«Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии — страница 13 из 23

И. Г. КоноваловаГидрография Восточной Европы в географическом сочинении ал—Идриси

Введение

Крупнейшим средневековым арабским географом был ал—Идриси (1100–1165), автор сочинения «Отрада страстно желающего пересечь мир» («Нузхат ал—муштак фи ихтирак ал—афак», 1154 г.),[364] иногда именуемого просто «Географией» или «Книгой Рожера», по имени норманнского короля Сицилии Рожера II (1130–1154), по заказу которого было написано это произведение. Труд ал—Идриси является сводом географических знаний, накопленных арабской наукой к середине XII в., и представляет собой описание всей ойкумены.

Согласно традиции, идущей от греческой и персидской географии, ал—Идриси разделил всю обитаемую землю на семь широтных зон – «климатов» (иклим). Каждый климат, в свою очередь, ал—Идриси – и это явилось его нововведением – разбил на десять поперечных частей—секций (джуз), равных по длине и ширине. Описание ойкумены ал—Идриси ведет по климатам, с юга на север, а внутри климатов – по секциям, с запада на восток. Каждому описанию соответствует карта. Таким образом, 70 секционных карт, будучи сложены вместе, образуют прямоугольную карту мира с изображением морей, озер, рек, гор, городов и политических образований.

Наряду с подробным рассказом о Западной Европе и мусульманских странах, в труде ал—Идриси содержится богатейший и порой уникальный для арабской географической литературы материал о физической и этнополитической географии Восточной Европы (в 4–7 секциях VI–VII климатов). В сообщениях ал—Идриси об этом регионе переплетаются информация, исходящая от купцов и путешественников, и данные, почерпнутые географом из трудов своих предшественников, в особенности географов X в. Ибн Хаукала и ал—Мас‘уди.

В отличие от арабских ученых IX–XI вв., знавших из рек Восточной Европы лишь Волгу, Дон и Дунай (преимущественно в их нижнем течении), ал—Идриси было известно куда больше рек этого региона. Ал—Идриси располагал подробными сведениями о населенных пунктах, стоявших на Дунае (Дану[365]), Днестре (Данаст[366]), Днепре (Данабрис[367]).

О Доне ал—Идриси имел очень неполные данные, которые не позволили ему представить эту реку в виде отдельного водного потока: на карте Дону отчасти соответствует река Сакир, которая изображена как рукав Атила, впадающий в Черное море.[368] Описание реки Русиййу[369] дает некоторые основания сопоставлять ее с рекой Кубанью, правда, без полной уверенности в их тождестве.[370] В Восточном Причерноморье ал—Идриси отметил еще одну реку, которая впадает в море близ города «Черная Кумания». Она не имеет названия, и в ее описании преобладают данные мифологического характера.[371]

Среди рек Черноморского бассейна ал—Идриси называет также реку ар—Русиййа, т. е. «Русскую».[372] На карте она изображена в виде огромной водной магистрали, пересекающей с севера на юг всю Восточную Европу.[373] Гидроним «Русская река» относится к числу тех географических названий «Нузхат ал—муштак», которые вобрали в себя информацию из различных источников, имеют в силу этого сложный состав и не могут быть отождествлены с каким—либо одним географическим объектом.

Сходным по характеру гидронимом является и наименование Атил, которое обычно без всяких оговорок рассматривают как обозначение Волги, что на самом деле не вполне корректно.

У ал—Идриси были некоторые сведения и о реках бассейна Балтийского моря. На картах 6 секции VI климата и 5–6 секций VII климата помечено четыре реки, впадающие в «Море Мрака»: Бурну, Марката, Нартагу и еще одна безымянная.[374] В тексте «Нузхат ал—муштак» имеется информация лишь об одной из них – о реке Бурну, которая упоминается в связи с сообщением о городе, стоящем близ ее устья,[375] и отождествляется с рекой Пярну. Что касается трех остальных рек, то их, судя по положению на карте, следует искать к северу от реки Пярну (восточноевропейские секции карты ал—Идриси см. илл. 19).

ОЧЕРК 1Первые сведения о бассейне Днепра

Реку Днепр (Данабрис) ал—Идриси упоминает неоднократно. Основной объем сведений о Поднепровье помещен в составе сообщений о лежавших в бассейне этой реки древнерусских городах – в 5 секции VI климата сочинения; отдельные дополнения имеются в 6 секции VI климата и в 5 секции VII климата.

В 5 секции VI климата, посвященной описанию дунайских болгар, Руси и Кумании, дан общий перечень древнерусских городов, а вслед за ним – дорожники с указанием взаимного положения населенных пунктов и расстояний между ними: «Что касается страны ар—Русиййа, то к этой секции относятся [следующие] ее города: Луниса, Зала, Саклахи, Галисиййа,[376] Синубули, Бармуниса, Арман, Барасаниса, Луджага, Саска, Авсиййа, Кав, Баразула, Баразлав, Канив, Улиски, Мулиса. Что касается города Бармуниса, то он расположен на реке Данабрис; это красивый город. От него до города Синубули шесть дней [пути]; это большой процветающий город, [стоящий] на реке Данабрис, с западной стороны. Точно так же от города Бармуниса до города Кав, [стоящего] на реке Данабрис, вниз по реке шесть дней [пути]. От него до города Баразула, [находящегося] к северу от реки, пятьдесят миль. От него до [города] Авсиййа по суше два дня [пути]; это маленький цветущий город. От города Авсиййа до города Барасаниса два дня [пути]; это многонаселенный красивый город, [расположенный] в стороне от реки.[377] От него до города Луджага два дня [пути] на север. От города Луджага до города Арман три небольших перехода на запад. Точно так же от города Арман на восток до города Барасаниса четыре перехода. От [города] Барасаниса до города Мулиса, [стоящего] в устье реки Данабрис, пять переходов. А Улиски – это город, [расположенный] на восточной стороне устья реки Данабрис. От города Улиски до города Канив три перехода. От вышеупомянутого города Баразула вниз по реке до города Баразлав один день [пути]. От города Баразлав вниз по реке до вышеупомянутого [города] Канив полтора дня [пути]. От города Кав до города Най из страны ал—Куманиййа шесть переходов».[378]

Очевидно, что в рассказе о древнерусских городах внимание географа направлено на описание маршрутов, связывавших эти населенные пункты, а сведения о Днепре приводятся лишь попутно. Согласно данным ал—Идриси, на берегу этой реки было расположено семь городов – Кав (Киев), Синубули (Смоленск), Баразлав (Переяславль Русский), Канив (Канев), Мулиса и Улиски в устье реки (оба топонима – варианты наименования Олешья), Бармуниса (Туров).[379]

Говоря о движении по реке, ал—Идриси все время ведет речь только о Днепре. Несмотря на то, что некоторые из упомянутых им городов располагались не на самом Днепре, а на его притоках – Туров на Припяти, Переяславль Русский на Трубеже, – географ воспринимал Днепр со всеми его притоками как единое целое. Об этом же свидетельствует и изображение Днепра на карте ал—Идриси, где река показана в виде одного рукава, текущего с севера в Черное море.[380]

О Днепре говорится также в 6 секции VI климата сочинения ал—Идриси, в рассказе о Черном море: «С северной его стороны в него впадает река Данабрис, она приходит от тыльной стороны озера Тирма».[381]

Наконец, в 5 секции VII климата ал—Идриси сообщает об истоках Днепра. Рассказав об озере Тирма,[382] ал—Идриси затем приводит данные о берущей начало неподалеку от этого озера реке Днепр: «Напротив его (озера. – И. К.) тыльной части, посреди лугов и лесов, находятся истоки реки Данабрис, которая называется там Балтас».[383] В этом фрагменте любопытна информация о том, каким было местное наименование Днепра в районе его верховьев (Балтас).[384] О. Талльгрен—Туулио сопоставил этот термин со славянским словом «болото» в его неполногласном варианте – «блато», либо с новогреческим βαλτος,[385] Б. А. Рыбаков рассматривает его как «топонимический пережиток» гидронима «Борисфен».[386] Скорее, можно предполагать связь с балтийской основой bal / bel, к которой восходят лит. и лат. bala («болото», «мокрый топкий луг», «мокрая низина»), лат. belute – «лужа», лит. baltas – «белый».[387]

Как нетрудно заметить, данные ал—Идриси о Днепре и стоящих по его берегам древнерусских городах исходили от нескольких лиц. Об этом свидетельствуют разные формы приведенных географом топонимов – славянские и греческие, а также употребление информаторами различных единиц для измерения расстояний между городами – миль, переходов, дней пути. Употребление слов «напротив» (ﺔﻠﺎﺒﻘ ﻦﻤ) и «тыльная часть» (ﺮﻬﻈ) в качестве географических терминов, а также указание местного названия днепровских верховьев – Балтас – и характера местности в этом районе («среди лугов и лесов») свидетельствует о том, что информация о взаимном расположении истоков Днепра и некоего озера, которое ал—Идриси уже сам отождествил с озером Тирма, исходила от путешественника. Упоминание Кумании позволяет отнести эти данные к XII в.

