К решению новых задач, поставленных Сталиным, рекомендовалось привлечь именно «стариков», сидящих в РАН, а для начала – вернуть в повседневный обиход гуманитариев «ряд наиболее ценных по фактическому материалу немарксистских работ русских и западноевропейских историков». Отдел печати и издательств ЦК ВКП(б) наметил к выпуску в 1937–1938 годы 17 «наименее устаревших работ». В их числе: «Курс русской истории» В. О. Ключевского (в 5 т.), «История России с древнейших времен» С. М. Соловьева (в 12 кн.), «Феодализм в удельной Руси» Н. П. Павлова-Сильванского, «Очерки по истории Смуты» С. Ф. Платонова, «Всеобщая история» немецкого историка О. Иегера (в 4 т.)[601].
В апреле 1937 года Б. М. Таль (заведующий Отделом печати и издательств ЦК в 1935–1937 гг.) доложил Сталину о готовности к печати первых томов курса русской истории Ключевского. На документе появилась резолюция: «Можно немедленно приступить к изданию Ключевского (рус. история) и Иегера (всеобщ. история)… И. Ст.». В августе Таль доложил о готовности к сдаче в производство курса Соловьева. Выпуск разрешен А. А. Ждановым[602].
Что касается наследия М. Н. Покровского, то до 1934 года его критика носила в основном эпизодический характер, не затрагивая ни господствующего положения в науке и политике самого Покровского, ни основных представителей его школы. Открытая стадия критики началась с постановления о преподавании гражданской истории в школе. Школа Покровского, не вписавшись в новый идеологический поворот, критиковалась теперь и партийными, и научными кругами без права ответа на критику. Ее апогеем стал выход двух сборников: «Против исторической концепции М. Н. Покровского» (1937) и «Против антимарксистской концепции М. Н. Покровского» (1940). В сборниках проводилась мысль о том, что научные ошибки несли в себе потенциал для политических ошибок, в результате которых они стали базой для вредительства со стороны врагов народа, разоблаченных органами НКВД троцкистско-бухаринских наймитов фашизма, вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи антиленинских концепций Покровского. Кампания по критике Покровского и основных представителей его школы закончилась после того, как в конце 1930-х годов основоположником советской исторической науки был признан Сталин. После этого практически до начала 1960-х годов наступил период забвения имени, основных трудов и научных постулатов Покровского[603].
В ходе «переворота в исторической науке, устроенного товарищем Сталиным», были ликвидированы Коммунистическая академия[604], Институт красной профессуры[605], возглавлявшиеся ранее Покровским. К преодолению ошибок его школы были привлечены ранее осуждавшиеся как «великорусские националисты» историки дореволюционной школы (С. В. Бахрушин, Ю. В. Готье, Б. Д. Греков, В. И. Пичета, Е. В. Тарле, А. И. Яковлев и др.). Выученики «школы Покровского» (Н. Н. Ванаг, А. Г. Пригожин, С. Г. Томсинский, Г. С. Фридлянд и др.), не сумевшие правильно сориентироваться в новых условиях, были репрессированы[606]. Основание «национальной» школы советских историков связывается с именем ученика В. О. Ключевского академика Б. Д. Грекова, возглавлявшего институт истории АН СССР в 1937–1953 годах. Институт образован 15 февраля 1936 г., объединил три института: Институт истории Коммунистической академии и два академических учреждения – Историко-археографический институт и Институт книги, документа и письма АН СССР[607].
Новизна «подлинной» концепции была связана с трактовкой места и роли русского народа в отечественной и мировой истории. Уже первая статья-отповедь Бухарину утверждала: «Трудящиеся всех наций Советского Союза на деле знают, какую огромную помощь оказал им великий русский народ. Они идут с ним рука об руку по одному пути, к одной цели»[608]. Тема эта развивалась в последующих статьях: «Все народы – участники великой социалистической стройки – могут гордиться результатами своего труда; все они – от самых маленьких до самых больших – полноправные советские патриоты. И первым среди равных является русский народ, русские рабочие, русские трудящиеся, роль которых во всей Великой пролетарской революции, от первых побед и до нынешнего блистательного периода ее развития, исключительно велика»[609]. «Наш великий народ, давший такие блестящие образцы борьбы за освобождение человечества… занимает почетное место в братской семье трудящихся всех стран… На его богатейшей истории будут воспитываться многие поколения борцов за мировой коммунизм»[610].
