— После жанрового альбома «Эх, жизнь моя!» вы неожиданно записали диск «Аллилуйя», где чувствуется влияние западной музыки…
— Этим проектом занимался Александр Толмацкий, известный продюсер и отец Децла.
В. Медяник и М. Шуфутинский
У него была идея сломать имидж шансонного певца, чтобы сокрушить стену, выстроенную центральными каналами и некоторыми радиостанциями, называемую «неформат». Мы записали первую песню «Аллилуйя», и Толмацкий разослал курьеров с ней по всем средствам массовой информации, где у него были серьезные связи. Через некоторое время курьер возвращается и говорит: не взяли. Где не взяли? Везде, отвечает. Тогда Толмацкий при мне набирает номер какого-то канала или радиостанции и спрашивает: почему не взяли песню? Ему отвечают: не формат. Как не формат? Ты послушай! Ты же даже не слышал! Нет. Не формат. САМО ИМЯ НЕ ФОРМАТ!!! Пусть он хоть оперу поет.
Проект «Аллилуйя» до конца по ряду причин не был реализован, но мне эта работа очень нравится, я ею горжусь.
— Представим, что есть возможность записать проект в любом музыкальном жанре…
— Я бы записал точно не рок-н-ролл. Может быть, регги.
— Шансон не назвали. Устали от современных его проявлений?
— От хорошего шансона не устал, а от неискренности, мишуры устал. С удовольствием слушаю Высоцкого, Трофима, Успенскую, Шуфутинского. Мне нравятся Игорь Слуцкий, Стас Михайлов. Вот кто действительно не перестает удивлять — это Александр Розенбаум: что ни песня — шедевр. Последнее время я сотрудничаю с автором с Украины Александром Швацким.
— Кроме записи собственных альбомов, несколько лет назад вы стали продюсировать и диски других исполнителей!
— Да, два года назад вышел диск очень интересного певца афроамериканского происхождения, которого зовут Блэк Джэк. В том альбоме звучат самые «главные» жанровые хиты от «Мурки» до «Гоп-стоп», но как звучат…
Кроме этой работы, я занимаюсь проектом под названием «Таганка». Там вокалистка — женщина с очень необычным, по-настоящему жанровым голосом. Пока песни из репертуара группы выходили только в сборниках, но не за горами и сольный альбом.
— Владислав Васильевич, 28 января вы отмечаете юбилей — 50-летие. Во-первых, позвольте поздравить вас с этой датой от себя лично и от коллектива нашего журнала, конечно. Пожелать счастья, здоровья и оптимизма, а также спросить: чем порадуете своих поклонников в юбилейный год?
— У меня практически готов новый альбом. Ориентировочно он появится весной. Ведутся переговоры об издании DVD, куда войдут все мои восемь клипов и интересные концертные материалы. А в начале февраля в киноконцертном зале «Космос» состоится юбилейный концерт, который моя административная группа организует при поддержке радио «Шансон».
— Спасибо за интересный и откровенный рассказ. Будем ждать новых проектов и концертов.
По странам рассеянья
У самого экватора, в портовом кабаке,
Слоняется мотив дореволюционный,
И два десятка слов на русском языке
По нотам совершают в Россию моционы.
Такие планеты, спутники, астероиды и кометы были на музыкальном небосклоне американской третьей эмиграции. А что же другие страны? Кроме Нью-Йорка, где-нибудь еще наши люди пели? Конечно.
Во Франции «засветились» в разное время Гриша Бородо, Валерий Винокуров, Михаил Кленов и Андрей Рублевич. В Израиле — Виктор Березинский и Самсон Кемельмахер. В Польше — Алеша Авдеев. В Канаде — Геннадий Премент (Норд) и Леонид Портной. Недавно в Лондоне «выстрелил» отличным проектом новый эмигрант — Михаил Бондарев.
Виктор Клименко
Самсон Кемельмахер
В Голландии живет Алик Копыт, считающий своим учителем легендарного
Алика Берисона. В Финляндии в 70-е годы записал жанровую пластинку бывший советский актер, известный по фильму «Никто не хотел умирать», Бруно Оя, а теперь пишет очень глубокие и талантливые песни врач Евгений Гузеев да собирает остатки былой славы Виктор Клименко, некогда суперстар всей Скандинавии.
Бруно Оя
Виктор Березинский
Валерий Винокуров
Про Германию разговор совсем особый. Именно оттуда идет сегодня новая волна эмигрантской песни. Получается, четвертая по счету.
Опять маятник качнулся в сторону Европы. Берлин стал городом, куда в ХХI веке «ушла» русская жанровая песня. Сначала мы услышали голос бывшего львовского врача Гарика Кричевского. Его манера и песни очень похожи на первые альбомы Токарева, но Гарик не плагиатор и не подражатель, он продолжатель.
У него свои «песни бытового жанра», и притом хорошие. За ним отправился в Россию «Чартер на Ганновер». За штурвалом Вадим Кузема. Пишет сам. Песни незатейливые, простые, местами даже очень несложные, но, видимо, есть в них свое очарование — публика балдеет.
Выступает в стиле дискошансона и процветает на Неметчине некто Вася Пряников.
Выпустили по нескольку альбомов Михаил Далли, Олег Ай, Виктор Давидзон, Яша Боярский.