ОЧЕРК 2Традиционные и новые данные о реке Атил

Волжский бассейн относился к числу тех регионов Восточной Европы, о которых в арабской географической литературе IX–XI вв. имелось довольно много сведений. Эти сведения были различного характера: они касались физической и политической географии, содержали этнографические данные, давали информацию о городах и торговых путях региона. Основными источниками этих данных являлись рассказы купцов и путешественников, ездивших в Итиль и Булгар. Поэтому стержнем, вокруг которого группировалась информация о Восточной Европе в рассказах таких путешественников, был Волжско—Каспийский путь, связывавший Восточную Европу со странами Ближнего Востока и Средней Азии. Олицетворением этого пути в арабской географической литературе стала река Атил. Значительная часть сведений о Волжском пути повторялась арабскими учеными по традиции и со временем составила устойчивый комплекс данных, детально проанализированный Б. Н. Заходером и получивший от него название «Каспийский свод сведений о Восточной Европе».[388]

Сочинение ал—Идриси обнаруживает хорошее знакомство его автора с этим направлением в арабской географии. Ал—Идриси довольно много почерпнул из традиции, однако его заимствования явились результатом самостоятельной переработки книжных сведений, осуществленной в связи с задачами его собственного сочинения и под влиянием современных ему данных.

Описание реки Атил (в написании ал—Идриси – Исил) неоднократно встречается в сочинении ал—Идриси: дважды в 7 секции V климата и по одному разу в 6 и 8 секциях VI климата.

Первый раз ал—Идриси приводит характеристику реки Атил в связи с рассказом о Каспийском море: «Ал—Хаукали рассказывает в своей книге, что это море также не соединяется с другими морями, которые есть на поверхности земли, ни посредством связи, ни посредством смешивания, кроме того, что входит в него из реки ар—Рус, известной под названием Исил. Эта река берет начало в земле тюрок и течет, отклоняясь на восток, пока не достигнет [земли] булгар; там она разделяется на два рукава, первый из которых течет в море ал—Баб ва—л–Аб—ваб, о котором мы уже говорили, тогда как второй рукав течет на запад до моря Нитас, начинающегося у земли ал—Кустантина и сообщающегося с Окружающим морем через пролив Зукак[389]».[390]

Приведенное описание реки Атил является вставкой ал—Идриси в рассказ Ибн Хаукала о Каспийском море. Ал—Идриси сделал ее, как мне кажется, для того, чтобы пояснить слова Ибн Хаукала о связи Атила с Окружающим морем через «Константинопольский канал». Поскольку описание течения Атила в данном случае не являлось самоцелью ал—Идриси, а должно было проиллюстрировать рассказ его предшественника, это описание отличается от других сообщений о реке Атил, имеющихся в сочинении ал—Идриси.

Еще одно описание реки Атил дается в связи с характеристикой Хазарии: «Восточный рукав реки Исил [берет начало] в области басджиртов, затем течет между баджнаками и булгарами, являясь границей между ними; он течет на запад, пока не пройдет позади булгар; затем снова отклоняется на восток, пока не минует русов, затем булгар, затем буртасов, затем хазар с тем, чтобы влиться в море ал—Хазар. Говорят, будто Исил разветвляется более чем на семьдесят рек, но главное русло реки впадает в море ал—Хазар. Говорят, что если воды этих рек объединить, то они образуют более полноводную реку, чем Джайхун[391] или река Балх.[392] От этой реки отделяется рукав, [текущий] на запад[393] до впадения в море Нитас, о чем мы уже сказали».[394]

Вновь обращаясь к описанию Хазарии в 6 секции VI климата, ал—Идриси приводит еще одну характеристику реки Атил, отличающуюся некоторыми деталями от описания Атила в 7 секции V климата: «Ал—Хазар – это название страны, а ее столица – [город] Исил. Исил – это [также] название реки, которая течет к нему[395] от русов и булгар и впадает в море ал—Хазар. Исток этой реки [находится] в восточной стороне, в некоей области Опустошенной страны, затем река проходит через Зловонную землю[396] на запад до тех пор, пока не пройдет позади булгар,[397] после чего возвращается на восток и протекает через землю русов, затем через [землю] булгар, затем через [землю] буртасов и течет [далее] в землю хазар, пока не впадает в море.[398] О ней говорят, что от нее отделяются свыше семидесяти рек, а основное русло реки течет к хазарам».[399]

Наконец, в 8 секции VI климата, рассказывая о «Зловонной земле», ал—Идриси говорит о горе Аскаска, с которой стекают орошающие «Зловонную землю» реки, в том числе и истоки реки Атил: «Гора Аскаска протянулась с севера на юг с небольшим отклонением к востоку. С этой горы текут пять рек. Одна из них – река Шахзарудж, а ниже ее [течет] другая река. На расстоянии двух дней [пути] от нее берет начало (в горе Аскаска. – И. К.) большая река, которая на расстоянии двух дней пути [вниз] по течению реки разветвляется [на две реки], а они впадают в [еще одну] реку – Шауран – с южной стороны. Эти реки [находятся] на востоке Зловонной земли. Что касается остальных трех рек, то из них начинается река Исил. Все они берут начало в этой горе, называемой Аскаска, и текут на запад, пока не соединятся в одну [реку], которая затем течет до земли булгар, поворачивает на восток, пока не дойдет до границ земли ар—Русиййа, и там разветвляется. Один ее рукав течет до города Матраха и впадает в море между ним и городом Русиййа. Что касается второго рукава, то он спускается от земли булгар и течет на юго—восток до земли ал—Хазар и впадает за Исилом в море ал—Хазар».[400]

Как видно, описания реки Атил в сочинении ал—Идриси несколько отличаются друг от друга, но у первых трех прослеживается общий источник – сообщение Ибн Хаукала о реке Атил,[401] на данные которого ал—Идриси однажды прямо ссылается. Четвертое описание опирается на какие—то иные источники и имеет более оригинальный характер.

Кроме описаний всего течения реки Атил и ее рукавов, у ал—Идриси имеется множество упоминаний об отдельных участках реки – о рукаве Атила, впадающем в Черное море,[402] о притоке Атила, на котором стоят города басджиртов.[403] Наконец, секционные карты с изображением Атила содержат некоторые детали о притоках реки, отсутствующие в тексте.[404]

Хотя за основу описания реки Атил ал—Идриси взял сообщение Ибн Хаукала, сицилийский географ внес новые подробности в характеристику реки. Прежде всего, значительной переработке подверглись сведения об истоках Атила, появившиеся в сочинении ал—Идриси в результате использования им дополнительных источников. Географическая традиция арабо—персидской литературы IX–XI вв., основываясь на данных Птолемея, за основное русло верхнего Атила принимала реку Каму. При этом ее истоки искали далеко на востоке, путая их с верховьями Иртыша. Ал—Истахри и Ибн Хаукал помещали верховья Атила в земле киргизов и на территории между кочевьями гузов и кимаков.[405] Автор «Худуд ал-‘алам» выводил исток Атила из неких северных гор, откуда, по его словам, вытекал и Артуш (Иртыш).[406] На помещение истоков Атила на востоке могло оказать влияние и бытовавшее среди арабских географов мнение о связи рек Западной Сибири с Каспием. Так, ал—Мас‘уди упоминает «Белый» и «Черный Иртыш», впадающие в Каспийское море.[407]

Ал—Идриси имел много сведений о стране кимаков[408] и поэтому отказался от ставшего традиционным представления о том, что Атил берет начало в стране киргизов и течет между гузами и кимаками. В одном из описаний Атила, близком к тексту Ибн Хаукала, ал—Идриси пишет о том, что исток реки находится в стране тюрок, но не говорит при этом, какой тюркский народ имеется в виду. В следующем описании он уточняет, что исток реки лежит в стране басджиртов. В рассказах об Атиле из другой секции уже идет речь о том, что истоки реки Атил стекают с горы Аскаска. Однако местонахождение самой этой горы было, по—видимому, не вполне ясно для ал—Идриси. Поэтому он связал сведения о горе Аскаска с географическими легендами о «Зловонной земле» и «Опустошенной стране».

Установить источник сообщения о «Зловонной земле», неоднократно упоминаемой в сочинении ал—Идриси,[409] нетрудно. Этот хороним географ мог позаимствовать из сообщения Ибн Хордадбеха или ал—Джайхани, на сведения которых он ссылается, приводя рассказ о путешествии Саллама ат—Тарджумана к стене Йаджуджа и Маджуджа.

