в условиях активного возражения «независимцев» и ненадежности государственного аппарата. Большинство его сотрудников, как отмечалось, было «по неизбежности заражено буржуазными взглядами и буржуазными предрассудками»[136], а по другому выражению, представляло собой «море шовинистической великорусской швали»[137]. Именно поэтому предлагалось не форсировать, а подождать с автономизацией «до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат, как за свой»[138].
Особенно негативные последствия имела озлобленная позиция автора «диктовки» в отношении русской нации, названной «угнетающей» и «великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда»[139]. Впоследствии на всем протяжении советской истории постоянно воспроизводились якобы ленинские слова о том, что интернационализм со стороны русской нации «должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически»[140]. План автономизации не был осуществлен. В 2003 году увидело свет обстоятельное исследование В. А. Сахарова, ставящее под сомнение авторство Ленина в случаях со статьей «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», «Письмом к съезду» и некоторыми другими текстами, традиционно включавшимися в состав его «Завещания» и представлявшимися едва ли не главным аргументом в осуждении сталинского плана автономизации в годы борьбы с культом Сталина[141].
Дополнительное обоснование эти предположения получили в биографической книге Л. А. Данилкина «Ленин. Пантократор солнечных пылинок». «Оказывается, – утверждается в ней, – то, что – с потолка, без согласия автора – было названо «Политическим завещанием Ленина», при ближайшем рассмотрении имеет неоднозначный провенанс [франц. – происхождение, источник]. Часть «Завещания» – опубликованная при жизни В[ладимира] И[льича] и в тот период, когда он мог по-настоящему контролировать свои тексты, – бесспорна: «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации». Но есть и другая часть – «Письмо к съезду», «Письмо Троцкому», «Письмо Мдивани», «Об автономизации», «Письмо Сталину» (ультиматум про Н[адежду] К[онстантиновну Крупскую]) – которая материализовалась в собрании сочинений из не вполне надежных источников, возникала не одновременно, меняла по ходу названия, не имеет черновиков, не зарегистрирована в ленинском секретариате и обзавелась репутацией надежной только за счет свидетельств лиц, у которых могла быть личная заинтересованность в том или ином развитии политической ситуации». В отличие от Сахарова, не рискнувшего прямо назвать автора приписанных Ленину текстов, Данилкин убедительно доказывает, что их автором является Крупская и никто иной – «Больше просто некому»[142]. Если это так, то это существенно снижает степень русофобства, свойственного В. И. Ленину.
Дебаты по вопросам образования СССР положили начало двум течениям большевизма в отношении национальной государственности. Первое, ортодоксальное, – за «подлинный интернационализм», отождествлявшийся с социалистическим космополитизмом и мировой революцией. Второе, государственное (национально-большевистское), которое чаще всего связывалось с именами Сталина и Молотова, – за укрепление государства и ведущей роли в нем основного государствообразующего русского народа. В 1923 году борьба течений проявилась в связи с XII съездом партии, на котором национальный вопрос занял одно из центральных мест. И. В. Сталин, докладчик по этому вопросу, в основном занимал оборонительные позиции, всячески стремился следовать ленинским установкам. 21 февраля на пленуме ЦК РКП(б) обсуждались подготовленные им тезисы «Национальные моменты в партийном и государственном строительстве».
Решение обсуждавшихся проблем предлагалось вести, исходя из того, что пролетариат уже «нашел в советском строе ключ к правильному решению национального вопроса, он открыл в нем путь организации устойчивого многонационального государства на началах национального равноправия и добровольности»[143], но для полного и окончательного разрешения вопроса еще предстояло преодолеть препятствия, переданные в наследство «пройденным периодом национального гнета»[144]. Главное препятствие усматривалось в «пережитках великодержавного шовинизма, являющегося отражением былого привилегированного положения великорусов» и получающих подкрепление «в кичливо-пренебрежительном и бездушно-бюрократическом отношении русских советских чиновников к нуждам и потребностям национальных республик»[145]. Вместе с тем отмечались пережитки «радикально-националистических традиций» среди местных коммунистов, которые порождали «уклон в сторону переоценки национальных особенностей, в сторону недооценки классовых интересов пролетариата, уклон к национализму»[146]. В частности, обращалось внимание на грузинский шовинизм, направленный против армян, осетин, аджарцев и абхазцев; азербайджанский – против армян; узбекский (в Бухаре и Хорезме) в отношении туркменов и киргизов. Однако все эти «пережитки национализма» трактовались Сталиным не более как «своеобразной формой обороны против великорусского шовинизма»[147].
