— Такое возможно, но у меня такой записи нет, я тогда не дорожил этим. В ресторане пел, правда, немного. Записал даже песню для магаданского радио, которая называлась «Голубое и зеленое».
— Встречались ли вы в Магадане с Вадимом Козиным?
— Да, два раза. Первый раз Жора Караулов, «мэр города» — второй мэр, подпольный[31], — говорит: «К Козину пойдем?»
Для нас Козин был огромным авторитом. Ссыльный к тому же. Пришли к нему домой. Он жил в плохой двухкомнатной квартирке, в «хрущевке», тесной, кошек штук десять там было. Что запомнилось? Стеллажи книг и стеллажи общих тетрадей. Он спросил, кто мы, откуда. Я ответил, что музыканты из ресторана «Северный». На что он говорит: «Ресторан — это да-а-а! Ведь раньше вся эстрада пела в ресторанах, а в филармониях кто выступал? Квартеты, хоры. А мы все в ресторане, самая лучшая работа в ресторанах». У него было пианино, рояль негде было поставить. Козин нам поиграл, но, видимо, к тому моменту он уже был слегка не в себе, потому что спел нам песню о Ленине, «Магаданскую сторонку». Такой патриотический репертуар. А потом я ему говорю: «А что у вас в этих тетрадях?» Я знал, что он собирает некрологи, которые печатают в газетах, и вклеивает их в тетрадки. Так вот, Вадим Алексеевич Козин коллекционировал некрологи.
Вторая встреча произошла во время моих гастролей в 1990 году. Конечно, он меня не узнал, ему было много лет, под девяносто, наверное. Он жил в другом доме, но тоже без лифта, на пятом или шестом этаже. Там было две квартиры. В одной из них жила его сестра, которая за ним ухаживала, а вторая, двухкомнатная, была его творческим салоном. В комнате стоял красный рояль, подаренный ему Кобзоном. Мы с ним играли на нем, пели вместе. Жаль, никто не снимал это на пленку. Вадим Алексеевич рассказывал, как министр культуры Фурцева разрешила ему гастрольный тур по стране от Магадана до Ленинграда, но доехать он успел только до Красноярска, гастроли вновь запретили.
— Михаил Захарович, какую музыку вы слушали в юности? Любили Лещенко, Козина?
— В раннем детстве я с родителями жил на даче в Салтыковке, они тогда были студентами. Собирались компании, и они пели «Таганка, все ночи, полные огня» или «На Колыме, где тундра и тайга кругом» (напевает). Так что эти песни я впитал с молоком матери.
В музыкальном училище я слушал джаз и засыпал под «Голос Америки» и программу Jazz Hour. У меня был один из первых джазовых коллективов в Москве. Мы открывали кафе «Синяя птица», «Аэлита». Я учился на дирижерскохоровом факультете в музыкальном училище, поэтому прилично знаю классику. Если очень сильно захотеть, могу встать за пульт какого-нибудь малого симфонического оркестра, положить перед собой ноты и продирижировать. Я читаю партитуры свободно, для меня это не загадка.
— Мне известно, что первый ваш проект в эмиграции был не сольный альбом «Побег», а запись в 1982 году пластинки группы Brighton Brothers Band в качестве аранжировщика и клавишника. Расскажите, пожалуйста, о начале работы в Америке.
— Да, сначала была записана эта пластинка с четырьмя песнями в эстрадном стиле, солисткой была Зоя Шишова. Затем ко мне обратился певец Саша Боцман с просьбой сделать аранжировки для его альбома, но этот проект так и не воплотился в жизнь. Тогда мы начали делать альбом с Мишей Гулько, которого я знаю еще со времен работы на Камчатке. Миша — легендарный человек. В Москве он выступал в кафе «Хрустальное».
Много общались, он оказался в эмиграции раньше меня и пел там в ресторанах.
На тот момент уже два своих альбома выпустил Вилли Токарев. Для нас тогда это был суперчеловек. Вилли был в порядке: жил на Манхэттене и пел в ресторане «Одесса».
Мы решили с Гулько сделать пластинку, подобрали песни, стали записывать. Я сделал все аранжировки. Диск получил название «Синее небо России», во время прослушивания заглавной песни мы обнялись и плакали в студии. Чтобы сфотографироваться на обложку для пластинки, поехали в театральный музей, выбрали офицерскую форму. Сфотографировались два офицера с еврейскими лицами и глазами (смеется). Все это выглядело, конечно, очень наивно. Записали кассету и поехали к Вилли показать. Домой он нас не пригласил, сели возле дома на лавочке, он послушал, ему понравилось страшно, но он немного «озяб». Пожалуй, на тот момент я был самым опытным музыкантом в эмиграции, никто из остальных в большинстве не знал, что такое работа на радио, телевидении или запись на фирме «Мелодия».
У Гулько пошли кое-какие концерты, мы вернули деньги с продажи дисков и кассет, но следующий проект делали уже не как партнеры. А годом позже я записал свой первый сольный альбом «Побег».
Позже я продюсировал и аранжировал альбомы Анатолию Могилевскому, Любе Успенской, Майе Розовой и Марине Львовской.
Майя очень интересная певица романсового плана. Кстати, муж Майи Розовой известный в эмиграции человек Евсей Агрон правил мне текст песни «На Колыме, где тундра и тайга кругом».