По сравнению с сообщением Ибн Хордадбеха рассказ ал—Идриси о путешествии Саллама выглядит более подробным. У Ибн Хордадбеха сказано, что после остановки у владыки хазар путешественники двинулись дальше и через 26 дней достигли «черной земли с неприятным запахом». По ней они шли 10 дней и пришли к городам, лежавшим в развалинах.[410] В отличие от Ибн Хордадбеха, ал—Идриси не упоминает, что путешественники посетили Хазарию. Он пишет, что, побывав у Филан—шаха,[411] они отправились далее и через 27 дней подошли к границам земли басджиртов и только потом вступили в «Зловонную землю», которую пересекали 10 дней, а еще через месяц – пришли в «Опустошенную страну», под которой, вероятно, могли иметься в виду те самые лежавшие в развалинах города, упоминаемые Ибн Хордадбехом.[412]

Имеющиеся у ал—Идриси подробности – по сравнению с сочинением Ибн Хордадбеха, сохранившимся, как известно, в сокращенной редакции, – как полагают, были взяты им либо из недошедшего до нас труда ал—Джайхани, либо из основной редакции Ибн Хордадбеха.[413]

Рассказ о путешествии Саллама был, однако, не единственным источником ал—Идриси о «Зловонной земле». Не случайно географ заводит о ней речь в различных частях своего сочинения и – за единственным исключением – вне всякой связи с путешествием Саллама.[414]

Кроме популярных в мусульманском мире рассказов о народах Йаджудж и Маджудж и об экспедиции Саллама к окружавшей их стене, хороним «Зловонная земля» мог встретиться ал—Идриси и в рассказах путешественников. О вероятности использования такого рода сведений говорит сам характер описания этой земли, свидетельствующий о том, что ал—Идриси считал «Зловонную землю» не каким—то легендарным, а вполне конкретным географическим понятием.

Подробная характеристика «Зловонной земли» помещена в 8 секции VI климата, наряду с рассказом о земле тюрок—карлуков, обитавших в Восточном Приаралье.[415] В пределах «Зловонной земли» ал—Идриси называет два города. Один из них, Сукмакиййа, лежит, по его словам, на севере «Зловонной земли». Описание города у ал—Идриси весьма схоже с описаниями многих пунктов, данные о которых исходили от путешественников и купцов: указаны размеры города, занятия его жителей, устройство городского управления, местоположение города на горе под названием Тагура, приведено расстояние до другого города, находящегося на востоке «Зловонной земли». Сведения об этом втором городе, именуемом Тагура (по утверждению ал—Идриси, наименование горы Тагура происходило от названия города), также не лишены конкретных черт: сказано о размерах города, его населении и местонахождении. Вероятность получения сведений об этих городах от путешественников или купцов подтверждается не только составом сообщений, но и тем, что местонахождение города Сукмакиййа определяется из разных точек в пространстве: сначала сказано, что он находится на севере «Зловонной земли», а чуть ниже говорится о том, что он расположен на востоке, как и город Тагура.[416] Возможно, что ал—Идриси получил сведения о городе Сукмакиййа от нескольких лиц, двигавшихся к этому пункту из различных мест. Сведения об облике двух городов «Зловонной земли» хотя и несут на себе черты информации, свойственной отчетам путешественников и купцов, но являются слишком общими, не позволяющими высказать какие—либо предположения о возможном местонахождении этих городов.[417]

Описание двух городов «Зловонной земли» дает нам указание еще на один источник рассказа ал—Идриси об этой области – античную традицию. Название горы, на которой стоят оба города – Тагура, – восходит к географическому сочинению Птолемея и его арабским переработкам. У Птолемея упоминается гора Тапура (Ταπούρα).[418] Гора Тафура фигурирует в труде ал—Хорезми среди прочих гор, окружающих VII климат. По своему положению она соответствует Тапурским горам Птолемея.[419] Однажды у ал—Хорезми говорится о горе под названием Тагура.[420]

Название горы Аскаска, где берут начало орошающие «Зловонную землю» реки, также может быть связано с античной географией. К. Миллер сопоставлял этот ороним ал—Идриси с наименованием горАскатака (’Ασκατάκα) у Птолемея.[421] В сочинении ал—Хорезми в описании VI климата упоминается гора Асфатафа, соответствующая горе Аскатака у Птолемея.[422] Вершина этой горы, по словам ал—Хорезми, направлена на север. Среди гор, окружающих VII климат, ал—Хорезми называет также гору Аскасийа, вершина которой тоже направлена на север.[423] В разделе «Источники и реки VII климата» ал—Хорезми говорит о трех реках, берущих начало в горе Аскасийа и впадающих в «Длинную реку».[424] Все эти горы ал—Хорезми помещает далеко на востоке, так же, как и ал—Идриси. «Длинная река», куда впадают указанные ал—Хорезми реки, текущие с горы Аскасийа, сопоставляется с Сырдарьей.[425] Вместе с тем, такое понимание было, по—видимому, не единственным в арабской географии. Например, у Сухраба эта же река называется рекой Хазар,[426] под которой можно подразумевать Атил.

Описание горы Аскаска, включенное в труд ал—Идриси, выдает его картографические источники. В самом деле, сказать про горный хребет, что он простирается «с севера на юг с небольшим отклонением к востоку», можно только глядя на карту.

Таким образом, ал—Идриси существенно пересмотрел традиционную точку зрения арабских географов, помещавших истоки Атила в стране кимаков. Не отказываясь от поисков верховьев Атила далеко на востоке, ал—Идриси, тем не менее, предложил свою версию их местонахождения, которая сложилась у него под влиянием различных сведений. Последние включали в себя данные античной географии в их арабской переработке (названия гор Аскаска и Тагура, а также города Тагура) и арабские космографические представления («Зловонная земля», «Опустошенная страна»), которым ал—Идриси пытался придать реальный характер, обогатив их информацией, восходящей к рассказам путешественников. Остается выяснить, что ал—Идриси подразумевал под тремя истоками Атила – имелись ли тут в виду какие—то реальные реки или, может быть, он просто воспользовался вышеупомянутыми сведениями ал—Хорезми о том, что в горе Аскасийа берут начало три реки. На секционных картах ал—Идриси верховья реки Атил так и изображены: тремя стекающими с горы Аскаска безымянными потоками.[427] Однако, на мой взгляд, ал—Идриси не только не позаимствовал эту информацию ал—Хорезми, но само его обращение к труду последнего в данном случае было продиктовано тем материалом, который ал—Идриси получил из других источников, а именно – от путешественников и купцов.

В рассказе о реках, берущих начало на горе Аскаска, говорится, что там находятся истоки пяти рек. Три из них составляют верхнее течение Атила, а две других – река Шахзарудж и еще одна безымянная – впадают в реку Шауран. Река Шауран отождествляется с рекой Урал.[428] В таком случае вполне вероятно, что река Шахзарудж и вторая безымянная река, берущие начало в горе Аскаска, отражают попавшие к ал—Идриси данные о притоках р. Урал, самыми крупными из которых являются Илек и Сакмара. Такая деталь, как измерение длины течения реки в днях пути, говорит о том, что в этом сообщении ал—Идриси, возможно, есть следы непосредственного знакомства его информаторов с реками Южного Урала.

Река Урал была известна Птолемею под названием Даикс. Сведения о ней имеются и в книге ал—Хорезми: не приводя наименования реки, он помещает ее истоки в горах Румика и Арсана.[429] Как видно, информация ал—Хорезми о горах Румика и Арсана, где берет начало река, соответствующая Даиксу Птолемея, не была использована ал—Идриси, сообщение которого о реке Шауран опирается на устные источники.

Скорее всего, к устным данным восходят и сведения ал—Идриси о трех истоках Атила, являющихся реальными реками, протекающими в том же географическом районе, что и река Шауран. Как уже отмечалось в литературе, три истока реки Атил могут быть сопоставлены с рекой Белой и ее притоками, самый крупный из которых – река Уфа с ее притоком Ай.[430] Все эти реки берут начало на Южном Урале, там же, где находятся и истоки реки Урал. Б. А. Рыбаков обратил внимание на то, что в русских летописях река Белая называется «Белой Воложкой», т. е. по своему названию может быть принята за Волгу как таковую. Башкиры и татары до сих пор называют реки Каму и Белую соответственно «Идель» и «Агидель» (Белая Идель), а р. Уфу – «Караидель» (Черная Идель).[431]

Возможно, что именно устные данные об истоках Атила побудили ал—Идриси в поисках недостающих деталей (например, названия горы, откуда вытекали реки) обратить внимание на книжные сообщения о горах, окружающих VII климат, и на их картографическое изображение в сочинениях более раннего времени.

Кроме основного течения реки, ал—Идриси знает два притока Атила. Оба они безымянные. Один из притоков показан на карте в виде реки, два истока которой берут начало на горе Айани, расположенной к северо—востоку от горы Аскаска, у северного края карты, неподалеку от горы Кукайа.[432] В тексте об этом притоке почти нет никаких данных. Не сказано, какой это приток – правый или левый, как он называется, каково его течение и где лежат его истоки. Он упоминается лишь однажды в 7 секции VII климата в связи с описанием стоящих на этой реке городов басджиртов.[433] По имеющейся текстовой информации составить картографическое изображение этого притока невозможно, поэтому остается предположить, что ал—Идриси воспользовался в данном случае какой—то картой. На эту мысль наводит и характер изображения второго притока Атила: согласно карте, он берет начало также на горе Айани, но к востоку от первого.[434]

О горе Айани в тексте сочинения ал—Идриси ничего не говорится. К. Миллер сопоставил ее с Аланскими горами Птолемея.[435] У ал—Хорезми этим горам соответствует гора ал—Лан, названная среди гор, окружающих VII климат.[436] Очень вероятно, что именно из данного источника ал—Идриси позаимствовал (в несколько искаженной форме) название горы Айани – ведь в списке гор ал—Хорезми гора ал—Лан помещена между хорошо знакомыми ал—Идриси горами Аскасийа и Тафура. Вместе с тем, у ал—Хорезми отсутствуют указания на наличие истоков каких—либо рек в горе ал—Лан. Поэтому наиболее вероятно, что, взяв с карты ал—Хорезми название горы Айани, ал—Идриси самостоятельно дополнил данные ал—Хорезми сведениями, которые касались притоков Атила и в силу каких—то причин не вошли в текст сочинения ал—Идриси.

