В какой-то мере эти проблемы удалось решить «Колоколу». Но Герцен опирался на «самотек».
Ульянов же был не тем человеком, он не собирался строить своё дело на столь ненадежной основе, как послания неизвестных корреспондентов. К тому же газета задумывалась как рабочая. А рабочие письма писать не привыкли. То есть требовалось создать нелегальную корреспондентскую сеть, а также прочие структуры.
Была у Ильича и ещё одна далеко идущая мысль по поводу будущей газеты. Она касалась именно партийного строительства. Ведь в чем главная проблема создания радикальных организаций? Отнюдь не в противодействии властей. Его может и не быть, но от этого не легче. Главная проблема – что делать? Вести пропаганду? Но для этого централизованная организация не нужна. Тем более на местах всегда полагают, что они-то лучше всё знают. К тому же к партийным структурам неизбежно примазывается множество болтунов и тусовщиков. В итоге организация (если её не накрывают власти) либо начинает разлагаться изнутри, либо её руководство вынуждено переходить к экстремистским действиям – пусть даже в данный конкретный момент в этом нет никакого смысла. Как мы увидим дальше, с эсерами вышло именно так…
А вот газета, по задумке Ульянова, как раз и должна была стать скелетом партии. Ведь в этой структуре каждый делает своё дело. Если не делает – то ему места нет. А уж «мясо» на «скелет» нарастить – дело нетрудное.
Чем далее – тем веселей
Но всё это было так, разминкой. С началом нового века начались серьезные дела. Сразу две группы эмигрантов сумели организовать российское подполье и перешли в наступление.
Как известно, от проекта до его реализации – очень большой путь. Ульянов и его товарищ по борьбе, Юлий Осипович Мартов (Цедербаум), тоже отбывший ссылку, очутились в самом эпицентре кипевшей склоки. Плеханов и его ребята чрезвычайно шумно собачились с «экономистами».
Мы уже знаем, что идеологические разногласия почти неизбежно перерастают в личные склоки. Тем более что Плеханов по своей психологии никогда не являлся политиком. Последнее предполагает умение договариваться. Но он был ученым. То есть истина (или то, что он считал истиной) для него была дороже всего. К тому же Георгий Валентинович имел скверный характер – он обладал способностью восстанавливать всех против себя.
Так, один из революционеров, Александр Кремер,
«приехал в Швейцарию из Вильно с представителем литовских социал-демократов. Во время первой встречи Георгий Валентинович вдруг вспомнил о его брошюре „Об агитации“ и, не давая сказать ни слова, стал нещадно ругать и брошюру, и автора».
Представьте себя на месте этого человека. Какое отношение у вас будет к собеседнику?
«…Г. В. проявлял абсолютную нетерпимость, неспособность и нежелание вникать в чужие аргументы… Самые отдаленные намеки на то, что и он впал в крайности (например, мой намек на опубликование частных писем и на неосторожность этого приема), приводили Г. В. прямо в отчаянное возбуждение…»
Еще интереснее было отношение Плеханова к Бунду – еврейской социал-демократической организации, входившей в РСДРП и, что самое главное, представлявшей весьма серьезную силу в «черте оседлости» (то есть в западных губерниях).
Плеханов
«проявляет феноменальную нетерпимость, объявляя его прямо не социал-демократической организацией, а просто эксплуататорской, эксплуатирующей русских, говоря, что наша цель – вышибить этот Бунд из партии, что евреи сплошь шовинисты и националисты, что русская партия должна быть русской, а не давать себя „в пленение“ „колену гадову“ и пр. Никакие наши возражения против этих неприличных речей ни к чему не привели, и Г. В. остался всецело на своем, говоря, что у нас просто недостает знаний еврейства, жизненного опыта в ведении дел с евреями».
Бундовцы были, конечно, теми ещё ребятами – чрезвычайно склочными и к месту и не к месту педалировавшими «еврейский вопрос». Но забастовки-то они устраивали вполне успешно. Так что ссориться с ними с точки зрения политики было глупо.
С созданием газеты тоже было непросто. «Теперь Плеханов, одобряя идею издания марксистских органов, претендовал на особое, привилегированное положение в редакции, фактически требуя редакторского единоначалия. Переговоры протекали очень бурно и едва не кончились полным разрывом. Был момент, когда Ульянов и Потресов чуть было не отказались от совместной работы с Плехановым. „Как чуть не потухла «Искра»?“ – так назвал Ульянов свою запись об этом совещании, адресованную
Н. К. Крупской, в которой он излил свою боль: „Быть пешками в руках этого человека мы не хотим; товарищеских отношений он не допускает, не понимает…“ Это была настоящая драма, целый разрыв с тем, с чем носился, как с любимым детищем, долгие годы, с чем неразрывно связывал всю свою жизненную работу. Стороны с большим трудом пришли к согласию. В редакцию „Искры“ вошли представители социал-демократических организаций России
(В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов) и члены группы „Освобождение труда“ (Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод и В. И. Засулич), причем Плеханову предоставлялось два голоса.