После выхода моего второго альбома «Атаман» с песнями Александра Розенбаума я стал просто героем. Пластинку купили все магазины, я продал пять тысяч экземпляров. В ресторан «Парадайс», где я тогда работал, стояли очереди.
— В России вышли все альбомы, записанные вами, но есть странная нестыковка. Изданы альбомы «Атаман» и «Атаман-3», а где же «Атаман-2»? Почему он не выпущен на российский рынок и известен только в среде коллекционеров?
— Этот проект записывался в Кливленде в 1986 году как демонстрационный материал для выхода нашей шоу-группы на американский рынок. Я спел пять песен, включая «Вези меня, извозчик» Александра Новикова, «Дым кольцами», скрипач Саша Фельдман сыграл 15-минутное попурри, и певец Сэм Майклсон спел еще пять песен на разных языках: английском, иврите и т. д. Получилась интересная работа, но в продажу альбом не поступил. Сейчас ведутся переговоры с несколькими компаниями в Москве о его издании.
— Я слышал, что была и видеозапись этого концерта. Так ли это и почему не выпускаются сейчас ваши концерты на видео или DVD, когда спрос на это довольно велик?
— Возможно, была запись той программы, сейчас уже не помню. У меня сохранилась потрясающая кассета с записью первых гастролей по Израилю в 1986 году. Это очень интересный материал. Скоро у меня выходит DVD по материалам моих последних концертов, но, возможно, в будущем издадим и материалы эмигрантского периода.
— На волне перестройки на Западе возник небывалый интерес к России. Снималось большое количество фильмов с участием голливудских суперзвезд. В фильме «Красная жара» с Арнольдом Шварценеггером в одном из эпизодов появляется музыкант, очень похожий на Михаила Шуфутинского, и звучит песня из вашего репертуара «Я налетчик Беня-хулиган», правда, с сильным акцентом! Как вы это прокомментируете?
— Во второй половине 80-х годов я уже жил в Лос-Анджелесе, и как-то мы с сыном пошли в кино посмотреть «Красную жару». Увидели описанную выше сцену, и сын мне сказал: «Надо идти к адвокату». Песня была не моя, но я ее записал в одном из альбомов и мой образ был полностью скопирован в фильме. Отослали составленную с помощью юриста претензию, свои фото и пленку с записью. Мне не понравилось, что имя не указали в титрах. Это была какая-то очень крупная кинокомпания, мы заключили мировое соглашение, я отказался от всех требований, и они выплатили пятьдесят тысяч, которые были поделены пополам с адвокатом. Такой у нас был уговор. Сумма не бог весть какая, но было очень приятно.
— Вы выпускали практически ежегодно новый альбом, где всегда преобладал шансонный материал, и вдруг в середине 90-х запели эстрадные песни. Почему так случилось? Что заставило вас отказаться от исполнения материала, который принес успех?
— Я всегда любил эстраду, хорошо к ней относился, плюс я оказался в новых условиях, увидел, что происходит на рынке, ведь это мой бизнес. Еще в Союзе у меня была группа «Лейся, песня!», обычный ВИА — советская эстрада. Мне нравится петь песни, рассчитанные на более широкую аудиторию. Потом на моем пути появился Крутой, а Игорь — человек, который умеет обаять и расположить к себе. Я стал петь его вещи, а Крутой пишет эстрадные песни. Участвовал во всех его программах, постоянно выступал на «Первом канале», находился в тусовке людей, которые здесь считаются звездами: Лайма Вайкуле, Валерий Леонтьев, дуэт «Академия» и т. д. Мне было приятно быть с ними, приятно, что меня признали таким же.
Есть десять неизданных песен Крутого, написанных в шансонном стиле.
— Почему не издаете?
— Дело в том, что на одной из «Песен года» я спел песню Зубкова. Игорю это, видимо, не понравилось, он творчески очень ревнивый человек. На финале этой программы меня уже не было. Постепенно наши дороги разошлись. Недавно мы пересеклись на одном из концертов, очень тепло пообщались, и, возможно, этот проект будет реанимирован.
Мне кажется, что хорошая эстрада близка к шансону. Не попса, а именно эстрадная песня. Тут есть содержание, душевность в отличие от попсы, сразу заточенной под хит.
Я недавно сам брал интервью у Тихона Хренникова для программы на радио.
Мы обсуждали песни тех лет, ставшие иконами целого поколения: «Подмосковные вечера», «Московские окна». Где сейчас такие вещи, которые поет весь мир?
— «Таганку», «Душа болит», «Левый берег Дона» поют по всему миру. В вашем исполнении они стали классикой.
— Пусть я не покажусь нескромным человеком, но, надеюсь, мне удалось спеть несколько песен, которые залегли людям в душу надолго.
Кстати, о «Таганке»[32]. В 1990 году я был в Риге на гастролях. Ко мне пришел пожилой человек и принес истлевшую тетрадку, где были собраны разные песни и указан автор. Человек, ее написавший, сидел в 30-х годах в Рижском централе. Я помнил его имя, а со временем забыл. Меня всё дергали, надо было ехать во Дворец спорта на выступление. Купить бы ее у него за любые деньги тогда, но…