емя миллионами немцев»[932].
В СССР, по сути, только начинавшем выходить из состояния «обострения классовой борьбы», еще не оправившемся от потрясений, вызванных коллективизацией, массовыми репрессиями, существовала определенная часть не только населения, но и партийно-государственной элиты, недовольная экономической и социальной политикой Сталина. Некоторые из этих людей допускали, что с приходом немцев «хуже не будет»: германцы, дескать, «простых людей бить не будут», они только избавят страну «от евреев и коммунистов», покарают воинствующих атеистов – «врагов самого Бога», а к нуждам верующих будут относиться с пониманием. Отражая эти настроения в крайне преувеличенном виде, А. Солженицын позднее писал: «Прогремело 22 июня 1941 года… и все взрослое население, и притом всех основных наций Советского Союза, задышало в нетерпеливом ожидании: ну, пришел конец нашим паразитам! Теперь-то вот скоро освободимся»[933]. Давали о себе знать и прозападнические настроения части советской интеллигенции. Некоторым казалось, что «при нашей военно-технической отсталости нам одним сломать гитлеровскую налаженную и испытанную военную машину, пожалуй, не под силу, что на какой-то срок нами могут завладеть варяги – англичане и американцы – и навести в стране политический и экономический порядок»[934].
Однако предатели и разного рода коллаборационисты не имели шансов привлечь на свою сторону основную массу народа, противопоставить его руководству страны и оказать серьезное влияние на исход войны. Подлинное состояние страны и ее армии хорошо выразил один из попавших в немецкий плен и с достоинством державшийся генерал-лейтенант И. Н. Музыченко: «Когда дело касается судьбы России, русские будут сражаться – потеря территории ничего не означает, и указывать на недостатки режима бессмысленно». Репрессии ужесточившегося в годы войны режима не прекращались, но характер их изменился. На первое место при этом вышли мотивы измены, коллаборационизма, национал-сепаратизма. (Одними только особыми отделами НКВД, а с апреля 1943 г. созданным на их основе Главным управлением контрразведки СМЕРШ во главе с B. C. Абакумовым, за период с июля 1941 по май 1946 г. были арестованы около 700 тыс. человек, из них 70 тыс. расстреляны[935].)
Основная масса людей на захваченной врагом территории не теряла надежды на освобождение. Одни сопротивлялись оккупантам, саботируя их мероприятия, другие – уходя в подпольные организации и партизанские отряды. Их основу составляли заранее подготовленные партийные и советские работники, не сумевшие выйти из окружения военнослужащие, разведывательно-диверсионные группы, перебрасываемые из-за линии фронта. Уже в 1941 году на оккупированной территории действовали 18 подпольных обкомов партии, объединявших 65,5 тыс. коммунистов – партизан и подпольщиков. К осени 1943 года число подпольных обкомов увеличилось до 24. Общая численность партизан за годы войны составила 2,8 млн человек. Действуя как вспомогательные силы Красной Армии, они отвлекали на себя до 10 % вооруженных сил противника. В августе – сентябре 1943 года операциями «Рельсовая война» и «Концерт» партизаны на длительное время дезорганизовали железнодорожные перевозки в тылу врага. Одновременно по тылам противника был проведен Карпатский рейд под командованием С. А. Ковпака. Борьба советских людей в тылу врага сыграла немалую роль в обеспечении коренного перелома в Отечественной войне и освобождении в 1944 года советской земли от оккупантов.
Однако на практике на протяжении войны наблюдалось не только постоянное наращивание вклада национальностей в отражение агрессии, но тенденции противоположного характера. Нападение Германии, Румынии, Венгрии, Италии, Финляндии на СССР сразу же обострило подозрения в отношении соответствующих этнических групп советского населения в том, что враг может быстрее всего найти пособников именно в этой среде. Например, уже в июле 1941 года НКВД СССР указывал на «нецелесообразность оставления в данное время на территории Карело-Финской республики трудпоселенцев-немцев», выселенных в эти края в 1932–1933 годах из приграничной полосы УССР[936]. Подозрения были небезосновательными и при первых реальных фактах пособничества врагу превращались в жесткие властные распоряжения. 3 августа 1941 года Сталин получил телеграмму из Вознесенска, городка на реке Южный Буг, северо-восточнее Одессы. Командование Южного фронта докладывало: «1. Военные действия на Днестре показали, что немецкое население стреляло из окон и огородов по отходящим нашим войскам. Установлено также, что вступающие фашистско-немецкие войска в немецкой деревне 1.8.41 г. встречались хлебом, солью. На территории фронта имеется масса населенных пунктов с немецким населением. 2. Просим дать указания местным органам власти о немедленном выселении неблагонадежных элементов». На бланке шифротелеграммы появилась резолюция: «Т-щу Берия. Надо выселить с треском. И. Ст[алин]»[937].
