В канун войны появились признаки явных изменений политики государства в отношении религии и церкви. По данным переписи населения 1937 года, о вере в Бога заявило более 45 % населения СССР. При этом среди пожилых – верующих оказалось почти в два раза больше, чем неверующих, среди неграмотных доля верующих составляла 74 %[851]. Это говорило о тщетности усилий по завершению атеизации населения за годы предыдущей «безбожной пятилетки»[852]. Возрождая некоторые русские традиции, власть сочла необходимым умерить антирелигиозный пыл партийных богоборцев.
В частности, в постановлении, осудившем издевательское изображение крещения Руси в опере-фарсе «Богатыри», подчеркивалось, что крещение в действительности являлось «положительным этапом в истории русского народа»[853]. После 1937 года резко снизился размах репрессий в отношении служителей церкви. Среди обвиняемых, привлеченных органами НКВД по следственным делам, служителей религиозного культа и церковно-сектантских контрреволюционеров насчитывалось в 1937 году 37 331 человек, в 1938 году – 13 438, в 1939 году – 987, в 1940 году – 2231, в первом полугодии 1941 года – 1618 человек[854]. В конце 1930-х годов изменился характер работы цензурного ведомства. Хулиганские выходки и огульные оскорбления чувств верующих, обычные для раннереволюционных лет и сочинений «воинствующих атеистов», теперь пресекались цензорами[855].
В канун Отечественной войны руководство ВКП(б) осознавало необходимость изменения отношения к национализму как таковому. 27 февраля 1941 года А. А. Жданов на встрече с Г. Димитровым, А. А. Андреевым и Г. М. Маленковым говорил: «Мы сбились [допустили ошибку] на национальном вопросе. Не обращали достаточно внимания на национальные моменты». Г. Димитров записал далее: «Сочетание пролетарского интернационализма со здоровыми национальными чувствами данного народа. Подготовить надо наших “националистов”». По установке, выработанной на этой встрече, уже 28 февраля в ИККИ состоялось обсуждение мероприятий по ее проведению в жизнь. Было решено создать специальную одногодичную школу, был определен состав ее слушателей и преподавателей, сделаны наметки программы. «Программу необходимо составить с учетом большого внимания к национальным проблемам (проблемам собственно стран)», – отмечено в дневнике генерального секретаря Исполкома Коминтерна[856].
12 мая 1941 года состоялась беседа А. А. Жданова с Г. Димитровым о судьбе Коминтерна. Обосновывая необходимость прекращения его деятельности, ни в коем случае не означающей отказа от международной пролетарской солидарности, Жданов привел разъяснение И. В. Сталина о связи между национальными и интернациональными основами патриотизма. «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом, – говорил Сталин. – Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм… Между правильно понятым национализмом и пролетарским интернационализмом нет и не может быть противоречия. Безродный космополитизм, отрицающий национальные чувства, идею родины, не имеет ничего общего с пролетарским интернационализмом. Этот космополитизм подготовляет почву для вербовки разведчиков, агентов врага»[857].
Отметим, что «правильно понятый национализм» нисколько не противоречит современным научным представлениям об этом феномене. Однако в мае 1941 года времени для масштабной публичной разъяснительной работы и соответствующей перестройки пропаганды в СССР уже не оставалось. Трудности создавала необходимость слишком явного разрыва с В. И. Лениным, утверждавшим в свое время: «Марксизм непримирим с национализмом, будь он самый “справедливый”, “чистенький”, тонкий и цивилизованный»[858]. Останавливал и страх перед возможными обвинениями Сталина со стороны партийных ортодоксов в переходе в национальном вопросе на гитлеровскую точку зрения, ставящую нацию и национальную идею в центр своей идеологии и политики.
Поражения СССР на первых этапах войны с Германией были вызваны многими причинами, в том числе и теми, что были связаны с изначально ошибочными установками национальной политики, обусловившими пороки в национально-государственном устройстве СССР, в отношении к дореволюционной отечественной истории и роли русского народа в межнациональных отношениях. Корректировка идейных основ национальной политики, начавшаяся в конце 1924 года и особенно заметная с середины 1930-х годов, не позволила до конца преодолеть все эти изъяны.
