И здесь следует сразу подчеркнуть, что в восприятии русского общества конца XIX – начала XX в. Победоносцев и Толстой действительно были антиподами. Л. Н. Толстой – совесть своего поколения, борец за правду, защитник обиженных, человек, которому вполне подходят слова, сказанные В. Шаламовым по другому адресу: «Русская интеллигенция искала у него решения всех вопросов времени, гордилась его нравственной твердостью, его творческой силой <…> в жизни должны быть такие люди, живые люди, наши современники, которым мы могли бы верить, чей нравственный авторитет был бы безграничен <…> тогда нам легче жить, легче сохранять веру в человека. Эта человеческая потребность рождает религию живых будд»[978]. Л. Н. Толстой и был таким живым буддой «героического» сознания русской интеллигенции, причем, заметим, не только в среде профессоров, писателей, поэтов и художников, но, как это ни странно, и в среде чиновников всех рангов, как показывают публикации их писем по поводу отлучения писателя.
Наоборот, для этой среды К. П. Победоносцев является воплощением абсолютного зла, которое ассоциируется с политическим произволом (опять вспомним пресловутые «совиные крыла»), творцом системы, гонителем всего прогрессивного и творческого, тем лихим человеком, который в конечном счете и превратил Россию в ледяную пустыню. В «поединке» с Толстым Победоносцев в представлении русского общества и даже политической элиты был заранее обречен на поражение, именно поэтому после отлучения писателя в 1901 г. в глазах этого общества он сразу стал и главным виновником, и главным творцом этого акта, и объектом едких сатирических нападок.
Но много ли исторической правды в таком подходе?
Как уже было сказано выше, К. П. Победоносцев, человек глубоко верующий именно в церковного Христа, являлся сторонником той точки зрения, что Русская Православная Церковь играла важнейшую, определяющую роль в исторической жизни России и ее роль продолжает оставаться значимой в жизни каждого христианина. С его точки зрения, в силу исторических особенностей развития России для русской политической модели характерен теснейший, нерасторжимый союз Церкви и монархического государства, союз жизненно необходимый, любая попытка коррекции которого приведет, как считал К. П. Победоносцев, к крушению русской монархической государственности и гибели самой Церкви.
Наоборот, с точки зрения Л. Н. Толстого, Церковь играла и играет крайне негативную роль в истории человечества вообще и в истории России в частности и в жизни каждого отдельно взятого человека: она враждебна человеческому прогрессу и является копилкой предрассудков и обмана. Церковное учение порабощает человека, причем это происходит с самого начала, когда утверждается, что над человечеством тяготеет первородный грех. Фактически центральная проблема толстовского «богословия» – роль Церкви в жизни человека. Уже указывалось, что, с его точки зрения, первородный грех – богословская спекуляция, которая не имеет никакого реального значения в жизни человека. Для современного человечества принципиально возможен нравственный прогресс и достижение конкретных результатов в нравственной области своими собственными силами, без участия благодати Божией, а роль Церкви заключается в том, чтобы «препятствовать человечеству в его движении к истине и благу» (ПСС. Т. 25. С. 284).
К. П. Победоносцев, именно в силу своих взглядов на характер церковно-государственных отношений в России, символизирует идею синтеза и созидания, как он это созидание понимал: монархическая власть, стоящая на православной вере, является главным источником формирования и развития национального самосознания, следствием чего является широкое культурное развитие в самых разных областях русской жизни. Именно этим, а вовсе не стремлением якобы чуть ли не контролировать все стороны русской политической, социальной и культурной действительности объясняется, в частности, активное участие К. П. Победоносцева в поддержке русских писателей, художников, музыкантов и т. д.
Наоборот, в своих произведениях Л. Н. Толстой, как известно, проповедовал идею разрушения государственности и культуры вообще и был активным и энергичным критиком русской политической системы. Правда, идеи отрицания культуры носили для него скорее характер отвлеченных размышлений: всегда оставаясь художником в широком смысле этого слова, Толстой так и не смог сказать культуре свое последнее «нет». Но, без сомнения, из-за огромной популярности личности Л. Н. Толстого в оппозиционной русскому правительству среде критика «режима» играла крайне негативную роль в формировании отрицательного (можно сказать, гротескно отрицательного) образа власти и в значительной степени работала на ее крушение, т. е. в конечном счете на социальный коллапс, революцию.
Л. Н. Толстой является символом религиозной свободы, веротерпимости и свободы совести, противником той религиозной политики, инициатором и главным символом которой, по его мнению, был именно К. П. Победоносцев. Поразительно, что при этом русский писатель в конкретных ситуациях был абсолютно нетерпим к взглядам других людей и критиковал их часто в грубой и неприемлемой форме. Очень ярко предельная противоположность подходов Толстого и Победоносцева к вероисповедному вопросу проявилась в эпизоде конца 1880-х гг., когда Жюль Эрнест Навилль, президент «Евангелического союза», обратился к Александру III c протестом против преследования лютеран в Прибалтийском крае. К. П. Победоносцев ответил Навилю, выразив в этом ответе суть вероисповедной политики русского государства, и именно этот ответ вызвал бурное негодование писателя, отразившееся в дневниковых записях[979].