Б. А. Рыбаков предложил отождествить безымянный приток Атила, два истока которого берут начало в западной части горы Айани, с верхним течением Камы до впадения в нее реки Белой.[437] А. В. Коробейников считает, что под тремя истоками Атила скрываются Кама и ее притоки – Вятка и Белая.[438] Действительно, в верховьях у Камы есть несколько притоков, самый крупный из них – река Вишера. Правда, истоки Камы находятся на Верхнекамской возвышенности, а Вишеры – на Северном Урале. У ал—Идриси же гора Айани состоит из трех расположенных по отношению друг к другу под углом хребтов, а тот, из которого вытекают оба истока, лежит западнее других. Поэтому вместо Вишеры можно скорее предполагать реку Вятку, истоки которой находятся всего в 60 км от истоков Камы. То, что Вятка в действительности впадает в Каму ниже по течению, чем река Белая, не имеет значения в данном случае, так как информатор ал—Идриси мог и не знать всего течения Вятки и воспринимать ее как один из истоков Камы. Таким образом, можно полагать, что первый безымянный приток Атила на карте отражает сведения о Каме от ее верховьев до впадения в Волгу, а под ее двумя истоками, изображенными на карте ал—Идриси, следует понимать собственно Каму и, вероятно, Вятку. А вот второй безымянный приток Атила, берущий начало в восточной части горы Айани, может соответствовать реке Вишере. В пользу отождествления этих безымянных притоков Атила с верхней Камой и Вяткой говорят и традиционные связи Прикамья с Волжской Булгарией, где арабы черпали свои знания об этом регионе. Именно в Прикамье, как известно, найдено большое количество кладов с восточными монетами и серебряной утварью.[439] Камский речной путь, по которому осуществлялись связи Булгара с народами Севера, был хорошо известен мусульманским географам и путешественникам.[440]

Сведения ал—Идриси о среднем течении Атила и его устье на Каспийском море не содержат ничего нового по сравнению с сообщениями более ранних писателей. Он повторяет часто встречающееся у арабских ученых утверждение о том, что устье Атила является необычайно разветвленным и что число русел, которыми Атил впадает в море, равно семидесяти.[441]

ОЧЕРК 3Река Сакир как олицетворение Волго—Донского пути

Мнение о том, что река Атил связана с бассейном Черного моря, было распространено в арабской географической литературе задолго до ал—Идриси. Первоначально оно воплощалось в представлении о существовании громадного «Константинопольского пролива», который около Константинополя отделялся от моря Рума (Средиземное море), шел на север, разделяя земли славян, и впадал в «Окружающий океан».

В арабской географической литературе IX–X вв. утверждение о том, что Черное море связано с Каспийским посредством впадающих в него рек, было уже не редкостью. Так, Ибн Хордадбех писал о том, что купцы—русы, отправляясь по «Танису – реке славян», «проезжают мимо Хамлиджа»,[442] откуда уже плывут по морю Джурджана.[443] Ал—Мас‘уди уже знал, что Атил имеет связь не с «Окружающим океаном», а с Черным морем. В одном из своих сочинений он писал, что «в верхней части хазарской реки есть проток, вливающийся в залив моря Нитас»;[444] в другом месте географ уточняет, что он понимает под «верхней частью реки»: он пишет, что от Атила «около страны Бургаз (Волжская Булгария) отделяется рукав, который впадает в Майтас (Меотида)».[445] Упоминания об этом рукаве, соединяющем моря, есть и в других местах сочинения ал—Мас‘уди.[446]

Представление о соединении Каспийского моря с Черным было в Средние века распространенным не только в восточной, но и в византийской и латинской литературе.[447]

У ал—Идриси, который располагал куда большим объемом знаний о Черном море, чем его арабские предшественники, полностью утрачено представление о «Константинопольском проливе» как об огромном водном потоке, уходившем далеко на север и там впадавшем в «Окружающий океан». Гидроним «Константинопольский пролив» ал—Идриси относил лишь к проливу Дарданеллы, Мраморному морю и проливу Босфор.

О разделении Атила на два рукава, один из которых впадает в Черное море, ал—Идриси говорит в каждом из описаний Атила, имеющихся в его сочинении. Очевидно, что речь идет о Доне (от излучины до устья), Азовском море и Керченском проливе. Представление об Азовском море как о реке Дон, устьем которого являлся Керченский пролив, было характерно для средневековых итальянских мореплавателей,[448] от которых ал—Идриси и мог получить эту информацию.

О рукаве Атила, текущем в Черное море, ал—Идриси приводит довольно подробные сведения. Во—первых, однажды он говорит о месте его впадения в Черное море между городами Матраха и Русиййа.[449] Во—вторых, на карте и в тексте приведено название этого рукава – река Сакир.[450] Наконец, при описании столицы Хазарии, города Итиля, ал—Идриси рассказывает о том, как жители Итиля попадали в Черное море. Они поднимались вверх по реке Атил до Булгара, затем спускались по «верхнему рукаву» до Черного моря.[451] Представление о рукаве, ведущем в Черное море, как о «верхнем» могло сформироваться у ал—Идриси под влиянием цитированного выше сообщения ал—Мас‘уди о нахождении протока, вливавшегося в Понт, в «верхней части хазарской реки». Информатор же ал—Мас‘уди мог посчитать этот рукав «верхним», так как к нему нужно было «подниматься» вверх по реке от Итиля. Наименование рукава Атила, впадающего в Черное море, рекой Сакир принадлежит, по—видимому, самому ал—Идриси. Такое заключение ал—Идриси мог сделать, сопоставляя информацию, имевшуюся в его распоряжении, о реках Северо—Восточного Причерноморья.

Река Сакир охарактеризована у ал—Идриси в связи с описанием города Матрахи (Тмутаракань). По словам географа, Матраха стоит «на большой реке, именуемой Сакир. Она [представляет собой] рукав, который подходит к городу от реки Исил, а главное русло последней идет к городу Исил, что на море Табаристана».[452]

Еще В. В. Бартольд заметил, что арабские географы имели весьма смутное представление о реках Северного Причерноморья и нередко принимали одну реку за другую.[453] Ал—Идриси в этом отношении не составлял исключения. Его знания о реках Восточной Европы, в сущности, основывались на сведениях лишь об отдельных, наиболее часто посещаемых участках рек. Таковыми, в первую очередь, были места впадения рек в море, рядом с которыми находились торговые центры. Поэтому информация о географических объектах, лежащих на морском побережье, как правило, более или менее точна, а чем дальше вглубь материка, тем больше вероятность контаминации сведений о различных объектах – сведений как современных автору, так и передаваемых по традиции.

В литературе встречаются различные мнения об идентификации реки, названной ал—Идриси рекой Сакир. Ее обычно отождествляют – и не без оснований – то с Кубанью,[454] то с Доном.[455]

Чем было вызвано такое смешение представлений о разных реках у ал—Идриси? Во—первых, могли сказаться географические причины. Информаторы географа, насколько можно судить по его сочинению, не заходили в Азовское море и не знали нижнего течения Дона. Вместе с тем, разветвленное устье Кубани, где стояла Тмутаракань, было хорошо известно мореплавателям и купцам. А поскольку в представлениях средневековых моряков устье Дона начиналось в Керченском проливе, то река Кубань вполне могла быть ими принята за Дон. Во—вторых, ал—Идриси мог испытывать затруднения в связи с необходимостью согласовывать между собой данные, полученные им от разных информаторов. Под рекой Сакир могла иметься в виду Кубань, о которой ал—Идриси не было ничего известно, кроме того, что на ней стоит город Матраха. Вместе с тем, у него были данные о том, что рядом с Матрахой в Черное море впадает рукав Атила. Поэтому географ объединил сведения о реке Сакир с информацией о рукаве Атила, впадающем в Черное море рядом с Матрахой. Наконец, соединению данных об обеих реках, возможно, способствовала теория о кавказских истоках Дона, о которой ал—Идриси мог узнать из сочинения Орозия, названного им в числе своих источников, или из произведений других античных и средневековых авторов, разделявших эту точку зрения.[456]

Хотя в изображении и описании реки Сакир можно видеть контаминацию сведений о двух разных реках, нельзя не заметить, что в отождествлении этих рек ал—Идриси не проявляет полной уверенности. Особенно ярко это видно из текста сочинения. Если на карте был возможен только один вариант изображения течения реки, то в тексте могло сохраниться несколько разных вариантов, в том виде, в каком они были получены от информаторов. Когда ал—Идриси говорит о реке Сакир как о реке, на которой стоит Матраха, он не забывает отметить, что эта река является рукавом Атила.[457] Однако в описаниях течения Атила, где рукав, идущий к Черному морю, упомянут в каждом описании, ал—Идриси лишь однажды называет этот рукав рекой Сакир, да и то это представлено не во всех рукописях.[458]

Гидроним Сакир, насколько мне известно, кроме сочинения ал—Идриси, нигде более не встречается. О его этимологии пока можно ограничиться лишь предположениями, но даже и они, на мой взгляд, подкрепляют отождествление реки Сакир с Кубанью.

