[1153]. Но самое поразительное другое: в своих письмах сестре Вяземский рекомендует ей прочитать роман «Воскресение» без цензурных изъятий, называя его «высоконравственным» и «христианским». И это не случайно: став афонским схимником, Вяземский сумел какими-то неведомыми путями сохранить в себе вполне толстовское отношение к Таинствам Церкви, фактически противопоставляя их заповеди о любви к Богу и ближнему.
В этом смысле очень показателен также и известный эпизод с «отпеванием» Л. Н. Толстого.
Это событие имело место 12 декабря 1912 г. Как известно, возмущенная синодальным определением 1901 г., С. А. Толстая писала митр. Антонию, что найдет священника, который, вопреки воле своего церковного священноначалия, совершит акт отпевания либо по своим убеждениям, либо за деньги. Жене писателя удалось найти такого священника. Так как сведения об отпевании проникли в печать, С. А. Толстая была вынуждена в декабре 1912 г. в газете «Русское слово» дать разъяснения в том смысле, что это была добрая воля священника, который после отпевания «радостно заявил: “Теперь Лев Николаевич не еретик, я отпустил ему грехи”»[1154].
9 января 1913 г. состоялось заседание Св. Синода, на котором было принято решение не предпринимать каких-либо мер по поиску священника. Возможно, это событие и не получило бы дальнейшего развития, если бы его инициатор не выступил сам в печати анонимно. 24 января 1913 г. «Русское слово» опубликовало его открытое письмо, в котором он пытался объяснить мотивы своего поступка. Священник утверждал, что отрицает чье-либо право запрещать молитву о ком-либо. Кроме того, он, ссылаясь на искупительную жертву, принесенную за весь мир Христом, утверждал, что хотел принести утешение «глубоко верующей христианке», С. А. Толстой, своей грешной молитвой о грешнике и готов понести любое наказание от Св. Синода[1155].
Личность священника удалось установить благодаря информации, собранной товарищем министра внутренних дел В. Ф. Джунковским, который сообщил в феврале 1913 г. обер-прокурору Св. Синода В. К. Саблеру некоторые сведения о приезжавшем в Ясную Поляну священнике. Позже было выяснено, что отпевание писателя совершил Г. Л. Калиновский, молодой священник села Иваньково Переяславского уезда Полтавской губернии, находившегося в шести километрах от станции Борисполь. Он родился в 1885 г., в 1910-м занял место в Иванькове, от которого был через четыре года отрешен, так как находился под следствием «за убийство в нетрезвом виде крестьянина»; местная полиция характеризовала его как человека «поведения и нравственных качеств довольно неодобрительных, т. е. горький пьяница и способный на всякие грязные дела»; кроме того, против него было возбуждено второе уголовное дело за незаконное бракосочетание пары из Киева[1156].
В Государственном музее Л. Н. Толстого хранятся девять писем Г. Калиновского С. А. Толстой, которые характеризуют их автора как человека абсолютно невменяемого, не имеющего элементарного представления не только о церковной дисциплине, но даже о начальных сведениях из катехизиса. Так, в письме от 18 ноября 1912 г. он пишет, что Л. Н. Толстой был осужден «официальным православием». Характерно, что в порыве «вдохновения», которое очень смахивает на известные опусы капитана Лебядкина, героя «Бесов», Г. Калиновский именует Толстого «Великим Писателем» и «Великим Человеком» и утверждает, что, поскольку Христос заповедал молиться за врагов, а «Великий» является «якобы врагом», это дает право ему, Калиновскому, совершить отпевание на могиле Толстого[1157].
В своем втором письме Г. Калиновский уже сообщает графине, что у него найдена нервная болезнь и предрасположенность к туберкулезу, после чего просит дать ему денег для лечения в Швейцарии. В следующих письмах речь идет об обстоятельствах, связанных с заведением на Г. Калиновского уголовного дела по обвинению в убийстве крестьянина, в результате чего с него был снят сан. В дальнейшем он служил офицером на фронте, а после революции читал в Москве лекции в качестве «бывшего священнослужителя».
Важно отметить, что дочь писателя, А. Л. Толстая, в 1912 г. крайне негативно отреагировала на известие о тайном отпевании своего отца: в письме В. Ф. Булгакову она назвала этот акт «мерзостью, святотатством, надругательством над памятью и телом Льва Николаевича»[1158].
Эти слова ярко свидетельствуют о том, что сама возможность совершения на могиле писателя каких-либо заупокойных обрядов «толстовцами» и членами семьи писателя категорически отвергалась. К сожалению, этой своеобразной «трезвости» не хватает некоторым современным почитателям таланта Толстого, далеким от Церкви, но по конъюнктурным соображениям требующим снять с писателя отлучение и совершить заупокойное богослужение.
