Отсутствие указанной границы – между прерогативами монарха и ненарушимыми правами подданных, в силу полного отсутствия этих самых прав – и есть главная особенность самодержавной России, по крайней мере до Жалованной грамоты дворянству Екатерины II 1785 г. Не то чтобы в монархиях Западной Европы не было нарушения прав подданных – было, и сколько угодно! – но сам концепт этот существовал и играл большую роль не только в общественном сознании, но и в законодательстве и в социальных практиках. Это связано не с тем, что европейские короли были либералами – отнюдь нет! – а с тем, что им приходилось считаться с сильными сословиями, провинциями, городами, обладавшими развитым многовековым самоуправлением. В России, после московской централизации, этого ничего не осталось.
По пути, предложенному Крижаничем, самодержавие не пошло, хотя и утверждается иногда, что он-де загодя расписал чуть ли не все петровские реформы. Если и сверялся «большевик на троне» с рекомендациями мудрого хорвата, то слона в них явно не приметил. Говорят, копии «Политики» имелись в библиотеках царя Федора Алексеевича и «канцлера» царевны Софьи князя В. В. Голицына. Кстати, в последние годы все эти три имени все чаще противопоставляются Петру в качестве альтернативы. Но слишком короткий период их совокупного пребывания у власти (реально, в общей сложности, всего десятилетие, ибо Федор начал править самостоятельно с 1679 г.) и неустойчивость положения Софьи в качестве регентши (регентство вообще не приобрело в России статус вполне легитимного института), что заставляло ее тратить на борьбу за власть не меньше времени и сил, чем на государственные дела, делают эту потенциальную альтернативу слишком расплывчатой. Некоторые современники позднее оценивали правление царевны Софьи Алексеевны очень высоко: оно «началось со всякою прилежностию и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудраго правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ея правления, чрез семь лет, в цвет великаго богатства. Также умножилась коммерция и всякия ремесла; и науки почали быть возставлять латинскаго и греческаго языку…» (Б. И. Куракин). Но все же каких-то принципиальных сдвигов в жизни страны, подобных, например, реформам Избранной рады, мы в этот период не видим. Да, по сведениям француза де Невилля, Голицын имел в голове обширный план преобразований, вплоть до отмены крепостного права, но осуществил бы он сей план, бог весть…
С большой долей вероятности можно сказать только следующее. 1) Судя по характерам регентши и «канцлера», вестернизация при них шла бы более эволюционно, чем при Петре. 2) Они почти стопроцентно не ввязались бы в изнурительную войну со Швецией (подобные предложения к ним поступали, но они вежливо от них уклонялись), а продолжали бы додавливать Крым, что отвечало насущным российским интересам. По аргументированному мнению А. П. Богданова, крымские походы Голицына – особенно второй – вовсе не были провальными, их результатом стало значительное продвижение русской антитатарской оборонительной линии, практически «запиравшей» татар за Перекопом. (И это направление внешней политики, кстати, вполне совпадает с рекомендациями Крижанича, призывавшего московских царей «держать мир со всеми с верными, восточными и западными народами, а воевать – с одними татарами», ибо «крымцы… всегда требуют от нас откупа или дани, и все-таки никогда не перестают причинять нам бедствия», и даже предлагавшего после завоевания «Перекопской области» перенести туда столицу России.) Ну а Вечный мир 1686 г. с Польшей, окончательно закрепивший за Московским царством его западно-русские приобретения (даже Киев, признавать который российским поляки никак не хотели), – показатель высокой политической компетентности князя Василия Васильевича.
В любом случае расплывчатый курс Софьи – Голицына, на наш взгляд, предпочтительнее петровской «костоломной» (Д. М. Володихин) определенности. Проблема, однако, в том, что выбор между эволюционным и революционным путем развития в России, в сущности, зависел от особенностей монаршего темперамента, ибо институтов, способных в случае чего корректировать последние не существовало – говоря современным языком, напрочь отсутствовал механизм «защиты от дурака». Петр действительно просто продолжал дело своих предшественников, но в силу своего неуравновешенного нрава (впрочем, все же не настолько патологического, как у грозного «прапрадедушки», которого он, кстати, по его словам, «всегда принимал… за образец») делал это в настолько экстремальной форме, что изменения становились революционными.
Дворянство уже при Алексее Михайловиче начало складываться в замкнутое, привилегированное сословие – при его младшем сыне оно стало называться польским именем шляхетство и отгородилось от прочих слоев не только социальными, но и культурными барьерами – европейской одеждой, языком, бытом. Кстати, не стоит преувеличивать уровень петровской меритократии, якобы закрепленной Табелью о рангах, – не из дворян происходило менее 15 % офицерства, из них только 0,9 % смогли дослужиться до капитана и никто – до штаб-офицерских чинов. Более того, сохранились и боярские преимущества, хотя местничество было отменено еще в 1682 г. Из 12 генералов, имевших чины первых трех классов табели, десять принадлежали к родовой знати, а «представители тех фамилий, которым в допетровское время не удалось добиться думных чинов, как правило, не поднимались выше ранга бригадира или генерал-майора» (С. В. Черников). Впрочем, приобретя статус первого сословия, дворянство так и не получило никаких правовых гарантий, охранявших личную независимость и собственность его представителей. Дворяне были обязаны служить всю жизнь, поместье, хоть и уравнялось с вотчиной, не могло делиться, передаваясь только одному наследнику; прочие же сыновья не могли даже купить себе землю, пока не выслуживали определенное количество лет.
Федор Алексеевич ввел при дворе дресс-код по польскому образцу. Его младший единокровный брат заставил переодеться в европейское платье и сбрить бороды все дворянство и армию; купцы и крестьяне вынуждены были от этого нововведения откупаться. Петр регламентировал дискриминацию старообрядцев, за свой легальный статус обязанных платить двойной налог и носить особые красно-желтые нашивки – «козыри» на одежде (ничего не напоминает?).
Податное бремя и раньше было неподъемно – Петр обложил налогами все, что только можно, вплоть до бород, бань и дубовых гробов, введя к концу царствования подушную подать, собираемую не с имущества, а с лица – «души мужеска пола» (от подушного оклада были освобождены только дворянство и духовенство). Налоги на душу населения в его правление увеличились в среднем в три раза. Народ от такого «людодерства» стал массово разбегаться, перепись 1710 г. зафиксировала уменьшение количества дворов почти на 20 % по сравнению с переписью 1678 г. Общая сумма недоимок с 1720 по начало 1726 г. составила 3,5 млн руб. при ежегодном подушном окладе в 4 млн. Чтобы препятствовать передвижению крестьян, для них был резко ужесточен паспортный режим: они теперь имели право отлучиться на заработки на расстояние 30 верст лишь с письменным разрешением своего помещика, а свыше 30 верст – с паспортом от земского комиссара (местный выборный чиновник из дворян).
К этому добавились многочисленные экстренные повинности, например участие в строительстве Петербурга или рытье каналов. Вот что писали в челобитной царю реальные прототипы «массовки» «Епифанских шлюзов» Андрея Платонова, мобилизованные на строительство канала между Волгой и Доном: «Мы, холопы твои и крестьянишки наши в те годы у твоего, Великий Государь, корабельного и бригантного дела и адмиралтейского двора строения во время пахотное, и жатвенное, и сенокосное в домишках своих не были и ныне по работе ж и за тою работою озимаго и ярового хлеба в прошлом и нынешнем годах мы и крестъянишки наши не сеяли, и сеять некому и нечем, и за безлошадьем ехать не на чем, а который у нашей братьи и крестьянишек наших старого припасу молоченой и немолоченой хлеб был, и тот хлеб служилые и работные люди, идучи на твою, Великого Государя, службу и на Воронеж на работу, много брали безденежно, а остальной волею Божьей от мышей поеден без остатку, и многое нам и крестьянишкам нашим такие служилые и работные люди обиды и разоренье чинят».
Военные траты и при Федоре Алексеевиче были огромны – более половины расходного бюджета; при Петре они в среднем составили две трети оного, а в некоторые годы доходили до 83 %. К Московскому царству некоторые публицисты и историки любят применять метафору «военный лагерь», но именно в петровское царствование она стала реальностью. Гигантская, благодаря рекрутской повинности, сменившей спорадические наборы «даточных людей» и поставившей под ружье чуть ли не каждого десятого русского крестьянина, армия не распускалась и в мирное время (впрочем, последнего и было-то от силы пара лет). Она расквартировывалась почти по всем губерниям, выбивая из местного населения предназначенную как раз на войсковые нужды подушную подать. Избавленной от квартирантов за дальностью оказалась только Сибирь, но ее русские обитатели должны были денежно обеспечивать полки, размещенные в Прибалтике.
Собственно война – это главное, что интересовало «работника на троне», она и потянула за собой большинство его скороспелых реформ. И не надо думать, что Петр был вынужден воевать. В Северной войне именно Россия выступила агрессором. В конце 1690-х гг. «шведы, имея многочисленные внешнеполитические проблемы в Германии и на датских границах, стремились по возможности не доводить конфликт с Россией до войны» (Е. В. Анисимов). В 1697 г. Швеция даже подарила России 300 железных орудий для войны с Турцией. Вступив на престол, Карл XII сразу же выслал посольство в Москву с обещанием «все договоры с Россиею свято хранить». Кроме того, нападение на Швецию было еще и вероломным: буквально в день начала войны (19 авг. 1700 г.) русское посольство привезло Карлу XII царскую грамоту с заверениями в дружбе.