рганный тип, насколько можно судить теперь по раскопкам, расселялся от Киева до Москвы, Твери, Галиции и Польши, и, по-видимому, шел с юго-запада на север и северо-восток при своем расселении. Вызывать это расселение могли и условия и удобства охотничьего промысла, подобно тому как и теперь европеец подвигается всё более на север в Америке, и как подвигались и великоруссы на восток России и Сибирь, — или же отыскивание более спокойного, более скрытого убежища. Север заселялся потому, что там было больше простора для охотника, меньше борьбы и конкуренции с людьми. Для удобства охоты нужно иметь в своем распоряжении значительные пространства, и следовательно, население должно быть редко. Если поселения первобытных Петербуржцев были редки, то для размножения себе подобных им предстояло два выхода: или пережениться с ближайшими соплеменными соседями или брать жен из других племен. При том и другом условии тип в естественно-историческом смысле мог испортиться, то есть представить искажение; при соединении с иноплеменными чистота признаков утрачивалась, а при близких кровных соединениях могли чаще произойти болезненные, патологические явления, так как о возможности такого влияния кровных соединений имеются указания. Последнее, то есть возможность жениться между близкими соплеменными лицами указывается тем, что и мужские, и женские черепа представляют только различие, но не существенную разнородность; они все длинноголовы и все в черепе представляют общий основной тип, проходящий даже в лицевых признаках, так как все черепа оказались не широконосыми и все низкоорбитными. Правда, что один череп и широкоскуласт и имеет то своеобразное лицевое очертание, которое напоминает монгольскую кровь и сибирские курганные черепа, но это случай исключительный, и, может быть, череп принадлежал какому-нибудь пришельцу; на остальных ничего такого выдающегося не замечается. Гораздо вероятнее, что найденная местность в Петербургской губернии принадлежала не к поселку, а к постоянной стоянке различных охотников, приходивших сюда на промысел по преимуществу из средней России, а может быть и с севера. За это говорит то, что черепа найдены были не на одном уровне и в условиях, не вполне тождественных. Если это так, то тогда различия в типе черепов не требуют никаких предположений о влиянии смешения в тесном родственном кругу или с другими близкими племенами, а объясняются просто тем, что люди принадлежали хотя и к одному основному племени, но жившему в очень различных местах и потому представившему некоторые частные особенности.
Сводя всё сказанное, можно придти к некоторым фактам, вносимым вновь в науку открытием А. А. Иностранцева стоянки людей каменного века, и весьма любопытным. Факты эти суть:
1) Самый древний тип народонаселения до сих пор известный для Петербургской губернии был длинноголовый.
2) В нем существовали несомненные черты, родственные с курганным типом средней России.
3) Так как и другие черепа из курганов с длинноголовым населением, как например, Полтавской и Ярославской губернии, в могилах с предметами исключительно каменными, дали тоже длинноголовый тип, то этим значительно отдаляется в глубь веков заселение средней и северной России длинноголовым типом людей, представившим значительное единство в своих краниологическх черепах. В самые древние времена мы встречаем в коренных областях России только длинноголовых, и они пока должны считаться первыми заселителями этой области земли русской.
4) Этот факт важен для нас потому, что выясняет нам и значительную наклонность к длинноголовости современных русских черепов. Если стала потом появляться всё большая и большая примесь короткоголовых к великоруссам, то потому, что уже в период каменного века на пограничных северных и восточных местах, начиная с Мурома, восточных уездов Московской губернии и Петербурга, длинноголовое племя стало окружаться короткоголовыми урало-алтайскими племенами, всё более и более с ним смешивавшимися. Замечательно, что Муромский череп каменного века гр. Уварова такой же короткоголовый, как и многие курганные последующие черепа той же местности.
5) В настоящее время, имея перед собой черепа каменного века из различных, хотя и немногих, местностей России, я считаю, что наибольшей научной вероятностью является то мнение, что славяне-великоруссы не есть какое-либо пришедшее впоследствии, в новые времена, племя в среднюю Россию, но потомки искони, с каменного века, населявшего ее народа, представившего значительное единство антропологического строения и явившегося цельным краниологическим типом.
6) Петербургская стоянка каменного века характерна наклонностью к длинноголовости своего народонаселения, малыми размерами черепов и выразившимся уже резким различием в мужских и женских типических черепах. Последнее указывает уже на то, что женщины и мужчины уже выработали разделение труда, при котором на долю мужчин выпала физическая работа, а на долю женщины домашний обиход, не требовавший особенного развития мышц.
Основывать какие-либо выводы на найденных костях скелета я не считаю возможным: во-первых, по их малочисленности, а во-вторых, потому, что до настоящего времени племенные признаки разработаны на скелете не настолько, чтобы можно было отличить с некоторой вероятностью постоянные племенные от индивидуальных личных вариаций.