В бассейне реки Кубани издавна жило большое число разных народностей. С этим обстоятельством связано существование более двух сотен вариантов названия этой реки, подавляющее большинство которых имеют местное происхождение. Наименование Сакир можно рассматривать как арабизированную передачу одного из местных названий реки – Сехерий, Сетерий,[459] где второй согласный под рукой переписчика превратился в букву ḳаф, чему, возможно, способствовало созвучие местной формы гидронима с арабским глаголом саḳа (букв. «орошать, поливать»).

Между картографическим изображением реки Сакир и ее текстовым описанием, на первый взгляд, имеется одно существенное противоречие: в описании Атила в 8 секции VI климата говорится о том, что место впадения рукава Атила в Понт находится между городами Матраха и Русиййа,[460] а на карте река Сакир обозначена впадающей в Черное море к востоку от Матрахи, а не к западу от нее, как можно было бы ожидать, исходя из данных текста. На карте между городами Матраха и Русиййа вообще никакой реки не помечено.[461]

Однако, если принять во внимание картографические принципы, с помощью которых создавались средневековые карты, то окажется, что указанное противоречие мнимое. Географический эгоцентризм, столь характерный для пространственного восприятия в древности и Средневековье, повлиял и на сочинение ал—Идриси. Элементы эгоцентрического восприятия пространства – непосредственные впечатления купца, мореплавателя, путешественника, следующего тем или иным маршрутом, – нетрудно обнаружить в разных частях труда ал—Идриси. Есть они и на карте. Особенно наглядно географический эгоцентризм проявился при нанесении на карту маршрутных данных. Если к картографическому изображению северо—восточного побережья Черного моря в сочинении ал—Идриси подойти как к буквальному переводу на карту впечатлений мореплавателя, следовавшего по маршруту «Константинополь – Матраха» и «Трапезунд – Бутар (Феодосия)», то тогда все нанесенные на карту географические объекты побережья найдут объяснение. Ал—Идриси поместил на карте все топонимы и гидронимы из имевшихся в его распоряжении маршрутных данных, причем сделал это, соблюдая последовательность их упоминания в рассказах своих информаторов. По сведениям информатора—мореплавателя, заключительный отрезок пути из Константинополя до Тмутаракани выглядел так: Бутар – устье реки Русиййа – Матраха.[462] Если плыть в противоположном направлении, тот же маршрут имел следующий вид: Матраха, стоящая на реке Сакир, – город Русиййа в устье одноименной реки – Бутар.[463] Положение этих объектов на карте точно соответствует тексту: с запада на восток вдоль побережья помечены Бутар, устье реки Русиййа, Матраха; при нанесении на карту встречного маршрута между Матрахой и рекой Русиййа появился значок для города Русиййа. Нетрудно заметить, что если бы маршруты наносились на карту в обратной последовательности, результат получился бы точно такой же.

Поскольку карта передает точный маршрут, которым шли корабли, значительно облегчается локализация всех топонимов и гидронимов, нанесенных на карту и указанных в тексте. «Русская река», точнее говоря, ее устье, обозначает Керченский пролив, город Русиййа – Керчь (Корчев).[464] Рукав Атила, впадающий в Черное море между Матрахой—Тмутараканью и Русиййа—Керчью, это Дон – Азовское море – Керченский пролив.

Проанализировав фрагменты двух лоций, мы убедились в том, что для обозначения донского устья, Азовского моря и Керченского пролива ал—Идриси не употребляет названия реки Сакир, как можно было бы ожидать из ее описания в качестве рукава Атила, а пользуется гидронимом «Русская река». Таким образом, месту впадения реки Сакир в Черное море может соответствовать только река Кубань, а изображение ее течения на карте и ее описание как рукава Атила обнаруживает использование сведений о Доне – от его излучины, где он близко подходит к Волге, до устья на Азовском море.

* * *

Таким образом, гидроним Атил является сложным географическим понятием, не совпадающим ни с одной конкретной рекой Восточной Европы. Для характеристики реки Атил ал—Идриси привлек материал множества различных источников. При описании истоков Атила ученый использовал данные античной географии и арабские космографические представления наряду со сведениями, восходящими к рассказам путешественников. В результате ему удалось существенно переработать традиционную для арабо—персидской географии точку зрения на местонахождение истоков Атила. Как и другие арабские ученые, за верхнее течение Атила ал—Идриси принимал р. Каму, но в дополнение к сообщениям своих предшественников он смог указать и на ее притоки, хотя следует признать, что эти сведения носили весьма туманный характер. Имевшиеся в распоряжении ал—Идриси данные о бассейне Верхней Волги рассматривались им в контексте, не связанном со сведениями о реке Атил. Характеристика нижнего течения Атила при впадении его в Каспийское море выдержана у ал—Идриси в традиционном духе. Ал—Идриси развил представление арабских географов IX–X вв. о существовании рукава, отделяющегося от основного течения Атила и впадающего в Черное море. Поставленный перед необходимостью согласовывать сведения о СевероВосточном Причерноморье, полученные от разных информаторов, географ не сумел разграничить данные о реках Кубань и Дон, в результате чего его сообщение о реке Сакир приобрело противоречивые черты.

ОЧЕРК 4«Русская река»: старый гидроним в новом контексте

«Русская река» упоминается в сочинении ал—Идриси несколько раз. Сначала о ней говорится в составе морского маршрута «Константинополь – Матраха», после описания городов Крыма: «От города Султатийа (Судак) до [города] Бутар (Феодосия) двадцать миль. От Бутара до устья реки ар—Русиййа двадцать миль. От устья реки ар—Русиййа до [города] Матраха двадцать миль».[465] Данные такого же типа содержатся и в тексте 6 секции VI климата, где об устье «Русской реки» сказано при описании маршрута «Трапезунд – Бутар»: «От города Матраха до города Русиййа двадцать семь миль […]. Город Русиййа стоит на большой реке, текущей к нему с горы Кукайа. От города Русиййа до города Бутар двадцать миль. Мы уже упоминали [города] Русиййа и Бутар ранее».[466] Несмотря на то, что в последнем из процитированных отрывков река не названа по имени, не приходится сомневаться в том, что речь идет именно о «Русской реке», поскольку на это указывает топонимия обоих фрагментов.

Нетрудно заметить, что оба эти сообщения о «Русской реке» были получены ал—Идриси от мореплавателей. Один из них знал лишь устье реки. Другой, непосредственно знакомый также с портовым городом в ее устье, приводил и дополнительные данные, касающиеся названия города, величины реки и местонахождения ее истоков.

В составе лоции из 5 секции VI климата содержится еще одно сообщение о «Русской реке». Оно имеет иной характер по сравнению с приведенными выше маршрутными данными и представляет собой вставку, следующую в тексте сразу за описанием Тмутаракани: «В упомянутую реку ар—Русиййа впадают шесть больших рек, берущих начало в горе Кукайа, а это большая гора, протянувшаяся от Моря Мрака до края обитаемой земли. Эта гора простирается до страны Йаджуджа и Маджуджа на крайнем востоке и пересекает ее, проходя в южном направлении до темного, черного моря, называемого Смолистым. Это очень высокая гора; никто не может подняться на нее из—за сильного холода и глубокого вечного снега на ее вершине. В долинах этих рек живет народ, известный под именем ан—н. бариййа.[467] У этого народа есть шесть укрепленных городов, расположенных между руслами этих рек, текущих, как мы уже сказали, с горы Кукайа. Никто не может покорить этих людей: у них принято не расставаться с оружием ни на миг, они чрезвычайно осторожны и осмотрительны. С помощью Аллаха мы подробно расскажем об этих городах в соответствующем месте седьмого климата».[468]

В 5–6 секциях VII климата, где можно было бы ожидать появления обещанного рассказа о городах народа ан—н. бариййа, ничего подобного не содержится. Эти разделы своего труда ал—Идриси посвятил характеристике северных областей Руси, Кумании и Волжской Булгарии.[469] То, что именно в эти главы должно было быть помещено описание городов народа ан—н. бариййа, очевидно при взгляде на карту «Нузхат ал—муштак». Там на стыке 5–6 секций VII климата в полном соответствии с данными текста показана впадающая в Черное море «Русская река», а между шестью ее истоками, текущими с горы Кукайа, обозначены и шесть городов. Названия их таковы (с запада на восток): 1) Лука (ﻟوآﻪ Ρ, L, О); 2) Ас.т.р. куса (اﺳﺗرﻗوﺻﻪ Ρ; в рукописи L вместо буквы вав стоит ра – Ас.т.р.к.р. са; в списке О буква та заменена на ба, а вав – на фа – Ас. б.р. к. ф. са); 3) Б. руна (ﺑروﻧﻪ Ρ); 4) Бус. да (ﺑوﺳدﻩ Ρ; в рукописи L первая буква написана нечетко и может быть принята за лам – Лус. да; в рукописи О все название написано крайне неразборчиво); 5) Х. рада (ﻩراده Ρ; в рукописи О – Х.т. рада или Х.т. рара; в списке Кс – Бу‘рада); 6) Аб‘ада (ﺑاﻌﺎدﻩ, с нечетко написанной в рукописях Ρ и L буквой ба, которую можно принять за лам —.л‘ада), Ан. када (اﻧﻗﺎدﻩ О) или Ал. гада (اﻟﻐﺎدﻩ Кс).[470] В нижнем течении «Русской реки» располагалась, судя по надписи на карте, Кумания, а в верховьях – страна, названная по имени живущего там народа, ан—н. бариййа. В названии этой страны на картах разных рукописей, в отличие от текста, очень неясная постановка диакритических точек при буквах нун и ба. Наряду с чтением Н. бариййа возможно также Б. нариййа или Б. йариййа.