Переговоры дались Ульянову нелегко. „В эти дни, – рассказывал Потресов, – он перестал есть, спать, осунулся, пожелтел, даже почернел“. Немедленно после совещания Ульянов выехал в Мюнхен, где обосновалась редакция „Искры“. Здесь он первое время жил без прописки под фамилией Мейер на квартире германского социал-демократа Ритмейера, державшего пивную.
„Комнатешка у Владимира Ильича была плохонькая, – вспоминает Н. К. Крупская, – жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-то немки… Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана“. В Мюнхене же остановились Потресов и Засулич, а весной 1901 г. приехали Мартов и Крупская, которая стала секретарем редакции. Плеханов и Аксельрод остались в Швейцарии, связь с ними поддерживалась перепиской и редкими совещаниями редакции».
Наконец, 11 декабря 1900 года в Лейпциге вышел первый номер газеты «Искра».
«Выход газеты 11 (24) декабря 1900 года стал праздником для всех „искровцев“. Три статьи Ульянова, две – Мартова, статьи Аксельрода, Раковского, обширная хроника рабочей жизни и освободительного движения… После года напряженной работы, собирания сил, средств, опасных разъездов по России, арестов многих соратников и коллег – дело было сделано. Со временем это событие войдет и в историю страны. Но пока…»
Затем редакция переместилась в Мюнхен, а с июня 1902 года обосновалась в Лондоне. Главным публицистом в газете являлся Ю. О. Мартов. Обильно печатался и Ульянов, именно в «Искре» он начал некоторые свои материалы подписывать своим псевдонимом, вошедшим в историю.
Но главным в газете были именно обширные «сообщения с мест». Долгая и нудная возня вокруг издательства не помешала Мартову и Ленину (уж будем называть его так) создать разветвленную корреспондентскую сеть. До II съезда партии, то есть до середины 1903 года, в газете было помещено более 500 заметок рабочих корреспондентов. Причем слали не только заметки, но и довольно подробные материалы, освещавшие положение дел на местах.
Однако сразу же начались проблемы. Финансовые. После выхода первого номера «Искры» стало очевидным, что для ее дальнейшего выпуска не хватает, во-первых, денег, а во-вторых, «политических» материалов. Дело в том, что по социал-демократическим каналам шла корреспонденция, касавшаяся в основном рабочего и социалистического движения.
В самом деле, корреспондентская сеть требовала изрядных финансовых вливаний. Хотя бы для переправки материалов и транспортировки тиража. Да и многие корреспонденты являлись профессиональными революционерами. К примеру, Иван Бабушкин, в прошлом высококвалифицированный слесарь, автор многочисленных серьезных материалов из Орехово-Зуева. Платили нелегалам немного – 15 рублей в месяц. (Тот же Бабушкин, когда работал на Невском заводе, зарабатывал до 100 рублей.) Но тем не менее… Да и самим редакторам надо было что-то кушать. Вопреки со временным мифам, искровцы отнюдь не шиковали. Но тем не менее…
И деньги нашлись. А вот откуда они взялись? О «масонском следе» говорить не имеет смысла, поскольку никаких подтверждений этому нет. Тем более что никто из присяжных борцов с масонами не может ответить: а какие именно масоны финансировали русское революционное движение? Дело в том, что различные масонские ложи придерживались очень разных, часто диаметрально противоположных взглядов. Никакого единого масонского центра не существовало никогда!
Другой вариант – «заклятые друзья» России, прежде всего Великобритания. Сказать, что в то время отношения между двумя странами были плохими, значит не сказать ничего. Они были – хуже некуда. Тем более что Англия и во время русско-японской войны финансировала российскую оппозицию. Но в основном – либералов. Но тут тоже не существует никаких внятных свидетельств.
Зато есть очень интересные сведения ещё об одном источнике. Генерал А. Спиридович, опытнейший сыскарь, впоследствии – генерал и начальник охраны Николая II утверждал, что деньги пришли откуда-то из самой верхушки российской администрации.
«Слухи о том, что деньги даны кем-то из служилого сословия, породили сплетню, что их дал Витте, будущий граф. И многие тому верили, так как Витте уже и тогда считали способным на разные эксперименты».
А вот это вполне возможно. На тот момент информированные люди уже знали о вновь поднимавшемся народническом движении. Собственно, терроризм уже пошел по второму кругу. 14 февраля 1901 года П. В. Карпович выстрелом из револьвера убил министра просвеще