Антирусская линия, возобладавшая в СССР после смерти Ленина в сфере просвещения и культуры и имевшая таких влиятельнейших проводников, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Покровский, Ярославский[859], нанесла огромный вред советскому обществу. Сталин прервал антирусскую линию, за что обвинен Троцким в национал-социализме. Однако процесс консолидации народов СССР в единый советский народ на, по существу, русофобской основе, оказался далеко не законченным. Не способствовали этому и репрессии. Политика утверждения общенационального советского патриотизма, призванная на смену политике раскалывания общества по классовым основаниям, к началу войны еще не стала столь действенной, как это изображалось в официальной пропаганде. Подготовка Советского Союза в этом отношении оказалась не завершенной. Все это сказалось уже в первые недели Великой Отечественной войны. Без решительного и открытого перехода правящей партии на национально-патриотические позиции защиты общенародных интересов победа в войне была бы недостижима.
Великая Отечественная: нашествие отражали все народы СССР[860]
Германия напала на Советский Союз на рассвете воскресного дня 22 июня 1941 года. На основных участках советско-германской границы немецкие войска начали боевые действия в 3 часа 15 минут. Через 15 минут в Генштаб РККА стали поступать сводки о бомбардировках советских городов Украины и Белоруссии. С первыми залпами немецкой артиллерии началось осуществление плана «Барбаросса», предусматривавшего исчезновение СССР с карты мира через считанные недели.
Планируя блицкриг, верховное командование немецких вооруженных сил намеревалось достичь линии Астрахань – Архангельск «максимум через 70 дней» после начала военных действий. Согласно документам, фигурировавшим на процессе главных немецких военных преступников в г. Нюрнберге, поверженный СССР предполагалось расчленить на 7 государств. Используя «стремление к свободе всех населяющих Россию народов», предлагалось «выкроить из огромной территории СССР государственные образования и направить их против Москвы». «Великороссию» намечалось максимально ослабить «полным упразднением еврейско-большевистского управления» и недопущением «какой-либо русской политической партии». Громадная часть коренного населения обрекалась на смерть. Гитлер требовал расстреливать «каждого, кто посмеет поглядеть на немца косо».
Планировалось также в ближайшие 30 лет выселить в Сибирь с территории Польши, Чехословакии и западных районов СССР более 50 млн человек, а на эти территории переселить 10 млн немцев, которых оставались бы обслуживать 14 млн коренных жителей. Значительную часть населения Литвы, Латвии и Эстонии предполагалось переместить в центральные районы России. Новые Балтийские провинции рейха намечалось заселить народами германской расы, «очищенными от нежелательных элементов» – поволжскими немцами, датчанами, норвежцами, голландцами, англичанами.
Центральное место в планах составляли «соображения» о политике по отношению к русскому народу. «Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве, – говорилось в одном из дополнений к плану Ост, – достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорей всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их… Важно, чтобы на русской территории население в своем большинстве состояло из людей примитивного полуевропейского типа». Считалось, что их обучение ограничивалось бы тем, чтобы они запомнили дорожные знаки, выучили таблицу умножения до 25, и научились подписывать свою фамилию.
Все планы в отношении СССР держались в тайне. Выступая на совещании по вопросам реорганизации Восточных областей 16 июля 1941 года, Гитлер говорил: «Мы не должны опубликовывать действительные наши цели, но мы должны точно знать, чего мы хотим. Надо действовать так, как мы действовали в Норвегии, Дании, Бельгии и в Голландии. Мы объявим, что мы вынуждены оккупировать, управлять и умиротворять, что это делается для блага населения; что мы обеспечиваем порядок, сообщение, питание. Мы должны изображать себя освободителями. Никто не должен догадываться, что мы подготавливаем окончательное устройство, но это не помешает нам принимать необходимые меры – высылать, расстреливать – и эти меры мы будем принимать. Мы будем действовать так, как будто мы здесь только временно. Но мы-то хорошо будем знать, что мы никогда не покинем этой страны».
Бомбардировка советских городов началась до предъявления германской декларации об объявлении войны. В ночь на 22 июня 1941 года между двумя и тремя часами ночи посол Германии Ф. Шуленбург позвонил в секретариат наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова и просил принять его для срочного сообщения. Молотов назначил встречу в наркомате и тут же известил И. В. Сталина. Сталин посчитал нужным принять посла «только после того, как военные доложат, что агрессия началась». Аудиенция состоялась в 5 часов 30 минут. В Берлине соответствующая декларация была вручена министром И. Риббентропом советскому послу В. Г. Деканозову в 4 часа утра. В 6 часов она прозвучала по радио.