Л. Н. Толстой является категорическим противником той системы воспитания, которая сформировалась в России во второй половине XIX в. и в которой значительная роль отводилась русскому духовенству. Этому вопросу посвящен ряд сочинений и записей в дневнике писателя. Толстой доказывает, в частности, что преподавание религии – абсурд, ибо как можно преподавать то, что большинством отвергается (ПСС. Т. 53. С. 61; Т. 35. С. 187).
Наоборот, К. П. Победоносцев на практике реализует идею, согласно которой все начальное образование и воспитание должно быть передано в руки духовенства[980]. Как известно, во многом благодаря его личным усилиям в России сформировалась широкая сеть церковноприходских школ, которая получила характер системы.
Учитывая сказанное выше, необходимо обратить внимание на то, каким образом это противостояние идей нашло свою конкретную реализацию в жизни.
Первым эпизодом, во многом повлиявшим на развитие дальнейших отношений, стала казнь народовольцев в 1881 г.
Вопрос, который здесь возникает, – были ли Толстой и Победоносцев знакомы до этого события? До недавнего времени биографы Л. Н. Толстого отрицали этот факт, игнорируя свидетельство воспоминаний И. М. Ивакина, который, ссылаясь на писателя, определенно говорит о том, что Л. Н. Толстой уже был знаком с К. Победоносцевым до марта 1881 г.[981] Правда, нигде больше это свидетельство подтверждений не находит, нам неизвестны какие-либо подробности этого знакомства. Во всяком случае, утверждение о том, что Победоносцев послужил прототипом Каренина, было отвергнуто еще Н. Н. Гусевым.
Идея обратиться к Победоносцеву с просьбой передать новому императору письмо была подана Толстому его домашним учителем, кандидатом математики Петербургского университета В. И. Алексеевым, с осени 1877 г. обучавшим старших детей Толстого. К. П. Победоносцев в 1875 г. помог освобождению из тюрьмы друга Алексеева А. К. Маликова[982], основателя религиозно-этического учения о «богочеловечестве» и земледельческой колонии в США, учившего о непротивлении (некоторые исследователи полагают, что именно Маликов впервые навел Л. Н. Толстого на эту мысль). Считая Победоносцева отзывчивым человеком, Толстой направляет ему свое письмо императору Александру III c просьбой к последнему помиловать народовольцев.
Эпизод с казнью народовольцев сыграл большую роль в биографии писателя. Он сам утверждал, что суд над убийцами царя и готовящаяся казнь произвели на него одно из самых сильных жизненных впечатлений. Но и для всей России это был знаковый эпизод, в восприятии которого перемешаны ужас, растерянность и недоумение о будущем страны. Нужно иметь в виду, что суд над народовольцами готовился на фоне бурных дебатов о будущем политическом устройстве русского государства (программа М. Лорис-Меликова), о чем упоминает Л. Н. Толстой в письме императору: «Для людей, смотрящих на дело с материальной стороны, нет других путей – или решительные меры пресечения, или либеральные послабления <…> или пресекать – строгость, казни, ссылки, полицию, стеснение цензуры, и т. п. Или либеральные потачки – свобода, умеренная мягкость мер, взысканий, даже представительство – конституция, собор»[983].
Нужно учитывать также, что в этих дебатах именно К. П. Победоносцеву принадлежала важная, ключевая, в итоге решающая роль: на известном совещании в присутствии нового императора Александра III 8 марта 1881 г. он произносит пламенное слово в защиту принципа самодержавия (по мнению некоторых современников, свою лучшую речь в жизни), речь, потрясшую участников совещания и приведшую к отставке главных апологетов идеи представительства (М. Т. Лорис-Меликова, А. А. Абазы и Д. А. Милютина) и изданию манифеста 29 апреля 1881 г., лейтмотивом которого являлась мысль о незыблемости самодержавия.
Заметим, что слишком оптимистический взгляд на природу человека, характерный, как сказано выше, и для Л. Н. Толстого, всегда приводит к парадоксальным выводам и рекомендациям в области практической жизни и политики. Обращая внимание на разницу в подходах писателя и обер-прокурора к судьбе народовольцев, исследователи, как нам представляется, прошли мимо того факта, что Л. Н. Толстой в своем письме фактически предлагает свою нравственную модель поведения для молодого императора и свою нравственную модель будущего политического устройства России: «Только одно слово прощения и любви христианской, сказанное и исполненное с высоты престола, и путь христианского царствования, на который предстоит вступить вам, может уничтожить то зло, которое точит Россию; как воск от лица огня, растает всякая революционная борьба перед царем – человеком, исполняющим закон Христа»