Помимо «Нузхат ал—муштак», информация об этих шести городах имеется и в другом труде географа, так называемом «Малом Идриси», представляющем собой сокращенную авторскую редакцию основного сочинения ал—Идриси. Сведения, содержащиеся в «Малом Идриси», несколько отличаются от тех, которые имеются в «Нузхат ал—муштак» и, что очень важно, существенно дополняют последние.

Само название народа ан—н. бариййа не встречается в «Малом Идриси» – ни в тексте, ни на карте. Однако в тексте упоминаются города, названия которых позволяют уверенно отождествить их с городами народа ан—н. бариййа, нанесенными на карту к «Нузхат ал—муштак». При этом данные о пяти городах со сходными названиями приводятся не сами по себе, а в составе дорожников: «От [города] Суну,[471] что в земле маджусов, на восток до города Ас.т.р. куса (اﺳﺗرﻗوﺻﻪ К; в рукописи D предпоследняя графема – мим) сто миль. От него до [города] Нусида (ﻧوﺳﻳدﻩ К; ﺑوﺳدﻩ D) – восемьдесят миль, а от Нусида до [города] Ал‘ада (اﻟﻌﺎدﻩ) – сто миль. Все эти три города, относящиеся к [земле] маджусов, расположены на реке Бул. га (ﺑوﻟﻐﻪ К; в списке D первая графема – мим), также как и город Лука (ﻟوآﻪ), от которого до […][472] миль. От [города?] Буг. рада (رﺑوﻏادﻩ К; ﺑوهراوﻩ D) до [города] Ал‘ада один день пути».[473]

На карте «Малого Идриси» к 5 секции VII климата обозначены все шесть интересующих нас городов. Они изображены не между истоками «Русской реки», как в «Нузхат ал—муштак», а в приморском районе, омываемом «Морем Мрака». Гора Кукайа остается к северо—востоку от них. Между значками городов, разделяя их на две группы (по три значка к западу, с одной стороны, и к востоку – с другой), показана безымянная река, впадающая в море. В написании названий городов на карте «Малого Идриси» имеются некоторые особенности по сравнению с написанием названий в «Нузхат ал—муштак»: Бука (ﺑوآﻪ); Ас.т.р. куда (اﺳﺗرﻗوﺿﻪ); Б. руни (ﺑروﻧﻳﻪ); Бунида (ﺑوﻧﻳدﻩ); Бу‘рада (ﺑوﻋرادﻩ); Ал. гада[474] (اﻟﻐﺎدﻩ).

Возможно, в «Малом Идриси» сохранилась та часть текста, которую географ по каким—то причинам не ввел в «Нузхат ал—муштак» вопреки своему первоначальному намерению. Не случайно в «Малом Идриси» сведения о городах находятся именно там, где они должны были бы быть в «Нузхат ал—муштак» – в 5 секции VII климата. Можно сказать, что «Малый Идриси» и «Нузхат ал—муштак» в этой части взаимно дополняют друг друга: в «Нузхат ал—муштак» имеется описание народа ан—н. бариййа и названия подвластных ему городов, а в «Малом Идриси» сохранились данные, отсутствующие в основном сочинении ал—Идриси, – дорожники с указанием расстояний между этими городами.

Относительно идентификации «Русской реки», народа ан—н. бариййа и принадлежащих ему городов востоковедами, историками Древней Руси и археологами были высказаны различные мнения. Большинство исследователей отождествляют «Русскую реку» с Доном и Северским Донцом,[475] а некоторые склонны относить этот гидроним к реке Кубань[476] или впадающей в Таганрогский залив реке Кальмиус.[477] В. М. Бейлис, в отличие от других исследователей уделивший много внимания выявлению источников (в том числе письменных) сведений ал—Идриси о Северо—Восточном Причерноморье, полагает, что рассматриваемый гидроним представляет собой сложное понятие, в котором можно выделить как следы знакомства информаторов с реальными реками – Доном, Северским Донцом и, возможно, Кубанью, так и не вполне отчетливые отголоски книжных данных, связанных с картографическими трудами ал—Хорезми и Птолемея.[478]

Что касается локализации городов и идентификации народа ан—н. бариййа, то был предложен целый ряд конъектур для чтения этого этнонима. Первые исследователи данного фрагмента И. Лелевель и К. Миллер полагали, что чтение должно быть исправлено на *Баназиййа, что, по их мнению, являлось арабской формой передачи топонима «Пенза».[479] К. Миллер считал Баназиййа полумифической страной и помещал ее в «мордовских лесах». Эта точка зрения не нашла последователей в силу ее очевидной исторической несостоятельности, поскольку во времена ал—Идриси топоним «Пенза» был неизвестен даже русским летописцам, не говоря уже об ученом из далекого Палермо.

О. Талльгрен—Туулио предложил конъектуру *Б. йармиййа, которая опирается на одно из чтений названия этой страны на картах «Нузхат ал—муштак» – Б. йариййа, где буква йа заменяется на мим, что переписчик мог довольно легко сделать. По мнению ученого, речь идет о Бьярмии (Bjarmaland) – области, многократно упоминаемой в различных древнескандинавских источниках IX–XVI вв. и находившейся, по представлениям скандинавов, на севере Восточной Европы.[480] О. Тальгрен—Туулио полагал, что источником сведений для ал—Идриси об этой земле и ее народе послужили фрагменты скандинавских саг и скальдической поэзии, дошедшие до сицилийского географа в пересказе информаторов, от которых он получил данные и о других народах Северной Европы. Возможность передачи таких сведений О. Талльгрен—Туулио видит в неплохой информированности ал—Идриси о тех районах Северной Европы, которые имели тесные связи с Бьярмией, например, о Финнмарке. Он не исключает также возможности получения сведений от купца—путешественника, проехавшего от Черного моря по рекам Восточной Европы в северные русские земли.[481]

Б. А. Рыбаков полагал, что под загадочным народом скрывается населявшее Северскую землю восточнославянское племя северян.[482] Эту идею поддержал Б. Недков, предложивший конъектуру *ас—сабарина[483] (اﻟﺳﺑﺎرﻳﻧﺔ). Несмотря на уязвимость данной конъектуры из—за большой разницы в написании первой графемы (нун и син), впоследствии она вошла в полное издание «Нузхат ал—муштак», где соответствующий фрагмент готовил к публикации Т. Левицкий.[484]

Наконец, еще несколько соображений высказал О. Прицак. Соглашаясь с Б. А. Рыбаковым и Б. Недковым относительно географической локализации народа ан—н. бариййа, он считает, что данное известие ал—Идриси относится к кругу информации IX в., когда основными передатчиками сведений о Восточной Европе для арабов были тюркоязычные жители Волжской Булгарии. Восстанавливая возможную протобулгарскую форму этнонима, О. Прицак пришел к заключению, что речь могла идти о Лебедии, о которой сообщает Константин Багрянородный в X в.[485] Конъектура О. Прицака *Labadiyya (< Λεβεδία) вызвала возражения у востоковедов, отмечавших искусственность этого построения, поскольку название «Лебедия» не было связано с этническим именем.[486]

Что касается идентификации шести городов, то тут тоже не было недостатка в различных гипотезах. Предложенный И. Лелевелем и К. Миллером вариант локализации городов столь же бездоказателен, как и выдвинутая ими конъектура. Все города они ищут в мордовской топонимии, выбирая из нее наиболее созвучные, на их взгляд, названия – Саранск, Инсар, Ардатов, Темников и др.,[487] нимало не смущаясь тем, что всех этих населенных пунктов в XII в. не было, а если и существовали какие—то поселения на их месте, то не столь значительные, чтобы стать известными за пределами своей округи.

