— говорит артист. И еще фраза мэтра: «Песню надо недодавать. За словами уже стоят чувства, вот пусть слушатель их прочувствует».
С первой пластинки начинаются гастрольные приглашения: Бельгия, Франция, Германия, Австралия. Гулько востребован и много выступает. В 80-е он работает в сборных концертах с Лайзой Минелли, выступает в Карнеги-холл. Кстати, в этом зале как-то выступал и Токарев. Он сыграл тогда на балалайке «Светит месяц».
В интервью журналу «Шансонье» я попросил дядю Мишу рассказать подробно об этих выступлениях, и он не отказал. «Я был выбран как исполнитель русских песен для концерта в честь 70-летия Хаммера. Специальная команда занималась организацией торжества, ходили по всем ресторанам Брайтона и слушали. В итоге остановились на моей кандидатуре. За три минуты я должен был спеть русскую песню и поздравить юбиляра. В назначенный день я приехал на Манхэттен, в шикарную гостиницу „Астория“, на своем стареньком „Олдс Мобиле“ с разбитым бампером. Меня даже не хотели пускать. Там „Роллс-Ройсы“ вокруг, всё сверкает, аристократы в бриллиантах, но я показал приглашение, и всё, конечно, уладилось. В тот вечер я спел попурри: „Подмосковные вечера“, „Очи черные“ и „Катюшу“. Получил от организаторов внушительный чек и отбыл.
С Лайзой Минелли мы выступали в сборном концерте. Дело было так. В Нью-Йорк с гастролями приехал советский цирк. С огромным успехом прошли выступления в зале „Радио-сити“ на Манхэттене. После программы я по приглашению Юрия Владимировича Никулина и его сына Максима появился на банкете для артистов. Там же оказалась Лайза Минелли. Это была наша первая встреча, а неделю спустя организаторы гастролей решили сделать прощальный концерт, куда уже официально пригласили меня и Лайзу. Она исполнила несколько песен под рояль, Юрий Никулин спел знаменитую „Про зайцев“ под мой аккомпанемент, а я в числе прочих композиций специально для Лайзы Минелли спел песню Высоцкого „Корабли постоят“.
Она была подругой Марины Влади, прекрасно знала и любила произведения ее мужа Владимира Высоцкого, которые не требуют перевода», — так прозвучала история знаменательных встреч из уст самого шансонье.
Практически все 90-е годы Михаил Гулько работает в ресторане «Арбат» на Брайтоне. Понемногу начинает выбираться с концертами в Россию.
В «Нью-Йорк таймс» выходит огромная, на разворот, статья о великом мастере русской песни. В тот период он снялся в нескольких фильмах, из которых запомнилась «Примадонна Мэри» с В. Новодворской и К. Боровым в главных ролях. Пластинки Миши переиздаются у нас и идут нарасхват. Рядом верная подруга и муза Татьяна. Артист кажется счастливым и востребованным. По выходным дача в горах недалеко от Нью-Йорка, баня, летом с утра на море, никаких сигарет. Можно немного выпить под хорошую закуску с проверенными людьми. К людям у Михаила Александровича особое отношение: стать его другом непросто, человек он сложный и во многом трагический. У него четкий подход к важным в жизни вещам. Главное правило: никому ничем не быть обязанным. Полагаться на себя. В независимости — свобода.
Сергей Довлатов входил в небольшой круг близких по духу людей Михаила.
Гулько очень ценит старую эстраду: Козина, Лещенко, Вертинского, Юрьеву, Морфесси. Для нью-йоркского русскоязычного канала им было сделано пять двадцатиминутных выпусков программ, где дома, сидя за пианино, он рассказывал об этих людях и пел их репертуар. Будем надеяться, данный эксклюзив выйдет на DVD.
Атаман
Как мне сегодня петь, как мне собой владеть,
Как рассказать, что сердце мне тревожит!
Пусть переполнен зал, пусть слезы на глазах —
Артист себе принадлежать не может…
Михаил Шуфутинский… Его имя стало известно в СССР позднее многих его предшественников, ведь первый диск в эмиграции был записан им лишь в 1982 году, а фирменный стиль выработался еще позднее, на мой взгляд, начиная с альбома «Атаман» 1984 года, где он исполнил произведения подпольного в ту пору советского барда Александра Розенбаума.
Михаил Шуфутинский
Уровень музыкального материала, подача сразу позволили ему завоевать множество поклонников. «Атаман» продолжил удивлять публику, смело экспериментируя со звуком, стилем. Он первым стал записывать дуэтные композиции, первым сделал программу с цыганскими песнями. Михаил Захарович, как настоящий профессионал, умеет просчитать тенденции музыкального рынка и делает это блестяще. Вернувшись в начале 90-х в Россию, певец быстро влился в авангард отечественного шоу-бизнеса, и зазвучал его бархатный баритон отовсюду: от первого канала ТВ до региональных радиостанций. Он по-прежнему «на волне», всё так же удивляет публику то рэпом, а то дуэтом с… Тото Кутуньо.
Одним из первых он записал и видеоконцерт, называлась программа «Пойду однажды по Руси». Не зря пошутила когда-то Таня Лебединская в пародии на «голливудского атамана»: «Ориентируюсь я быстро. У меня лицо артиста». Да, как всегда, Михаил Захарович «впереди планеты всей».