Антропологические данные к изучению цыганА. П. Богданов
Москва
1878
Цыгане несомненно имеют право на то, чтобы обратить на себя внимание с чисто антропологической точки зрения, не говоря уже об этнографических и исторических особенностях их быта и истории. Это раса, сохраняющая свои типические черты и свои обычаи при самых разнообразных условиях, начиная от Испании и доходя до Индии. В Москве цыгане составляют одну из этнографических особенностей, укоренившихся с давних времен и возбуждающую внимание всякого как серьезного, так и поверхностного постороннего путешественника. Быть в Москве и не послушать цыган нельзя для всякого наблюдателя, желающего ознакомиться с особенностями Москвы. Кроме того, Московские цыгане, вследствие бытовых причин Москвы, внесли в строй своей жизни некоторые характерные особенности, которые могут иметь значение при сравнительном изучении вопроса о цыганах вообще, заинтересовавшего значительно в последнее время и археологов, вследствие той роли, которую стали приписывать цыганам по отношению к бронзовому периоду Европы.
Антропологический отдел Общества Любителей Естествознания возбудил несколько лет тому назад вопрос об изучении Московских цыган, но долгое отсутствие средств для систематической разработки антропологических вопросов тормозило и это изучение, как и многое другое в деятельности отдела. Впрочем, благодаря И. И. Вилькинсу и В. Н. Бензенгру, собраны были некоторые предварительные сведения, весьма интересные. С учреждением особого Комитета антропологической выставки, с его значительно развившимися учеными и материальными средствами, быстро подвинулся вперед и вопрос о цыганах, так что в настоящее время работы по изучению их идут последовательно и систематично: делается серия бюстов, снимается систематическая серия портретов, изучается их наречие и их антропологические особенности. Деятельное содействие В. К. Попандопуло, обладающего значительной медицинской практикой между Московскими инородцами, в том числе цыганами, значительно облегчило и подвинуло систематическое изучение цыган. Затруднения не устранены только по отношению получения цыганских черепов. Поездки наших сочленов в южные губернии России и нахождение наших корреспондентов и сотрудников в Бессарабской области также позволили надеяться на пополнение наших собраний материалом, необходимым для удовлетворительной обстановки пособий по изучению цыган. Согласно обычаю, начинающему установляться в нашем Комитете, представлять по мере обработки вопроса предварительные доклады, как по сделанному уже прежде, так и по указанию фактов особенно желательных с точки зрения антропологической выставки, я имею честь представить Комитету в настоящем докладе некоторые предварительные материалы, могущие, по моему мнению, облегчить содействие Комитету тех из наших сочленов, кои захотели бы помочь ему.
Прежде всего я остановлюсь на тех данных о московских цыганах, кои мне удалось получить. Всего интереснее в этом отношении замечания протоиерея Руднева (близко знакомого с бытом Московских цыган, состоящих его прихожанами), сообщенные И. И. Вилькинсом.
«Рано, по крайней мере, задолго до 1812 года, — говорит г. Руднев, — появляются в приходе Св. Великомученика Георгия, что в Грузинах, равно как и в приходах Василе Кесарийском, Ермолаевском и частью Спиридоновском, новые прихожане — цыгане, народ, вероятно, прежде кочевавший, неутративший и теперь своего характера, своего языка, своих привычек. Цыганам даны были некоторые привилегии, с бурмистрами во главе, производившими между ними суд и расправу, которых они сами выбирали из среды своей. Теперь они совершенно уравнены с русскими. Цыгане находятся еще около Калужских и Серпуховских ворот, поблизости этого места к поприщу их деятельности — конной площади, но здесь их много меньше.
Собственных домов у них мало, каких-нибудь 5–6, и теми завелись они в последнее время. Все они исповедания православного и исполняют постановления церкви не хуже русских. Пьяных между ними сравнительно меньше, чем между русскими, может быть потому, что между ними нет мастеровых и фабричных, особенно преданных пьянству; о ворах также почти не слышно. Народ крикливый, но трусливый. Людей грамотных между ними очень мало; детей своих ни дома не учат, ни в школы не отдают. Лет 27 тому назад, когда открыт был Пресненский детский приют, попечительница оного А. И. Васильева просила меня привлечь туда для обучения грамоте, закону Божию и рукоделию детей цыганских. Как ни старался я, но только одна вдова цыганка согласилась отдать в приют дочь свою, но и той впрок не пошло. Прочие упорно отказывались, несмотря на обещания пособия бедным из них. Интересы умственные и служебные совершенно чужды цыганам, и потому в умственном отношении они тупы. Нет между ними ремесленников, все мелкие купцы и мещане. Главное занятие их — лошадиная торговля, пришедшая теперь в упадок, может быть от уменьшения конных заводов; потому большая