Талантливый однофамилец (не родственник!) известного артиста не так давно вернулся в Москву и, помимо записи авторских песен, ведет очень интересную программу на радио «Шансон», «Темной ночкой» называется. Послушайте, понравится! «В эфире Яша Боярский, всем привет, друзья…»
А я закончу вступление к последней главе так: «Пока жива Россия, ребята, будут звучать и русские песни в любом уголке планеты, куда бы ни забросила судьба ее „блудных детей“»… Вот и пример в тему. Читайте дальше.
Северный отшельник
Не вороши, мой друг, костер, не вороши,
Костер души моей под одиноким небом…
Suomi — такие буквы украшали когда-то майки финских хоккеистов. Других жителей этой далекой, как мне казалось, страны я в советское время не видел. Загадочная надпись на форме говорила о том, что Финляндия — «страна тысячи озер». Так я представляю ее себе и сегодня: много-много синего снега и голубой воды.
Евгений Гузеев
Казалось бы, откуда там наши? Но есть. А впрочем, чего удивляться, если наши люди есть даже на мистическом острове Сарк, что неподалеку от Англии. Не слыхали про это местечко? Очень занятное.
На землях маленького, но благополучного северного соседа России нашли приют тысячи беженцев в революцию и Гражданскую войну. Как, например, семья легендарного певца Виктора Клименко. Во времена «Софьи Власьевны» некоторым также удавалось «прогуляться за грибами» по петрозаводским лесам и выйти уже на их территории. Но если серьезно, то русская колония здесь невелика. Даже в наше время она насчитывает лишь несколько тысяч человек. Среди них живет автор-исполнитель Евгений Гузеев. Он не выступает в ресторанах, концерты дает редко и вообще к публичности не стремится. Основное его занятие — медицина. Благодаря профессии он и оказался в 1983 году в эмиграции, в Хельсинки. Казалось бы, странный выбор. Даже не ЮАР или Аргентина, куда пусть мало, но попадали эмигранты 70-х из СССР в поисках лучшей жизни. История отъезда Евгения Гузеева романтическая. Шерше ля фам! И несмотря на то что оказался он на очень дальней орбите от центра эстрады русского зарубежья, его история будет крайне интересна для читателя. Я привожу ее в виде монолога музыканта.
Родился я в Новгородской области, в семье врачей. Отчасти это повлияло на выбор профессии. К музыке тянулся с раннего детства, легко подбирал мелодии, играл даже двумя руками, например, «Танец маленьких лебедей», еще до поступления в музыкальную школу. Учился музыке по классу фортепиано, но заниматься ленился, любил импровизировать. На гитаре стал бренчать где-то с 12-летнего возраста. Лет в 14 появились первые песни. Тексты, естественно, были слабые, а мелодии всегда удавались, доминировали. В основном сочинялось что-то типа раннего Антонова. Конкретных кумиров не было, но были уже в раннем возрасте некоторые любимые песни-шлягеры 60-х. Позже из эстрады многое было по душе вначале у Ободзинского, позже у «Веселых ребят», нравился французский шансон, многое из «Битлз». Еще чувствовал тягу к городскому романсу, от некоторых песен получал удивительные и странные ощущения, когда пели их взрослые где-то в деревне на застолье. В детстве слышал подпольные записи Лещенко, что-то из Вертинского, и уже тогда приоткрылся иной музыкальный мир, осталось сильное впечатление от этих романсов. В студенческие годы увлекался больше западной рок-музыкой. Конечно, слушал иногда Высоцкого, хотя больше ценил его юмор. До поступления в институт служил в армии на Черной речке и в Петрозаводске.
Там однажды услышал подпольные записи Аркадия Северного, где была «институтка, дочь камергера», в песнях и музыке были одесские темы непонятно каких времен, было что-то похожее также на Вертинского. Думал тогда, что эти записи пришли из какой-нибудь далекой заграницы, где живут потомки старых русских эмигрантов. Эта иллюзия продержалась до некоторого времени, и уже в институте в Ленинграде я узнал, что Аркадий Северный не в Шанхае и не в Париже, а здесь, где-то совсем рядом, недалеко от нас. Что-то из услышанного, очень важное для себя, выделил, впитал. От многих песен с этих кассет, аранжировок, исполнения и звучания получил один из ориентиров для своего будущего творчества. Это еще проявится в скором времени. Может быть, поэтому до сих пор не могу серьезно воспринимать доведенную компьютерами и секвенсерами до совершенства нынешнюю шансонную музыку. Хочется «живья» и маленького хаоса. Многие ценные творения шансона не выигрывают потому, что берут всё, что можно, от попсы и рок-музыки.
Вертинский долго не попадал мне как следует в руки, но кое-что случайно услышанное урывками, в том числе в исполнении Северного, тоже ощущалось удивительным образом и впитывалось. Только позже, уже в Финляндии, прослушав многие его романсы, еще раз ощутил эту некую ауру, которую невозможно создать умом или простым талантом. Нужно иметь доступ к чему-то запредельному, там брать. Кажется даже, что не сам смысл произведения важен, а то ощущение, которое оно способно вызывать в других. Такие вещи, взятые отчасти «оттуда», есть у многих авторов, и я это чувствовал, ставил в отдельный ряд, отмечал как-то в себе уже в детстве. После армии я поступил в Ленинградский мединститут им. Павлова, где принимал участие в различных студенческих капустниках, писал песни и играл на гитаре.