майор принц Е. Вюртембергский с двумя бригадами своей 4-й дивизии также не допустил прорыва русского фронта: построив Тобольский и Волынский полки в батальонные каре (по другим данным, в два полковых каре), остальные два полка он оставил в резерве [39, стр. 269]. По словам очевидца, «от атаки неприятельской конницы остались следы в наших линиях, где лежало много французских кирасир; из числа их раненые или спешенные были переколоты нашими рекрутами, которые, выбегая из рядов своих, без труда нагоняли тяжелых латников и добивали сих рослых всадников, едва двигавшихся пешком под своей грузной броней» [108, стр. 107].
Центр русского боевого порядка отодвинулся на несколько сот шагов, но так и не был прорван.
4-й корпус флангом примыкал к позиции 1-й бригады гвардейской пехотной дивизии, полки которой, лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семеновский, фактически находясь в резерве, теряли немало людей от летевших ядер, гранат, а к концу сражения и пуль неприятельских стрелков. Стоя на протяжении всего дня в линии батальонных колонн, бригада потеряла 273 нижних чина, но, составляя стержень русского боевого порядка, оказывала неоценимую моральную поддержку всей армии.
Расположение войск в районе д. Утицы после полудня 26 августа 1812 г.
(Афанасьев В. Павловцы на Бородинском поле 26 августа 1812 г. М., 1912)
Страшная трагедия кровопролитного сражения складывалась из множества личных и семейных трагедий. Одна из таких трагедий произошла на глазах офицеров лейб-гвардии Семеновского полка, в котором служили два брата Олениных – 19-летний Николай Алексеевич и 18-летний Петр Алексеевич. М. И. Муравьев-Апостол вспоминал: «Правее 1-го батальона Семеновского полка находился 2-й батальон. Петр Алексеевич Оленин как адъютант 2-го батальона был перед ним верхом. В 8 часов утра ядро пролетело близ его головы; он упал с лошади, и его сочли убитым. Князь Сергей Петрович Трубецкой, ходивший к раненым на перевязку, успокоил старшего Оленина тем, что брат его только контужен и останется жив. Оленин был вне себя от радости. Офицеры собрались перед батальоном в кружок, чтобы пораспросить о контуженном. В это время неприятельский огонь усилился, и ядра начали нас бить. Тогда командир 2-го батальона, полковник барон Максим Иванович де Дамас (De Damas), скомандовал: «Г-да офицеры, по местам». Николай Алексеевич Оленин стал у своего взвода, а граф Татищев перед ним у своего, лицом к Оленину. Они оба радовались только что сообщенному счастливому известию; в эту самую минуту ядро пробило спину графа Татищева и грудь Оленина, и унтер-офицеру оторвало ногу» [109, стр. 226]. Впрочем, и для младшего брата контузия стала роковой: «Он опомнился, но долго страдал помешательством, отчего он хотя и выздоровел, но остался со слабой памятью и с признаками как бы ослабевших умственных способностей» [108, стр. 110].
Прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка Н. А. Оленин. Убит 26 августа 1812 г.
На Старой Смоленской дороге бой с польским корпусом Ю. Понятовского вел 3-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н. А. Тучкова 1-го. Первоначально русский корпус был построен в 4 линии батальонных колонн, имея в двух первых линиях 1-ю гренадерскую дивизию. Вскоре пехотные полки 3-й дивизии были направлены к флешам, а гренадеры отступили за деревню Утица, причем Екатеринославский полк зажег деревню, отбивая натиск польских стрелков.
Нагрудный офицерский знак Н. А. Оленина, смятый ядром.
Установив батарею на высотке, Тучков выставил в первую линию Лейб-гренадерский, Екатеринославский и Санкт-Петербургский полки. Таврический гренадерский полк практически сразу был послан в Утицкий лес, обеспечивая связь с егерями 3-й дивизии, где и сражался в рассыпном строю в течение всего дня, понеся самые большие среди полков дивизии потери. Очень скоро Тучков вынужден был послать на свой правый фланг Лейб-гренадерский и графа Аракчеева полки. Польский офицер писал: «16-я польская дивизия Красинского, поддерживая своих стрелков, разбилась на небольшие отряды и, хотя ввела в бой две трети своего [состава. – И.У.]… но все-таки вперед не продвигалась. Неприятельские стрелки, отойдя к своим колоннам, перестали отступать и даже перешли в наступление» [34, стр. 33].
Памятник на могиле Н. А. Оленина и С. Н. Татищева.
Очевидно, из-за очень интенсивного огня неприятеля на самой высоте не осталось пехотного прикрытия: Павловский полк встал справа, а Санкт-Петербургский и Екатеринославский – слева от высоты. Пользуясь тем, что огонь русской артиллерии ослабел, Понятовский бросил в атаку обе свои пехотные дивизии. 15-й польский линейный полк ворвался на батарею. Тучков организовал контратаку, задействовав в ней и подошедшие Белозерский и Вильманстрандский полки.
На высоте разгорелся штыковой бой, в котором особенно отличились батальоны Павловского полка; остатки неприятельского полка сумели вырваться из окружения. Во время этого боя сам Тучков получил смертельную рану, а руководство над отрядом в скором времени принял командир 2-го корпуса генерал-лейтенант К. Ф. Багговут. Последним вступив дело, 2-й корпус своими пехотными полками сумел закрыть зияющие бреши в обороне от северных подступов к деревне Семеновское до Старой Смоленской дороги; егерские полки корпуса сражались в центре русской линии. Каре Тобольского и Волынского полков так и остались на своих позициях северо-восточнее Семеновского. Рязанский и Брестский полки под началом генерал-майора П. И. Ивелича 2-го прикрыли батарею на северной окраине Утицкого леса. Белозерский и Вильманстрандский полки под командованием генерал-лейтенанта 3. Д. Олсуфьева 3-го двинулись на помощь 3-му корпусу. Наконец Кременчугский и Минский полки под непосредственным командованием генерал-майора принца Евгения Вюртембергского заняли перелески вдоль дороги от Утиц к Семеновскому.