О. Талльгрен—Туулио предложил локализовать города на севере Восточно—Европейской равнины. Топоним Ас.т.р. куса он связал с упоминаемым в латиноязычных источниках наименованием Ostrogard. О. Талльгрен—Туулио полагал, что это распространенное среди датчан название Руси ал—Идриси принял за имя древнерусского города, которое в арабской передаче могло звучать как *Уструкарда.[488] Топоним, имеющий несколько вариантов написания – Аб‘ада, Ан. када, Ал. гада, Ал‘ада, – О. Талльгрен—Туулио свел к первоначальному *Алнага и отождествил с наименованием города Онега в устье одноименной реки.[489] Город Лука исследователь предложил сопоставить с каким—либо ойконимом Верхневолжья типа «Луги», «Великие Луки» и т. п. Основанием для такой локализации он считал упоминание «Малого Идриси» о том, что этот город стоит на реке Булга, то есть на Волге.[490] Топоним Б. руна О. Талльгрен—Туулио рассматривал как обозначение Мурома и возводил написание названия к начальной форме *Мурума.[491] Под наименованием Бу‘рада (Х. рада, Х.т. рада, Х.т. рара, Буг. рада, Бух. рава), по мнению исследователя, подразумевался Новгород.[492] Наконец, название последнего города, Бус. да (Бунида), было соотнесено им с этнонимом «югра».[493]

Впоследствии к сообщению ал—Идриси о городах народа ан—н. бариййа обратился Б. А. Рыбаков. Публикация финского востоковеда осталась ему неизвестной, поэтому, не зная данных из «Малого Идриси», все свои усилия он сосредоточил на анализе материала из «Нузхат ал—муштак». Б. А. Рыбаков в локализации городов исходил из того, что их необходимо искать в бассейне «Русской реки», которую он отождествил с Северским Донцом, а гору Кукайа – со Среднерусской возвышенностью. Города были идентифицированы им следующим образом (в транскрипции Б. А. Рыбакова, опиравшегося не на оригинальный текст ал—Идриси, а на его французский перевод П. А. Жобера): Сарада – Салтовское городище, Лука – одно из городищ в районе г. Валки (в верховьях р. Можа), Абкада – «где—то западнее Оскола». Остальные города, предположительно, соответствовали летописным Шаруканю (Астаркуза), Сугрову (Бусара) и Балину (Баруна).[494]

Таким образом, в локализации Б. А. Рыбакова ни один из городов не поддается уверенному отождествлению. Найти лингвистическое объяснение названий городов, которое соответствовало бы гипотезе Б. А. Рыбакова, невозможно. Не случайно О. Прицак, согласившийся с Б. А. Рыбаковым в части локализации городов народа ан—н. бариййа в бассейне Северского Донца, тем не менее, отказался от попыток объяснить наименования городов и определить их более точное местонахождение.[495] Работа Б. А. Рыбакова оказала большое воздействие на всю последующую историографию рассматриваемого вопроса. Публикация О. Талльгрен—Туулио осталась в тени, и все авторы, обращавшиеся к фрагменту ал—Идриси о народе ан—н. бариййа, пользовались выводами Б. А. Рыбакова уже не как гипотетическими, а как вполне доказанными.[496] Единственным исключением является статья В. М. Бейлиса, где автор при переводе данного отрывка отмечает обе конъектуры – О. Талльгрен—Туулио и Б. А. Рыбакова, – подчеркивая тем самым гипотетичность как той, так и другой.[497]

Что касается методического аспекта интерпретации сообщений ал—Идриси о «Русской реке», то данное наименование рассматривается в историографии как обозначение реального географического объекта, в связи с чем вектор исследовательского внимания оказывается целиком направленным на прямое отождествление гидронима ал—Идриси с той или иной рекой Восточной Европы. Такой подход, не предполагающий выяснения специфики самого топонима, оставляет без ответа важные вопросы о составе и происхождении сведений ал—Идриси о «Русской реке». В результате среди предложенных к настоящему времени гипотез идентификации «Русской реки» нет ни одной, объясняющей не какие—то отдельные, а все данные об этой реке, имеющиеся в сочинении арабского географа.

Например, из текста источника вполне очевидно, что под устьем «Русской реки» у ал—Идриси подразумевается Керченский пролив. Исходя из этого факта, кажется логичным вести поиски «Русской реки» среди крупных рек, впадающих в Азовское море, – Дона или Кубани. Однако если допустить, что интересующему нас гидрониму действительно соответствует какая—то из указанных рек, то подобная локализация будет противоречить сведениям ал—Идриси об истоках «Русской реки», находящихся на высокой заснеженной горе Кукайа, которая, по словам географа, простирается «от моря Мрака до края обитаемой земли». Трудно представить себе, чтобы определения, используемые ал—Идриси для характеристики горы Кукайа («большая», «очень высокая», недоступная «из—за сильного холода и глубокого вечного снега на ее вершине»), можно было бы связать с местом, где лежат истоки Дона и Северского Донца, – со Среднерусской возвышенностью, где самые высокие точки не достигают и 300 м. Сопоставлять же гору Кукайа с Кавказским хребтом, на северных склонах которого начинается р. Кубань, мешают два обстоятельства: во—первых, направление течения Кубани – с юга на север, в то время как «Русская река», согласно ал—Идриси, течет с севера на юг; во—вторых, упоминание оронима Кукайа в одном контексте с гидронимами и этнонимами, прочно связываемыми в мусульманской традиции с северо—восточными районами ойкумены («Море Мрака», «Смолистое море», народы Йаджудж и Маджудж).

Этим и другим подобным противоречиям, возникающим в результате попыток прямого перенесения на карту данных ал—Идриси о «Русской реке», как правило, не придают большого значения, ссылаясь на недостаточную информированность географа. Разумеется, ал—Идриси располагал ограниченными возможностями для получения полных и достоверных данных о Восточной Европе, однако стоит заметить, что констатация этого очевидного факта совершенно непродуктивна в исследовательском плане.

Между тем даже беглый взгляд на совокупность данных о «Русской реке» убеждает в том, что информация об этом объекте «многослойна». Неоднократные упоминания гидронима в различных частях сочинения ал—Идриси уже сами по себе свидетельствуют о том, что в распоряжении географа должно было иметься несколько источников сведений о ней. На некоторые книжные источники рассказа о «Русской реке» уже обращалось внимание в работах востоковедов. В частности, давно установлено, что название горы Кукайа восходит к наименованию Рипейских гор у античных географов.[498] В. М. Бейлис усматривает в описании шести истоков «Русской реки» не вполне отчетливые отголоски данных, связанных с картографическими трудами ал—Хорезми и Птолемея.[499]

Рассматриваемый гидроним целиком является плодом работы ал—Идриси, пытавшегося осмыслить информацию разных источников о речных путях Восточной Европы. В рассказе о «Русской реке» можно выделить следующие пласты сведений.

Прежде всего это – общие данные о возможности водным путем пересечь Восточно—Европейскую равнину в меридиональном направлении, чтобы попасть из Черного моря на Север, в «Окружающий океан». Вполне вероятно, что об идее подобного путешествия ал—Идриси мог слышать от своих современников, рассказы которых, в свою очередь, возможно, и побудили его обратить внимание на сообщения более ранних мусульманских авторов о «Константинопольском проливе», который у Константинополя отделялся от Средиземного моря и шел на север вплоть до «Окружающего океана».[500]

Арабские географы X в. знали также о существовании на севере Европы «Моря славян» (или «Моря позади славян»). Как полагают, в этом понятии отразились туманные сведения о Балтийском море.[501] Путь к нему, по представлениям арабских ученых, лежал по «Реке славян» – Танису. Танис – так называл эту реку географ второй половины IX в. Ибн Хордадбех – не совпадал ни с Танаисом античных авторов, ни с реальным Доном: по словам Ибн Хордадбеха, купцы—русы, отправлявшиеся по «Реке славян», проезжали мимо Хамлиджа,[502] который находился «в конце» этой реки.[503] Таким образом, в арабской географической литературе IX–X вв. «Константинопольский пролив» и «Река славян» (Танис) являлись собирательными понятиями для обозначения водного пути между югом и севером Европы.[504]

Эти географические представления ученых IX–X вв. прямо не отразились в сочинении ал—Идриси, поскольку у него было много новых данных, особенно о Черном море и Волго—Донском пути. Однако, принимая во внимание большую начитанность ал—Идриси, можно предполагать, что взгляды предшественников были нашему географу известны.

С этим же пластом сведений, почерпнутым из сочинений ученых Халифата, связано и название реки «Русской», ибо ал—Идриси – далеко не первый мусульманский автор, использующий данный термин. Сообщения о «Русской реке» появились в мусульманской географической литературе еще в X в. Арабский географ ал—Истахри писал, что верховья реки Атил лежат в земле руссов.[505] И хотя ал—Истахри, как и другие арабо—персидские авторы, за основное русло верхнего Атила принимал реку Каму, истоки которой, согласно его воззрениям, находились далеко на востоке, остается предположить, что верховья Атила, находящиеся в земле русов, – это реальная Верхняя Волга. Представления о текущей по русским землям Верхней Волге в переработанном виде отразились и в сочинении Ибн Хаукала (вторая половина X в.), который называл «Рекой русов» весь Атил.[506] В анонимной персоязычной географии конца X в. «Худуд ал-‘алам» («Пределы мира») наряду с Атилом, исток которого по традиции помещен на востоке, есть и «Русская река», начинающаяся в стране славян и текущая от нее на восток до пределов русов и в конце концов впадающая в Атил.[507]

О влиянии книжных данных на сообщение ал—Идриси о «Русской реке» говорит также и ряд других деталей его рассказа. Это, во—первых, упоминание горы Кукайа, воплощающей представление о труднодоступных и заснеженных районах на крайнем северо—востоке ойкумены. Во—вторых, из арабских космографических представлений взяты также наименование «Море Мрака» и упоминание о народах Йаджудж и Маджудж. В—третьих, с книжной традицией, на мой взгляд, может быть связан и мотив воинственности народа ан—н. бариййа, представители которого якобы не расстаются с оружием ни на миг. Описание воинственного нрава народа было очень характерно для цикла рассказов об «Острове русов».[508]

