. Или завербоваться матросом или морским пехотинцем к англичанам или тем же голландцам. Их корабли ходят далеко, за сто морей, а там смелым да решительным — раздолье! Платят неплохо, а в случае удачи можно быстро разбогатеть. Или пойти в каперы[118]. Но до Голландии, а тем более до Англии сначала надо добраться, а денег у него осталось — всего ничего: всё пропил в размышлениях, куда бы податься.
Михель снова покосился на вошедших. Какой-то старый мозгляк с благостным лицом, а при нём придурковатый мальчишка. Одеты небогато, но пришли верхами. Стало быть, деньги есть. Может, ощипать напоследок гусей да покинуть здешние неблагодарные места? К тому же по покрою одежды ясно, что они пришли из Италии, а ограбить католика — если и не богоугодное, то простительное дело. Да, наверное, так и надо сделать.
Здоровяк отодвинул почти пустую кружку и решительно встал. Подойдя к столу, где брат Гийом и Ласло ели чечевичную похлёбку с бараниной, запивая еду вином прошлогоднего урожая, навис над ними, словно мрачная грозовая туча, из которой в любой момент может зарокотать гром и ударить убийственная молния.
— Что-то я гляжу, — прорычал Михель, — здесь католическим дерьмом завоняло.
Он смолк, ожидая, как посетители отреагируют на его слова. Но те даже не повернули в его сторону головы, продолжая хлебать варево.
— Ненавижу католиков, — снова рыкнул Михель, — моя воля — всех бы поубивал. Может, с вас начать, а, господа подданные римской обезьяны?
— Михель! — раздался сердитый окрик. — Прекрати!
Хозяин таверны только что поднялся в зал из погреба, где он хранил свои лучшие вина. Он был опытным человеком и прекрасно видел, что посетители, хоть и одеты небогато, при деньгах. А значит, им надо предложить что-то получше, чем обычное, не дошедшее до зрелости вино из яблок. Поэтому он и спустился в погреб за итальянским вином.
Михель обернулся на крик и гневно сказал, указывая на стол перед собой:
— Это же католики, Вилли! От них все беды. И я хочу сделать здешние места немного чище.
Вилли, протирая на ходу бутылку от пыли, подошёл к Михелю. Ростом он был лишь немного ниже здоровяка, но отличался худобой и казался вполовину менее широким, чем тот. Поэтому исход рукопашной схватки мог быть только один. Однако тавернщик не выказывал никакого страха перед буяном.
— Все твои беды от того, что ты дурак. А теперь отойди от господ, ты мне мешаешь.
Михель недовольно засопел, разбрызгивая вокруг капли слюны, но ослушаться не посмел. Отойдя, он уселся за свой стол и грустно уставился в пивную кружку, где на дне оставалось немного пива, из которого вышли все пузырьки.
Тавернщик поставил перед посетителями бутылку вина:
— Прошу вас, господа. Это вино месяц назад привезли из Пьемонта. Очень хорошее и стоит всего один иоахимста-лер за четыре больших бутылки.
— Благодарю тебя, добрый человек, что защитил бедных странников от этого буяна, — сказал брат Гийом, — и хотя мы небогаты, но из уважения к тебе попробуем это замечательное вино. И будь любезен, приготовь нам комнату с двумя кроватями. Мы заночуем у тебя.
Хозяин благодарно кивнул и, вернувшись к себе, налил новую кружку пива и поставил перед Михелем:
— На, пей. И веди себя подобающе месту, где ты находишься. Мне совсем не хочется, чтобы ты распугал всех постояльцев.
Михель злобно зыркнул на него маленькими быстрыми глазами и поднял кружку со свежим пивом.
Отведённая гостям комната располагалась на втором этаже, как чаще всего и бывает в подобных заведениях. Но вход в неё находился в закутке, в который можно было незаметно выйти на проходящий вдоль стен по всему заведению помост, где были двери и в остальные спальни. Почему хозяин выделил им именно эту комнату, брат Гийом не знал. У него было подозрение, что она оборудована неким приспособлением, позволяющим извне проникать в неё, когда находящиеся там люди закроют дверь изнутри. Но, тщательно обследовав всё, иезуит решил, что подозрения его напрасны. Стены комнаты были сделаны из массивных сосновых брёвен, и совершенно ничто не указывало, что в них есть тайный ход или запор. Но всё же стоило быть осторожным.
— Спать будем по очереди, — сказал он Ласло, — уж больно хозяин подозрителен, хоть и защитил нас. И с этим Михелем он явно хорошо знаком и поддерживает приятельские отношения.
— Хорошо, брат Гийом, — послушно ответил Ласло.
— Тогда я ложусь, а ты разбудишь меня за полночь.
— Когда?
— Когда почувствуешь, что невмоготу.
— Хорошо, брат Гийом.
Монах улёгся на кровать. Он давно выработал у себя умение быстро засыпать и просыпаться в тот момент, который он сам себе назначил. Вот и сейчас коадъютор мысленно разделил пополам отведённое на сон время. На стыке половинок он поставил колокольчик, который должен будет разбудить его, когда минует первая половина. Способ этот использовался многократно и ни разу не давал сбоя. Нигде — ни в лапландской тундре, ни в снежной берлоге русского леса, ни в богатых или бедных домах, в которых ему доводилось ночевать. Правда, почти десять лет от не использовал это своё умение, но вряд ли оно пришло в негодность.
Спустя совсем немного времени брат Гийом спал — тихо, почти неслышно. Если бы не мерно поднимающаяся грудь да едва различимый в тишине звук входящего и выходящего из лёгких воздуха, его вполне можно было принять за мёртвого.
Ласло, убедившись, что монах заснул, прислушался: снизу доносился какой-то шум. Вот явно двигают мебель, потом слышны шаги, что-то говорят. Вот слова стали громче, но ничего не разобрать. Юноша подошёл к двери и, вытащив ключ, приложил ухо к замочной скважине. Всё равно не разобрать. Немецкий язык он знал очень хорошо, правда, здешний диалект немного отличался от того, которым он владел. Но разговор Михеля и хозяина таверны был ему совершенно понятен, разве что слова звучали несколько иначе да звуки были более глухими, чем те, к которым он при-вык.
Ласло снова вставил ключ в скважину и медленно повернул его. Надо отдать должное тавернщику — замок был смазан отлично, как и дверные петли. Поэтому Ласло, не замеченный никем, осторожно выбрался из комнаты и, не выходя на ту часть помоста, что была видна из обеденного зала, затаился. Теперь все слова были слышны прекрасно.
— Прекращай распугивать моих постояльцев, — сердито шипел хозяин таверны, — ты, ничтожный пивохлёб!
— А когда мы приносили тебе добычу, то я не был ничтожным? — раздражённо отвечал Михель. — Отдавали тебе за четверть цены, а сколько ты потом за неё выручал, а?
— Сколько ни выручал — всё моё. Награбленное сбыть — это тебе не череп несчастному путнику проломить. Тут думать надо. Но это не про тебя, пустая голова!
— Вот как ты запел, — не сдавался Михель, — сейчас наши — кто в петле качается, кто едва сбежал, потеряв все деньги. Только ты один в выигрыше. И чистенький остался, и при деньгах.
— Да кто ж виноват, — хохотнул тавернщик, — что я умный, а вы дураки?
Послышалась какая-то возня, пыхтенье. Потом хозяин таверны произнёс:
— Только попробуй. Крикну — мои работники тебя живо отделают. Хоть ты и силён, но их много. И никто не узнает, куда подевался Михель Здоровяк.
— Ладно, — ответил Михель, тяжело дыша. — Завтра я ухожу из этих мест. Но мне нужны деньги. Я возьму их у твоих постояльцев, и больше ты меня никогда не увидишь.
— Конечно, возьмёшь, — согласился тавернщик, — только не сейчас и не здесь. Завтра они отправятся дальше, вот там и делай с ними что хочешь, меня это не касается. Только не ближе, чем за три мили от моей таверны.
— Хорошо, — раздражённо произнёс Михель, — а я ведь всегда говорил, что ты крыса, Вилли. Большая такая, жирная хвостатая крыса.
— Умная крыса, — добавил тавернщик.
— Но крыса.
— Вот и славно. А теперь давай-ка ложись спать. А завтра с рассветом убирайся отсюда, и больше чтоб я тебя не видел. Если увижу — я уже говорил — никто не узнает, куца подевался Михель Здоровяк.
Внизу снова что-то сдвинулось, затопали шаги и всё затихло. Ласло осторожно вернулся в комнату. Опасаться ночного нападения не следовало. Он задумался: что делать — просто лечь спать? Но брат Гийом его завтра за это накажет. Нет, лучше разбудить его и сообщить о ночном разговоре. Он подошёл к коадъютору и осторожно тронул его за плечо:
— Брат Гийом!
И тут же испуганно отпрянул: монах уже не лежал, а сидел на кровати, держа в левой руке стилет, острие которого было приставлено к горлу юного венгра. Пробуждение в незапланированное время у брата Гийома вызывало чувство опасности, на которое он всегда реагировал как на угрозу немедленной смерти, поэтому и выработал у себя эту привычку, несколько раз спасавшую ему жизнь.
Убедившись, что угрозы нет, коадъютор расслабился, но тут же нахмурился:
— Почему разбудил раньше срока? Что-то случилось?
— Нет, брат Гийом, — радостно сообщил ему Ласло, — наоборот, всё хорошо.
И он пересказал ему подслушанный разговор. Коадъютор, выслушав, усмехнулся:
— Говоришь, всё хорошо? Хвалю. У тебя верное отношение к смертельной опасности, тем более что о ней нам стало заранее известно. Ты в очередной раз меня не разочаровал. Ну что ж, этот Михель и вправду дурак, хозяин таверны не ошибся. А теперь, если нам нечего бояться этой ночью, давай спать. Встаём на рассвете.
Он на всякий случай ещё раз проверил, хорошо ли заперта комната, глянул на укрывшегося одеялом Ласло и задул свечу. Затем сам улёгся на ложе, предварительно не забыв перевесить колокольчик с полуночи на рассвет.
Утром, наскоро перекусив холодной похлёбкой и запив итальянским вином из вчерашней бутылки, они выехали из таверны. Заспанный хозяин запер за ними дверь. Михеля нигде не было видно.
Кони шли шагом. Сразу после таверны лежала открытая местность, где были разбиты огороды и поля, на которых уже зеленели всходы. Лес начался, когда они отъехали на полмили. Ещё стояли утренние сумерки, и что таится за густым подлеском, видно не было. Местами кусты подходили совсем близко к дороге, и нападение могло случиться в любой момент. Они старались держаться точно посередине, на равном расстоянии от кустарника с любой стороны. Оба понимали, что Михель решил устроить засаду, но справа или слева — вот вопрос.