«Пережитки» и «уклоны» предлагалось осудить, сделав упор на «особую опасность уклона к великодержавному шовинизму»[148]. Главное условие для того, чтобы «разрешить его [национальный вопрос] полностью и окончательно»[149], виделось, как и в резолюции Х съезда РКП(б), в «уничтожении фактического национального неравенства»[150]. Задача эта возлагалась на русский народ. Преодолеть национальное неравенство, как подчеркивалось в тезисах, «можно лишь путем действительной и длительной помощи русского пролетариата отсталым народам Союза в деле их хозяйственного и культурного преуспеяния»[151].
В специальной записке И. В. Сталина, направленной в Политбюро в феврале 1923 года, вновь ставился вопрос, не получивший ясного ответа в ходе образования СССР: «Входят ли наши республики в состав Союза через существующие федеративные образования (РСФСР, Закфедерация) или самостоятельно, как отдельные государства (Украина, Грузия, Туркестан, Башкирия)?»[152] Вопрос был явно нацелен на необходимость выравнивания статуса республик в составе СССР.
Продолжая полемику главным образом с грузинскими «независимцами» и как бы становясь на их точку зрения, Сталин отмечал резоны в их требованиях: «Вхождение отдельными республиками (а не через федеральные образования) имеет, несомненно, некоторые плюсы: а) оно отвечает национальным стремлениям наших независимых республик; б) оно уничтожает среднюю ступеньку в строении союзного государства». Вместе с тем отмечались и «существенные минусы», якобы не позволяющие принять предложения «независимцев». Разрушение Закавказской федерации требовало аналогичного отношения к РСФСР. Но это, по мнению Сталина, было неприемлемо, так как обязывало «создать новую русскую республику, что сопряжено с большой организационной перестройкой», и вынуждало выделить русское население из состава автономных республик. При этом Башкирия, Киргизия, Татарстан, Крым рисковали лишиться своих столиц. В создании русской республики, по Сталину, не было «политической необходимости». Интересы русского народа предлагалось обеспечить через представительство «русских губерний» в Союзном собрании[153].
В связи с позицией И. В. Сталина по национально-государственному устройству Союза некоторые историки высказывают предположение, что в конце жизни Ленин стремился уравновесить силы в политической связке Троцкий – Сталин, а то и вовсе устранить последнего из политики. Троцкий уже 6 марта выступил с резкой критикой сталинских тезисов «Национальные моменты в партийном и государственном строительстве». Он не соглашался с констатацией, что мы уже «наладили мирное сожительство и сотрудничество наций»[154], считал из двух названных в резолюции уклонов «абсолютно необходимым выдвинуть на первое место» великодержавный и подчеркнуть, что «второй уклон, национальный, и исторически и политически является реакцией на первый»[155]. В состоявшейся тогда же беседе с Каменевым Троцкий высказывался еще определеннее: «Я хочу радикального изменения национальной политики, прекращения репрессий против грузинских противников Сталина… Сталинская резолюция по национальному вопросу никуда не годится»[156].
И. В. Сталин был вынужден согласиться с критикой. В записке членам Политбюро он отметил, что считает поправки Л. Д. Троцкого «неоспоримыми», и предложил «еще больше подчеркнуть» в резолюции XII съезда особый вред «уклона к русской великодержавности»[157]. Разумеется, это было сделано.
При обсуждении национальных проблем на съезде Н. И. Бухарин посчитал нужным открыто признать неравноправное положение русского народа. «Мы, – говорил он, – в качестве бывшей великодержавной нации должны… поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям. Только… этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций»