловичу. Обещание свое он исполнил. Владимиров рассчитывал вскоре вновь оказаться в Кисловодске, но потом понял, что приехать не может, так как не хочет оставлять великого князя, которого он пытался отправить в Финляндию. Этот замысел не осуществился, потому что документы были оформлены на одного Сергея Михайловича, без сопровождающего, а он болел и не мог ехать один».
Однако спокойная жизнь продолжалась недолго. «Уже в январе [1918 г.] большевизм дал о себе знать и в Кисловодске, – вспоминает Матильда. – До тех пор до нас доходили только слухи о том, что делается в столицах и крупных городах. Мы надеялись, что волна революции докатится до нас еще не скоро, однако не было сомнений, что эта чаша нас не минет и впереди всех ждут суровые испытания».
Первым городом в районе Минеральных Вод, занятым большевиками, стал Пятигорск. Вскоре большевики появились и в Кисловодске, по словам Матильды «произошло это неожиданно и, я бы сказала, незаметно».
В городе шли обыски, но Кшесинская и Андрей не пострадали. Ее даже освободили от контрибуции, наложенной большевиками на местных буржуев, поскольку Матильда заявила, что потеряла свой дом и все имущество и платить ей нечем. Сама она рассказывает об этом так: «Тридцатого апреля в Кисловодск приехала казначейская комиссия во главе с комиссаром Булле, вероятно, латышом по национальности. Его прислали из Москвы, чтобы взыскать с находившихся в Кисловодске «буржуев» контрибуцию в размере 30 миллионов рублей. Нас всех вызвали в «Гранд-Отель», где заседала комиссия. В тот день я была совсем больна и едва держалась на ногах. Среди пришедших было много моих друзей и в их числе одна еврейка, Ребекка Марковна Вайнштейн, которая очень меня полюбила. Заметив мое состояние, она по собственной инициативе обратилась к комиссару Булле и сказала ему, что в зале находится Матильда Кшесинская, которая очень больна. Она добавила, что я являюсь одной из первых жертв революции, потеряла свой дом и имущество, а потому платить контрибуцию мне нечем. Булле сразу же подошел ко мне и любезно спросил о здоровье. Услышав, что мне плохо, он сказал, чтобы я немедленно отправлялась домой, и приказал дать мне машину и сопровождающего. С этого часа меня не беспокоили по поводу контрибуции».
В отношениях с большевиками Матильде постоянно приходилось идти на компромиссы. Так, вскоре у нее в доме появились два большевика – Озол и Марцинкевич. Озол начал вынимать из кармана свои ордена и рассказывать, что во время войны он был ранен и лежал в полевом госпитале имени великой княгини Ольги Николаевны. Он явно хотел произвести впечатление на Матильду. Марцинкевич же вел себя безупречно. Они попросили Кшесинскую принять участие в благотворительном спектакле в пользу местных раненых. «Видимо, выражение моего лица было столь красноречиво, что слова уже не потребовались, – пишет Матильда. – Это предложение меня не только удивило, но и возмутило до глубины души. Они оба стали меня убеждать, говоря, что среди тех, в чью пользу организуется сбор денег, многие сохранили прежние взгляды и что все понимают мое нежелание выступать перед самими большевиками и никогда не стали бы обращаться ко мне с подобной просьбой. Они даже предложили доставить из Петербурга мои костюмы, когда я сказала, что без них не смогла бы танцевать, даже если бы и захотела это сделать. Разумеется, я отказалась от выступления, но согласилась продавать билеты, а в день представления – программки и шампанское. Я считала, что категорический отказ от их мероприятия мог навлечь на меня неприятности, исходившие если не от этих двоих, то от их товарищей. Я понимала, что нужно всячески стараться избегать конфликтов с местными властями. Когда Озол попрощался, Марцинкевич под каким-то предлогом задержался, вероятно, желая поговорить со мной с глазу на глаз. И действительно, он сказал, чтобы в случае каких-либо осложнений я сразу же обращалась к нему. Это было очень трогательно со стороны большевика.
Вскоре после их визита в курзале состоялся какойто концерт или спектакль, на котором я присутствовала. Увидев меня, Марцинкевич сразу же подошел и на глазах у всех поцеловал мне руку».
Но, несмотря на лояльное отношение со стороны большевиков, Кшесинская все же опасалась обысков и, припрятывая свои драгоценности, проявила недюжинную изобретательность. Солдаты уже хорошо знали, где «буржуи» прячут свои деньги и драгоценности. Так, деньги часто приклеивали под выдвижные ящики, и солдаты при обысках стали проверять все ящики. Драгоценности многие держали в банках из-под гуталина, но солдаты и это быстро раскусили. Матильда же хранила деньги в верхней части окна, и чтобы их найти, нужно было вынимать раму. А драгоценности она спрятала в ножке железной кровати, «спустив их туда на ниточке, чтобы при необходимости быстро вынуть».
14 июня жители Кисловодска услышали отдаленные выстрелы. Поползли слухи, что казаки атаковали Кисловодск и разбили большевиков. И действительно казаки проехали по ули