В конце августа 1941 года с приближением гитлеровских войск к районам основного расселения советских немцев были приняты решения, определившие советскую политику по отношению ко всем родственным противнику этническим группам. 27 августа нарком НКВД, ссылаясь на Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б), издал приказ подготовить и провести 3–20 сентября 1941 года переселение немцев из Республики немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей. Приказывалось перед началом операции арестовать выявленный «антисоветский элемент», далее – «совместно с партийно-советским активом провести разъяснительную работу и предупредить переселяемых, что в случае перехода на нелегальное положение отдельных членов остальные члены семей будут репрессированы в уголовном порядке», отказывающихся выезжать к месту расселения «арестовывать и перевезти на место расселения в принудительном порядке»[938]. 29 августа Молотов, Маленков, Косыгин, Жданов в донесении на имя Сталина докладывали: «Нами принято решение о немедленном переселении из пригородов Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек». Они просили утвердить это решение и возложить организацию переселения на НКВД[939]. И уже 30 августа последовал приказ НКВД о том, чтобы начать 31 августа и закончить 7 сентября 1941 года переселение из пригородов Ленинграда в Казахскую ССР немцев и финнов[940]. 31 августа было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О немцах, проживающих на территории Украинской ССР», утверждавшее еще одно предложение НКВД. В постановлении говорилось: «1) немцев, состоящих на учете как антисоветский элемент, арестовать; 2) остальную часть трудоспособного мужского населения в возрасте от 16 до 60 лет НКО мобилизовать в строительные батальоны и передать НКВД для использования в восточных областях СССР»[941].
В 1942 году появился ряд решений, отягчавших жизнь значительной части немцев, выселенных ранее в глубокий тыл. 10 января Государственный Комитет Обороны предписал «всех немцев – мужчин в возрасте от 17 до 50 лет, годных к физическому труду, выселенных в Новосибирскую и Омскую области, Красноярский и Алтайский края и Казахскую ССР, мобилизовать в количестве 120 000 человек в рабочие колонны на все время войны» и направить их на лесозаготовки, на строительство заводов и железных дорог»[942]. В октябре было принято постановление о дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства, в соответствии с которым мобилизации подлежали немецкие мужчины в возрасте от 15–16 лет до 51–55 лет и женщины в возрасте от 16 до 45 лет включительно. 14 октября январское постановление ГКО, касавшееся немцев, было распространено на проживавших в СССР румын, венгров, итальянцев, финнов[943]. Рабочие колонны пополнялись также за счет представителей этих национальностей, призванных в первые месяцы войны в Красную Армию. По приказу командования РККА от 3 апреля 1942 года все представители «неблагонадежных» национальностей, находившиеся в действующей армии, изымались из ее рядов и переводились в рабочие колонны НКВД[944].
Подозрение и недоверие со стороны руководства страны в годы войны испытали на себе и другие народы СССР. Стойкую обиду вызывали откровенно пренебрежительные оценки вклада народов в общие усилия по отражению фашистской агрессии. Так, в беседе 3 декабря 1941 года с главой польского эмигрантского правительства В. Сикорским, в присутствии генерала В. Андерса, польского посла С. Кута и В. М. Молотова, Сталин плохо отозвался о воинской доблести евреев, сказав, что они – «паршивые солдаты». Получившее огласку высказывание, естественно, было расценено как антисемитское[945]. Оскорбительно прозвучали, по мнению некоторых историков, слова Сталина, сказанные в конце зимы 1941–1942 годов в связи с докладом Е. А. Щаденко о сложности пополнения частей из многих национальных республик, где почти не было обученных национальных кадров, прошедших действительную военную службу: «Вы говорите, что некоторые национальные кадры плохо воюют. А что вы хотите?! Те народы, которые десятилетиями откупались от воинской повинности и у которых никогда не было своей военной интеллигенции, все равно не будут хорошо воевать, не могут хорошо воевать при том положении, которое исторически сложилось»[946]