Русская нация в ХХ веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России) — страница 75 из 162

Работа эта направлялась Управлением (с июля 1948 г. Отделом) пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). В период войны и первые послевоенные годы Управление возглавлял ставленник Жданова Г. Ф. Александров, а после его отставки – М. А. Суслов (с сентября 1947 по июль 1948 г. и снова с июля 1949 г.) и Д. Т. Шепилов (в 1947–1948 гг. первый заместитель начальника управления, в июле 1948 – июле 1949 г. заведующий отделом). Общее наблюдение и руководство Агитпропом осуществляли секретари ЦК А. А. Жданов (1945–1948 гг.), а затем (с 1948 г.) его выдвиженец М. А. Суслов, перешедший еще до смерти Жданова на сторону Маленкова[1080].

Основой долговременной пропагандистской кампании по воспитанию народов СССР в духе советского патриотизма стало выступление И. В. Сталина на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года. В тосте «за здоровье русского народа», в сущности, признавалось, что победа достигнута не только за счет преимуществ социалистического строя, но прежде всего за счет патриотизма русского народа. В выступлении провозглашалось, что этот народ «является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», что он заслужил в войне «общее признание как руководящей силы»[1081].

Руководители советского пропагандистского аппарата старались не допустить нежелательного понимания сталинского тоста о русском народе, утверждая, что его патриотизм не имеет ничего общего с выделением своей нации, как “избранной”, “высшей”, с презрением к другим нациям[1082], что русский народ действительно вынес главную тяжесть борьбы с гитлеровскими захватчиками[1083]. Партийные организации обязывались «широко пропагандировать замечательные традиции великого русского народа как наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав СССР… должны разъяснять, что сталинская оценка… является классическим обобщением того исторического пути, который прошел великий русский народ»[1084]. Требовалось также объяснять, что «история народов России есть история преодоления… вражды и постепенного их сплочения вокруг русского народа», а его освободительная миссия и руководящая роль заключаются только в том, чтобы «помочь всем другим народам нашей страны подняться в полный рост и стать рядом со своим старшим братом»[1085].

Победа в войне позволяла по-новому оценить вклад русской культуры в культуру народов СССР и мировую культуру. Вызвано это было не только тем, что советские ученые и деятели культуры внесли огромный вклад в усилия Красной Армии по разгрому Германии и тем самым отвели угрозу истребления гитлеровцами всех многовековых завоеваний человеческой культуры. Другим фактором, способствовавшим переоценке русской культуры, было стремление противопоставить культурные достижения России и СССР культуре Запада, представление о высоком уровне которой в ее повседневных проявлениях могли составить многие миллионы советских людей, которые побывали за годы войны в Европе и возвратились домой после победы.

В. М. Молотов, вероятно, хотел более чем кто-либо быть уверенным в правоте своих слов, когда 6 ноября 1947 года говорил: «Наемные буржуазные писаки за рубежом предсказывали во время войны, что советские люди, познакомившись в своих боевых походах с порядками и культурой на Западе и побывав во многих городах и столицах Европы, вернутся домой с желанием установить такие же порядки на Родине. А что вышло? Демобилизованные… взялись с еще большим жаром укреплять колхозы, развивать социалистическое соревнование на фабриках и заводах, встав в передовых рядах советских патриотов». Признавая, что «у нас еще не все освободились от низкопоклонства и раболепия перед Западом, перед Западной культурой», Молотов вдохновлялся сам и пытался вдохновить слушателей сталинскими «историческими словами»: «Последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства»[1086].

Исторический оптимизм советского человека власти стремились питать не только героизмом свершений советского периода истории, но и всей многовековой культурой страны. Прославление деятелей отечественной культуры, с именами которых связывались «великие вклады в мировую науку, выдающиеся научные открытия, составляющие важнейшие вехи развития современной культуры и цивилизации», начались на заключительном этапе войны и были с новой силой продолжены после ее окончания. В приветствии, которое направили 16 июня 1945 года в адрес Академии наук СССР в связи с ее 220-летием СНК СССР и ЦК ВКП(б), говорилось: «Советский народ по праву гордится основоположником русской науки Ломоносовым, гениальным химиком Менделеевым, великими математиками Лобачевским, Чебышевым и Ляпуновым, крупнейшим геологом Карпинским, всемирным географом Пржевальским, основателем военно-полевой хирургии Пироговым, великими новаторами-биологами Мечниковым, Сеченовым, Тимирязевым и Павловым, замечательным преобразователем природы Мичуриным, искусным экспериментатором-физиком Лебедевым, создателем радиосвязи Поповым, основоположниками теории современной авиации Жуковским и Чаплыгиным, выдающимися двигателями русской революционной мысли – Белинским, Добролюбовым, Чернышевским, великим пионером марксизма в нашей стране – Плехановым»[1087].

2 января 1946 года П. Л. Капица направил Сталину письмо, в котором сетовал, что мы «мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. В особенности сильны были наши строители». Рекомендуя к изданию книгу Л. И. Гумилевского «Русские инженеры» (издавалась в 1947 и 1953 гг.), он утверждал: «Большое число крупнейших инженерных начинаний зарождалось у нас», «мы сами почти никогда не умели их развивать (кроме как в области строительства)», причина в том, что «обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранное». Переоценку заграничных сил, излишнюю скромность инженеров ученый, пользовавшийся большим уважением Сталина, называл недостатком еще большим, чем излишняя самоуверенность[1088].

Практически сразу же по окончании войны было обращено внимание и на такую опасность, как космополитизм[1089]. Тревогу забил в июне 1945 г. известный партийный теоретик О. В. Куусинен в статье «О патриотизме» (опубликована под псевдонимом Н. Балтийский). Статья открывала первый номер журнала «Новое время», пришедшего на смену издававшемуся с 1943 года журналу «Война и рабочий класс». Автор подчеркивал, что в отличие от возрожденного в годы войны патриотизма космополитизм (безразличное и пренебрежительное отношение к отечеству) органически противопоказан трудящимся, коммунистическому движению. Он свойствен представителям международных банкирских домов и международных картелей, крупнейшим биржевым спекулянтам – всем, кто орудует согласно латинской пословице “ubi bene, ibi patria” (где хорошо, там и отечество)[1090].

В СССР в первое послевоенное время на первый план вышла работа по укреплению советского патриотизма на основе искоренения низкопоклонства перед Западом и умаления мировой значимости русской культуры. «У нас, – говорил В. М. Молотов в связи с 30-летием Октябрьской революции, – еще не все освободились от низкопоклонства и раболепия перед Западом, перед капиталистической культурой»[1091].

В 1946 г. секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов, давая первые поручения насчет борьбы с низкопоклонством, говорил вызванному к себе писателю Александру Поповскому: «Партия считает, что история, преподавание науки и техники в нашей стране – в совершенно неудовлетворительном состоянии. Люди заканчивают школу и вузы в убеждении, что отечественные умельцы и ученые ни на что не годны, что они могут лишь плохо копировать достижения западных коллег. Это низкопоклонство, этот комплекс неполноценности перед всем западным должен быть преодолен. Соответствующие указания вузам, редакциям и Академии наук уже даны. Вам поручается составить план литературной кампании по простой и доходчивой пропаганде подлинной, а не искаженной западными фальсификаторами и их отечественными прислужниками истории науки и техники. Составьте список тем, план выпуска соответствующих книг, наметьте авторов. Все издательства получат соответствующие указания»[1092]. В соответствии с поручением была подготовлена книга: Поповский А. Д. Восстановить правду. Заметки писателя о русской науке (М.,1950). В ней были представлены «все наиболее яркие представители русской науки, приоритет которых занимает неоспоримое место в мировой науке».

Дело Ахматовой и Зощенко

Первая крупная идеологическая кампания по осуждению низкопоклонства выросла из дела Ахматовой и Зощенко. Выбор прицела для удара по писателям был связан не столько с ними самими, сколько со Ждановым. По подсказке из аппарата Маленкова партийное руководство Ленинграда, считавшегося вотчиной Жданова, обнаружило недопустимый либерализм по отношению к писателям, не вполне отвечавшим требованиям социалистического реализма в литературном творчестве. Несмотря на то, что оба сравнительно недавно уже были объектами критики управления пропаганды и агитации (Ахматова в связи с выходом сборника «Из шести книг» 1940 г., Зощенко из-за повести «Перед восходом солнца» 1943 г.), им была предоставлена активная роль в журналах «Звезда» и «Ленинград», журнал «Огонек» весной 1946 г. издал сборник рассказов Зощенко, в издательстве «Правда» готовилась к выходу книга избранных стихов Ахматовой. Между тем явное прегрешение Ахматовой власть усмотрела в том, что она в ноябре 1945 г. несколько раз без соответствующей санкции встречалась с Исайей Берлиным, вторым секретарем британского посольства в СССР, известным литературоведом и философом. Сын богатейшего торговца лесом из имперского Петербурга, он в 1920 г. в десятилетнем возрасте был увезен родителями в Англию, где получил блестящее аристократическое образование, до 1945 г. работал в британских спецслужбах. С Ахматовой они беседовали не только о поэзии, Достоевском и модных тогда Дж. Джойсе и Ф. Кафке, но и о гибели Н. Гумилева и О. Мандельштама, о расстрелах в лагерях. В то же время с оптимизмом смотрели в будущее, отводя в нем не последнюю роль и себе. Ахматова посвятила И. Берлину ряд стихотворений, в том числе строки: «Он не станет мне милым мужем, / Но мы с ним такое заслужим, / Что смутится Двадцатый Век»