Проанализированные материалы показывают, что синодальное определение 1901 г. было не результатом сепаратной деятельности группы архиереев, оно было принято Церковью. Хотя отдельные ее члены и могли говорить о несвоевременности этого определения или критиковать те или иные его стороны, в целом Церковь приняла главную мысль документа: констатацию того факта, что всемирно известный писатель Л. Н. Толстой членом Церкви больше не является.
В то же время вывод, который можно сделать на основе анализа переписки и встреч Л. Н. Толстого (а также членов его семьи) с теми или иными священнослужителями, свидетельствует, что последними в их действиях руководили не конъюнктурные соображения, связанные со стремлением любой ценой добиться от писателя публичного покаяния и тем засвидетельствовать о великой победе Церкви, а желание вразумить писателя перед смертью, спасти от злой участи, о которой говорит свт. Феофан Затворник.
В сущности, несмотря на жесткие формулировки и грозные предупреждения, настоящая любовь к Л. Н. Толстому продолжала жить именно в Церкви, и только в Церкви.
Этот вывод ярко иллюстрирует выдающийся борец за православие, мученик М. А. Новоселова. Известный церковный деятель был долгое время одним из самых преданных учеников писателя, письма М. А. Новоселова Л. Н. Толстому показывают, до какой степени первый находился под влиянием толстовского учения во второй половине 1880-х гг. В дальнейшем их пути коренным образом расходятся. Уже вернувшись в Церковь, М. А. Новоселов пишет Л. Н. Толстому замечательное письмо, в котором есть такие слова: «…верьте, что люблю Вас, люблю нередко с мучением и ежедневно почти молюсь о Вас и семье Вашей»[1159]. После опубликования «Ответа Синоду» Л. Н. Толстого М. А. Новоселов уже «не мог молчать» и просто был вынужден выступить с умным и глубоким обличительным документом – «Открытым письмом графу Л. Н. Толстому от бывшего его единомышленника по поводу ответа на постановление Святейшего Синода», в котором, как нам кажется, сумел убедительно показать внутреннюю противоречивость аргументов Л. Н. Толстого в полемике с высшей церковной властью.
В знаменитых «Письмах к друзьям» М. А. Новоселова, возникших уже в позднейшую эпоху (в 20-е гг. XX в.), сам Л. Н. Толстой упоминается всего несколько раз, однако в значительной степени проблематика писем является выражением уникального опыта их автора, в прошлом одного из самых преданных учеников писателя. Особенно показательно в этом отношении пятое письмо, которое представляет собой небольшой, но очень ценный экклесиологический трактат, построенный на материале эпистолярного наследия другого бывшего последователя Л. Н. Толстого, вернувшегося в Православную Церковь, кн. Д. А. Хилкова. Опыт мученика Михаила Новоселова – это не только личный опыт преодоления жесткой антицерковной установки Л. Н. Толстого, работа М. А. Новоселова имела огромное позитивное значение и помогла многим в суровые годы гонений сохранить верность Церкви.
Этот же вывод можно сделать и по поводу двух других известных почитателей Л. Н. Толстого, вернувшихся в лоно Церкви, – М. Сопоцко и упомянутого кн. Д. А. Хилкова. Первый указывал, что именно им, бывшим последователям писателя, он сам «ближе и понятнее с своим душевным миром, чем всем другим слепым, неискушенным поклонникам»[1160]. Хилков уже после своего возвращения в православие признался, что Л. Н. Толстой долгое время был его кумиром «не учением своим, а искренностью, правдивостью и отвагой»[1161]. Однако в конце 1890-х гг. их разногласия становятся уже ощутимыми. На опыте своей собственной жизни Хилков убеждается в существовании мистических, духовных реальностей – веры, связанной с догматическим учением Церкви, и молитвы. Эти расхождения были зафиксированы в письме Д. А. Хилкова Л. Н. Толстому от 30 января 1901 г. Получив ответ писателя, Хилков сообщил своим корреспондентам: «Этот ответ убил у меня интерес к толстовству»[1162]. Далее в этом письме Хилков сообщает, что желал и надеялся, что писатель признает свою неправоту, ибо верил в силу Толстого. Но, к сожалению, этого не произошло. Хилкову стала понятна простая, но зловещая истина: «Любовь к ближнему, как она проповедуется Толстым, ничего общего с духовной любовью не имеет»[1163]. К сожалению, в переписке с кн. Д. А. Хилковым проявляется характерное для Л. Н. Толстого нежелание серьезно обсуждать свои собственные взгляды, некий страх, основанный на неприязни.
Сочетание этих двух мотивов – твердая отповедь агрессивной антицерковной пропаганде Л. Н. Толстого и молитва о его заблудшей душе – вот что составляло суть церковного подхода к его жизни.