Положение на крайнем левом фланге русской армии стабилизировалось. Последние серьезные попытки прорвать оборону были сделаны неприятелем в районе северной опушки Утицкого леса. Здесь насмерть стояли Рязанский и Брестский пехотные полки, но силы их были на исходе. Багговут был вынужден послать им на подкрепление Вильманстрандский полк и 500 человек Московского ополчения, которые и опрокинули наступающего противника. Здесь произошла поистине драматическая история, нашедшая отражение в рапорте генерал-лейтенанта Н. И. Лаврова М. И. Кутузову от 7 декабря:
«1-го сводного гранодерского баталиона капитан Букарев во время бывшего сражения 26-го августа при селе Бородине находился в деле со 2-ю гранодерскою ротою на левом фланге гвардии для прикрытия батареи. Когда убиты были бригадной командир полковник князь Кантакузин и баталионный командир подполковник Альбрехт, капитан Букарев, оставаясь старшим, заступил место подполковника Альбрехта и при наступлении неприятельской колонны, состоящей в пехоте и кавалерии, ободряя воинских чинов в баталионе, отразил неприятеля штыками и обратил его в бегство, занял его позицию, где и получил сперва контузию картечью в правый бок.
А после того ранен в правое плечо ниже сустава навылет ружейною пулею, чрез что ослабев совершенно силами, оставался на месте сражения лежащим между убитыми телами до тех пор, пока угодно было провидению к спасению жизни послать 60-летнего отца его прапорщика Букарева, служившего в ополчении, посредством коего по перевязке ран отвезен в Москву, получив выздоровление явился на службу.
Вашей Светлости представя о сем офицере, израненном и храбром, осмеливаюсь покорнейше просить наградить его» [39, стр. 292].
Здесь же в бой вступили батальоны лейб-гвардии Финляндского полка, также обороняя опушку леса. Полк большую часть времени сражался в стрелковых цепях, но, отбивая атаку колонн противника, произвел атаку двумя батальонными колоннами при поддержке стрелков.
Наступивший вечер положил конец массовым схваткам, но противоборство стрелков в Утицком лесу продолжалось. Офицеры тут и там собирали группы солдат, отбившихся от своих частей, и вступали с ними в бой. Физическое состояние войск на всем протяжении новой русской линии было ужасным, и командирам всех рангов приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы восстановить боеспособность подразделений. По словам Н. Н. Муравьева, «во всю ночь с 26-го на 27-е число слышался по нашему войску неумолкаемый крик. Иные полки почти совсем исчезли, и солдаты собирались с разных сторон. Во многих полках оставалось едва 100 или 150 человек, которыми начальствовал прапорщик…» [108, стр. 111].
И все-таки дух большей части армии не был подорван. Многие полки, получившие сведения о возможном наступлении, деятельно готовились к нему, наскоро сколачивая взводы и пополняя запасы патронов. Командир 1-го егерского полка М. И. Карпенко даже послал рабочую команду за строительными материалами, чтобы при необходимости быстро восстановить наплавной мост через Колочу… Но реальность разрушила все оптимистические надежды: убыль армии, даже на первый взгляд, была огромна, резервов почти не оставалось, а позиция стала слишком обширна для оставшихся в строю войск. Последовал приказ об отступлении…
Великая армия Наполеона к концу дня также находилась не в лучшем состоянии. Очевидец сражения с французской стороны Ц. Ложье отметил: «Никакое бедствие, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем, на котором мы остались победителями. Все потрясены и подавлены».
Небывалая самоотдача всех чинов русской армии отмечалась всеми очевидцами. Солдаты, даже не помышляя об отступлении, часами выдерживали страшный артиллерийский огонь, бросались в штыковые и до последнего оспаривали каждый шаг бородинской земли. О действиях командного состава унтер-офицер Тихонов вспоминал так:
«Начальство под Бородином было такое, какого не скоро опять дождемся. Чуть бывало кого ранят, глядишь, сейчас на его место двое выскочат. Ротного у нас ранили, понесли мы его на перевязку, встретили за второй линией ратников. «Стой!» кричит нам Ротный (а сам бледный, как полотно, губы посинели). «Меня ратнички снесут, а вам баловаться нечего, ступайте в батальон! Петров! Веди их в свое место!» Простились мы с ним, больше его не видали. Сказывали, в Можайске его французы из окна выбросили, от того и умер. А то Поручика у нас картечью ранило. Снесли мы его за фронт, раскатываем шинель, чтоб на перевязку нести. Лежал он, с закрытыми глазами: очнулся, увидал нас и говорит: «Что вы, братцы, словно вороны около мертвечины собрались. Ступай в свое место! Могу и без вас умереть!» Как перешли мы за овраг, после Багратиона, стали мы строиться. Был у нас Юнкерок, молоденький, тщедушный такой, точно девочка. Ему следовало стать в 8-м взводе, а он, возьми да в знаменные ряды и стань. Увидал это батальонный Командир, велит ему стать в свое место. «Не пойду я, говорит. Ваше Высокоблагородие, в хвост, не хочу быть подлецом: хочу умереть за Веру и Отечество». Батальонный у нас был строгий, разговору не любил; велел он фельдфебелю поставить юнкера на свое место. Взял его, раба Божьего, Иван Семенович за крест [за