Недовольство вызывалось также восторженным приемом, оказанным Ахматовой 3 апреля 1946 г. в Москве в Колонном зале Дома союзов на вечере встречи с ленинградскими поэтами. Вечер был проведен в нарушение касающегося Ахматовой негласного постановления 1925 г.: не арестовывать, но и не печатать. У Зощенко «недостатки» оказались еще существеннее. Недоброжелатели Жданова играли на том, что сатирические произведения писателя использовались в годы войны Геббельсом для уничижительных оценок русского человека. Однако кремлевская критика писателей носила не столько репрессивный, сколько воспитательный характер. Уже в сентябре 1947 г. десять «Партизанских рассказов» Зощенко были опубликованы в журнале «Новый мир». Ахматова была восстановлена в Союзе советских писателей в январе 1951 г., Зощенко заново принят в Союз писателей в июне 1953 г. В деле Ахматовой и Зощенко Жданов, по выражению его биографа А. Н. Волынца, «попал под раздачу»: «Георгий Маленков, чей клан боролся за власть, собрал подборку политически вредных цитат из ленинградских газет и журналов того года и показал Сталину. Тот вызвал ленинградского секретаря, которому пришлось несколько судорожно реагировать»[1094]. Тем не менее, Жданову удавалось сохранить позицию второго лица в Политбюро ЦК ВКП(б) до лета 1948 г.
Именно этой цели были призваны служить принятые в 1946–1948 годах партийные постановления по вопросам идеологии и культуры. Первым из ряда таких постановлений было «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» (14 августа 1946 г.). Оно обличало напечатанные в журналах «произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада», «по отношению ко всему иностранному»[1095], а также и то, что в журналах «появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений»[1096], которые не помогают государству «воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело… готовым преодолеть всякие препятствия»[1097]. Постановление подвергло беспощадной критике творчество писателя М. Зощенко, причисленного к «пошлякам и подонкам литературы»[1098], изображающим советскую действительность в «злостно хулиганской», «уродливо карикатурной» форме, советских людей – «примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами»[1099]. А. Ахматова названа «типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии», застывшей на позициях «буржуазно-аристократического эстетства и декадентства», наносящей «вред делу воспитания нашей молодежи»[1100]. С разъяснением постановления перед партактивом и писателями Ленинграда выступал 15 и 16 августа главный идеолог партии А. А. Жданов, ранее выражавшийся о стихах Ахматовой как о «блуде с молитвой во славу божию»[1101], добавил немало грубых и оскорбительных слов в адрес писателей[1102]. В Киеве с подобным по сути и разносной форме докладом выступил Н. С. Хрущев. Доклады положили начало долговременной пропагандистской кампании, получившей название «ждановщина»[1103].
«Низкопоклонство» в театре, кино, опере, музыке
Постановление «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26 августа 1946 г.) требовало запретить постановки театрами пьес буржуазных авторов, открыто пропоповедующих буржуазную идеологию и мораль[1104], «сосредоточить внимание на создании современного советского репертуара»[1105]. Постановления «О кинофильме “Большая жизнь”» (4 сентября 1946 г.), «Об опере “Великая дружба”» (10 февраля 1948 г.) давали уничижительные оценки творчеству режиссеров Л. Лукова, В. Пудовкина, Г. Козинцева, Л. Трауберга, С. Юткевича; композиторов Н. Богословского[1106], В. Мурадели, Н. Мясковского, Г. Попова, С. Прокофьева, А. Хачатуряна, Д. Шостаковича, В. Шебалина[1107]. Им вменялись в вину безыдейность творчества, искажение советской действительности, заискивание перед Западом, отсутствие патриотизма. С. Эйзенштейна обвиняли в том, что он «обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского ку-клус-клана»[1108]; создателей «Великой дружбы» – за то, что они представили грузин и осетин врагами русских в 1918–1920 годах, в то время как «помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы»[1109].
Дело Клюевой и Роскина
В 1947 году для повсеместной кампании по искоренению низкопоклонства было использовано «дело» члена-корреспондента Академии медицинских наук Н. Г. Клюевой и профессора МГУ Г. И. Роскина. Их книга «Биотерапия злокачественных опухолей» (1946) вселяла уверенность в получении в скором времени действенного лекарства от рака. Авторами заинтересовался американский посол в Москве У. Смит. С разрешения министра здравоохранения СССР Г. А. Митерева он встретился с учеными, предложил издать книгу в США и продолжить работу над препаратом совместно с американскими специалистами. Командированный в США академик-секретарь АМН СССР В. В. Парин (возглавлял группу ученых-медиков) по указанию заместителя министра здравоохранения 27 ноября передал американским ученым рукопись книги и ампулы с препаратом. Однако накануне МИД СССР, настаивавший на отказе от американской поддержки, запросил мнение Сталина. Тот оказался категорическим противником передачи сведений о «важнейшем открытии советских ученых» американцам. В феврале 1947 года Митерева освободили от занимаемой должности, а возвратившегося из командировки Парина сразу же арестовали и осудили в апреле 1948 года на 25 лет тюремного заключения за измену Родине (освобожден в октябре 1953 г.)[1110].
Все эти события и стали основой для широкомасштабной пропагандистской кампании. В марте 1947 года по инициативе Сталина было принято постановление Совмина СССР и ЦК ВКП(б) «О Судах чести» в министерствах и центральных ведомствах, призванных содействовать «делу воспитания работников государственных органов в духе советского патриотизма и преданности интересам советского государства… для борьбы с проступками, роняющими честь и достоинство советского работника»[1111]. В мае Сталин апробировал основные идеи закрытого письма по этому поводу в партийные организации в беседе с писателями А. Фадеевым, Б. Горбатовым, К. Симоновым. Он сетовал, что у наших интеллигентов среднего уровня «недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Эта традиция отсталая, она идет от Петра»[1112].
В июне 1947 года в Министерстве здравоохранения СССР был проведен «суд чести» над Клюевой и Роскиным, со всеми атрибутами – членами суда, выступлением главного обвинителя, показаниями свидетелей, попытками обвиняемых оправдаться. И вынесен приговор: общественный выговор. Тогда же начались съемки фильма «Суд чести» по сценарию А. Штейна (вышел на экраны страны 25 января 1949 года, в канун антикосмополитической кампании[1113]). О серьезности подхода к делу свидетельствовали суровые наказания фигурантам «дела», ставшими прообразами героев фильма[1114].
17 июня 1947 года парторганизациям страны направлено закрытое письмо ЦК «О деле профессоров Клюевой и Роскина»[1115], заканчивавшееся предложением создавать «суды чести» по всем аналогичным проступкам. Всего по стране было создано 82 суда – в научных, учебных заведениях, в государственных учреждениях, министерствах, творческих союзах. В июле 1948 года срок действия судов был продлен на год, но после этого власти потеряли к ним интерес. За два года существования судов состоялось около 50 процессов[1116].
Следствием политики изоляции, направленной на устранение потенциально возможного воздействия со стороны капиталистического мира на советских граждан, стал выпущенный 15 февраля 1947 года указ «О воспрещении регистрации браков граждан СССР с иностранцами» (отменен в октябре 1953 г.)[1117].
Эти же цели преследовались и в ходе ряда послевоенных «научных дискуссий», проходивших зачастую под председательством секретарей ЦК. В 1947 году, в январе и июне, в два приема была проведена дискуссия по книге Г. Ф. Александрова «История западноевропейской философии» (1946)[1118]. Книга подвергалась критике за объективизм, терпимость к идеализму и декадентству, за отсутствие полемического задора в критике философских противников[1119]