Главное качество артиста — профессионализм. В первую очередь Шуфутинский — музыкант, чьи вкусы во многом определили лучшие образцы джаза.
«Я не представлял, что меня будут называть певец. Это было для нас „западло“, мы же играли джаз. Я мог аккомпанировать какой-нибудь певице, поющей эстрадную песню, но при этом еще и сымпровизировать, чтобы доставить себе удовольствие», — вспоминал он в беседе. Тогда мы проговорили три часа вместо оговоренных сорока минут. Михаил Захарович знает, как расположить к себе, отвечает интересно, с охотой. А дело было так.
Получив редакционное задание взять интервью у Шуфутинского, я настроился на десяток-другой звонков директору артиста, затем несколько встреч с РR-менеджером по поводу согласования темы беседы и выяснения концепции издания, которое я представляю. Однако переживал я напрасно. К подбору сотрудников Михаил Захарович подходит столь же тщательно, как и к подбору репертуара, поэтому договорились мы с пресс-секретарем певца Антоном Климовым быстро и встретили нас крайне доброжелательно. Видимо, поэтому запланированная 45-минутная встреча плавно перетекла в три часа экстремально интересного рассказа знаменитого шансонье о музыке, политических пристрастиях, работе в Магадане и встречах с Вадимом Козиным, жизни в эмиграции и снова о музыке.
— Михаил Захарович, ваши первые впечатления об эмиграции.
— До отъезда два года я был в отказе. По каким-то причинам нас долго не выпускали из страны. Работать я не мог, мы потратили все деньги, заложили друзьям кооперативную квартиру, а ОВИР молчит, как рыба об лед, ни слуху ни духу. Мы уже не верили, что когда-нибудь нас отпустят, ведь в такой ситуации были многие мои товарищи: знаменитый конферансье Алик Писаренков, Алла Йошпе и Стахан Рахимов. Все же в начале февраля 1980 года было получено разрешение и предоставлено десять дней на сборы. Этот срок можно было продлить, но я категорически не хотел этого делать.
19 февраля 1980 года c женой и двумя детьми мы выехали из страны, взяв четыре чемодана. Там было самое необходимое и так называемый «фраерский набор», то есть то, что можно было продать: фоторужье, объектив, фотоаппарат, пластинки, матрешки. Еще я взял с собой любимые ноты, которые оставались у меня с той поры, когда я только учился музыке. «Колокола» Рахманинова, другие партитуры в очень хороших изданиях. Самое интересное, что они продались первыми и лучше всего. Я буквально отрывал их от сердца, но из Москвы мы везли всего 511 долларов, которые обменяли при выезде из Союза, и выбирать не приходилось.
Сначала была Австрия, где в первый же вечер началась агитация. Те, кто собирался ехать в Израиль, были приглашены за богато накрытые столы с мясными нарезками, пирожными и прочей красотой, а те, кто ехал в Америку или Канаду, увидели на своих столах йогурт и пирожок. Я как человек, привыкший противоречить подобным вещам, сразу сказал, что не сяду за израильский стол принципиально. Хотя мог сесть, поесть и не поехать (смеется).
Несколько дней спустя нас посадили на поезд и повезли в Италию. На вокзале недалеко от Рима нашу группу ждал роскошный «мерседесовский» автобус и автоматчики в кожаных куртках, совсем непохожие на представителей еврейских общин.
Нам сказали: «Господа! Вас встречает специальная итальянская организация, которая позаботится о вашей безопасности». Было понятно, что подключили мафию.
В апреле я уже был в Нью-Йорке, где нас встречал мой товарищ Вадик Косинов, с кем я работал еще в Магадане. Он играл в одном из первых русских ресторанов, который назывался «Садко». Там пели Люба Успенская и Марина Львовская. До этого он мне писал, что мы тут раскрутили шикарное заведение, народ к нам ломится, поэтому и Брайтон-Бич я представлял минимум как Калининский проспект.
Несколько дней спустя поехали к нему на работу. Впечатление было шокирующее.
Во-первых, грохочущий над Брайтоном сабвей (метро) и возникающая немая сцена, когда движется поезд, потому что сказать и услышать ничего нельзя. Маленькие непрезентабельные домики, горы мусора. Ресторан находился в полуподвале, туалет был на втором этаже, что было вообще непонятно. В ресторане я встретил своих знакомых музыкантов: Нину Бродскую, Бориса Сичкина и Анатолия Днепрова, который справлял там день рождения. Меня усадили за стол, поздравили с приездом. А дядя Боря Сичкин, видя мое состояние, встал и сказал: «Поздравляю вас, Миша, вы попали в полное говно!».
— Можно ли сказать, что вас напугало то, что вы увидели?
— Я был, конечно, удивлен, где-то удручен увиденным, но раздражения это не вызвало. Я понимал, что, наверное, так надо. Я здесь никогда не был. Прежде всего надо было посмотреть и разобраться, а потом делать для себя выводы.
— Вы вспомнили вашу работу в ресторанах Магадана, и у меня сразу возник вопрос как у собирателя жанра. Среди коллекционеров ходят байки, что сохранились записи Шуфутинского, сделанные еще до эмиграции. Возможно ли такое и есть ли это в вашем личном архиве?