Чем были нехороши «Богатыри» Демьяна Бедного
На протяжении 1936-го и последующих лет «Правде» и другим центральным изданиям приходилось не раз обращаться к русской теме и по другим поводам. В канун принятия новой Конституции СССР значимость новой исторической концепции была наглядно продемонстрирована в случае с постановкой А. Я. Таировым в Камерном театре Москвы пьесы Д. Бедного «Богатыри». Герои былинного эпоса были выведены в спектакле в карикатурном виде. В сниженных комедийных тонах изображался князь Владимир и его дружина. Шаржированно нарисованы княжеский двор и постоянно пьяные «застольные» богатыри из княжеской дружины, противопоставляемые богатырям настоящим – Илье, Добрыне. Положительными героями в комедии сделаны разбойники – Угар и его друзья из беглых крестьян. Интрига спектакля сводилась к приключениям витязя Соловья, который вместо княжны Забавы похищает княгиню Рогнеду, к сатирически изображенной женитьбе Владимира на болгарской княжне и к победе Угара с товарищами над Соловьем и богатырями из княжеской дружины. В духе антирелигиозных кампаний 1920-х годов в спектакле было представлено Крещение Руси. По тексту либретто, написанного Демьяном Бедным, князь только что крестил Русь. В отечественной истории это было несомненным шагом вперед в сравнении с язычеством. В спектакле же, согласно устоявшимся вульгарно-атеистическим канонам, событие подавалось в издевательском духе, как якобы произошедшее исключительно «по пьяному делу». Князь «винища греческого вылакал, спьяну смуту в народе сделал», только и всего. Что касается самой религии, то «старая вера пьяная была, / А новая и того пуще»[611].
Спектакль был поспешно представлен отдельными театральными критиками как «восхитительная вещь» и даже как некая «русификация» Камерного театра, проведенная «с большой сдержанностью и вкусом»[612]. В рецензии на спектакль отмечалось: подлинные богатыри (удалые разбойники во главе с Фомой) – это народ; Владимировы богатыри ничтожны и жалки, именно они олицетворяют слабую и отсталую Древнюю Русь; получилась подлинная народно-комическая опера; рабочий зритель приветствовал автора и участников спектакля от имени его первых зрителей.
Казалось, что постановку с использованием музыки великого русского композитора А. П. Бородина ожидал бо́льший успех в сравнении со спектаклем «Крещение Руси», однако реакция на «Богатырей» оказалась совершенно иной. На премьере спектакля был председатель СНК СССР В. М. Молотов. Посмотрев один акт, он демонстративно встал и ушел. Режиссеру передали его возмущенную оценку: «Безобразие! Богатыри ведь были замечательные люди!»[613].
Пьеса Д. Бедного никак не соответствовала изменившемуся отношению к истории, и она была незамедлительно осуждена специальным постановлением Политбюро ЦК от 14 ноября 1936 года, которым утверждался проект постановления, принятый накануне Комитетом по делам искусств. В постановлении отмечалось, что опера-фарс «а) является попыткой возвеличения разбойников Киевской Руси, как положительный революционный элемент, что противоречит истории и насквозь фальшиво по своей политической тенденции; б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа; в) дает антиисторическое и издевательское изображение Крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры». Было решено: «Пьесу “Богатыри” с репертуара снять как чуждую советскому искусству»[614]. Главе Комитета по делам искусств при СНК Союза ССР П. М. Керженцеву предложено написать статью для «Правды» в духе принятого решения[615]. Уже на следующий день статья была опубликована. Спектакль был подвергнут в ней подлинному разгрому[616]. Официальная реакция на постановку, усиленная многочисленными собраниями творческой интеллигенции, воочию демонстрировала серьезность намерений власти отбросить негодные традиции в изображении «замечательной» истории русского народа.
При обсуждении постановки на многочисленных собраниях деятелей театра, в СМИ звучала резкая критика искажения в пьесе Демьяна Бедного древнейших, отраженных в эпосе и летописях пластов русской истории[617]. И действительно, по позднейшим оценкам, спектакль был, если мыслить о нем в булгаковских образах, как бы совместной стряпней Швондера и Шарикова, которая переходила все границы в оплевывании Родины