Наконец, с книжной традицией – на этот раз западноевропейской – рассказ ал—Идриси о «Русской реке» связывает и предложенная О. Талльгрен—Туулио конъектура для названия одного из городов народа анн. бариййа, согласно которой оно возводится к топониму Ostrogard (>*Уструкарда), встречающемуся в сочинении немецкого клирика XI в. Адама Бременского «Хроника архиепископов Гамбургской церкви».[509]

Помимо книжных данных, в рассказе о «Русской реке» отразилась и устная информация, исходящая, по крайней мере, от двух лиц. Один информатор, по всей вероятности, мореплаватель, рассказал географу об устье «Русской реки». Его точные сведения, по которым довольно легко устанавливается тождество устья «Русской реки» с Керченским проливом,[510] заставляют предполагать, что этот мореплаватель был хорошо знаком с Северо—Восточным Причерноморьем. Возможно, именно его сообщение повлияло на композицию рассматриваемого фрагмента «Нузхат ал—муштак», где рассказ о «Русской реке» следует непосредственно за повествованием о Тмутаракани. С этой же группой источников могло быть связано и формирование у ал—Идриси представления об Азовском море как о низовьях Дона, устьем которого считался Керченский пролив; подобные взгляды прослеживаются у средневековых итальянских мореходов.[511] Другой информатор (возможно, и не один) сообщил географу маршрутные данные о городах народа ан—н. бариййа, вошедшие в состав «Малого Идриси».

Таким образом, налицо сложный состав рассказа ал—Идриси о «Русской реке» и поселениях обитавшего в ее бассейне народа. В сообщениях о ней выделяются как устная информация, исходящая от разных лиц, так и книжные данные; последние, в свою очередь, тоже неоднородны и отражают космографические представления, свойственные арабо—персидским географам, распространенные в ученых кругах Халифата стереотипные описания этнографического характера и сведения западноевропейских хронистов.

Насколько существенна констатация этого факта для толкования информации источника? Ведь коль скоро сообщение составлено на основании информации из разных источников, то возникает искушение просто попытаться отделить достоверные данные от всех прочих, работать с той информацией, которую мы признали достоверной и положить ее на карту. Однако даже априорно можно предположить, что сведения, вошедшие в состав рассказа о «Русской реке», представляют собой не механический набор данных, а органическое единство, обеспеченное тем географическим содержанием, которое вкладывал в этот гидроним ал—Идриси. Поэтому при анализе термина «Русская река» мы должны сопоставлять его не с современной картой, а с географическими и картографическими идеями, на основе которых ал—Идриси проводил систематизацию собранного им материала.

Если с этих позиций оценить существующие в историографии подходы к интерпретации сведений ал—Идриси о «Русской реке», то можно прийти к следующим заключениям.

Локализация городов народа ан—н. бариййа в районе Северского Донца не позволяет объяснить названия хотя бы некоторых из них. Если, по мнению Б. А. Рыбакова, информатор, сообщивший ал—Идриси об этих городах, хорошо знал бассейн Верхнего Донца, то почему все до одного наименования городов из его рассказа оказались искаженными до неузнаваемости? Кроме того, точное местонахождение самих городов Шаруканя, Сугрова и Балина, с которыми Б. А. Рыбаков предложил отождествить города народа ан—н. бариййа, до сих пор не установлено.[512] Кто населял эти города в бассейне Северского Донца в XII в.? Согласно Б. А. Рыбакову, это были северяне, потомки древнерусского племени «севера». Действительно, Северский Донец входил в территорию расселения северян, но был ее периферийным районом, а в основном северяне занимали земли Подесенья, Посеймья, бассейна Ворсклы и Псла, верховьев Суллы.[513] Лесостепные верховья Северского Донца были окраинным, пограничным районом русских княжеств, а в степной части бассейна Донца господствовали половцы. Местное население в бассейне Северского Донца в XII в. было, как и в любом пограничном районе, служившем ареной перманентных военных действий, немногочисленным и неоднородным. Наряду со славянами, южная граница расселения которых не выходила за пределы лесостепи, там жили аланы и половцы.[514] Города Шарукань, Сугров и Балин в начале XII в. были до основания разрушены в результате походов русских князей 1111 и 1116 гг. и больше не восстанавливались.[515] Маловероятно, чтобы пограничный район с редким и разноэтничным населением мог стать предметом рассказа об отдельном народе, каким этот рассказ является у ал—Идриси. К тому же территория, заключенная между притоками Северского Донца, – это сравнительно небольшая область радиусом ок. 100 км. Приведенные же в «Малом Идриси» дорожники с указанием расстояний между городами свидетельствуют о том, что речь шла о более значительной по размерам территории.

Кроме того, не в пользу бассейна Северского Донца говорит и настойчивое помещение народа ан—н. бариййа в северных районах Восточной Европы, ясно выраженное автором как в тексте, так и на карте «Нузхат ал—муштак». Да и среди дорожников «Малого Идриси» нет ни одного, который хотя бы отдаленно мог свидетельствовать о южных связях рассматриваемых городов. Как раз наоборот – согласно «Малому Идриси», маршрут в города народа ан—н. бариййа ведет из земли маджусов, которая, по данным ал—Идриси, располагалась куда ближе к Балтийскому морю, нежели к Черному.

Рассказ о народе ан—н. бариййа, по замыслу ал—Идриси, должен был войти в 5–6 секции VII климата, посвященные описанию северных областей Руси и Волжской Булгарии. В 5 секции VII климата, в частности, присутствует сообщение о том, что на севере границей Руси было «Море Мрака», т. е. моря Северного Ледовитого океана.[516] Таким образом, отнесение городов народа ан—н. бариййа к северным районам Восточной Европы у ал—Идриси совершенно определенно выражено. И в «Малом Идриси» рассказ о городах, фигурирующих на карте «Нузхат ал—муштак», помещен именно там, где он должен был бы находиться в основном произведении – в 5 секции VII климата. Расположение интересующих нас городов не где—нибудь, а в северной части Восточно—Европейской равнины подтверждает и уже упоминавшееся соседство с землей маджусов.

Косвенным свидетельством северной локализации городов народа ан—н. барита является отсутствие в «Нузхат ал—муштак» каких—либо параллельных данных о торговых центрах Северной Руси, хотя сведения такого рода, по всей вероятности, должны были попасть к ал—Идриси – ведь он жил и работал над своим сочинением в Сицилийском норманнском королевстве, где мог получить от скандинавских информаторов ценные сообщения о странах и народах Скандинавии и связанных с ними районах Северной Руси. На фоне богатой информации о Скандинавских странах и Прибалтике в «Нузхат ал—муштак» отсутствие более или менее подробных сведений о Новгородской Руси выглядит досадной и неестественной лакуной. О том же, что ал—Идриси действительно пользовался сообщениями скандинавских купцов и мореплавателей о северных русских землях и торговых городах этого региона, можно заключить по отдельным данным «Нузхат ал—муштак».

Во—первых, однажды на страницах сочинения ал—Идриси упоминается Новгород, причем по арабскому названию города Дж.н.т. йар восстанавливается его скандинавская форма – Хольмгард (Hólmgarðr).[517] Во—вторых, описывая Норвегию, ал—Идриси приводит данные, свидетельствующие о существовании торгово—промысловых связей между скандинавскими территориями и северными русскими землями: говоря об обитающих в Норвегии животных, ал—Идриси сравнивает размеры местного бобра с размерами бобров, водившихся на Руси в бассейне р. Кемь.[518] Наконец, описание северного побережья Руси у ал—Идриси представляет собой фрагмент лоции, восходящей, по всей вероятности, к сведениям скандинавских мореплавателей.[519]

В пользу локализации городов народа ан—н. бариййа в северных областях Руси говорят и убедительные чтения, предложенные О. Талльгрен—Туулио для приводимых ал—Идриси форм ойконимов.

О. Талльгрен—Туулио полагал, что распространенное у датчан наименование Руси – Ostrogard – географ мог по ошибке принять за название города.[520] Такая интерпретация топонима со стороны ал—Идриси была вполне возможной, если учесть его этимологию (Austrgarðr – «Восточный город»[521]), а также вспомнить, что у Адама Бременского в одном из отрывков говорится об «Острогарде Руси» (Ostrogard Ruzziae),[522] где под «Острогардом» по контексту должно подразумеваться именно название города.

По мнению ряда исследователей, под наименованием Ostrogard средневековых западноевропейских источников следует понимать, скорее всего, Новгород.[523] В «Малом Идриси» пункт Ас.т.р. куса назван городом, расположенным в 100 милях (более 150 км) от земли маджусов. Это примерно соответствует расстоянию до Новгорода от Эстонии, территория которой, согласно ал—Идриси, находилась в непосредственной близости от земли маджусов. Кстати сказать, отдельные детали рассказа ал—Идриси об Эстланде перекликаются с сообщением Адама Бременского об этой стране. Оба они сообщают о том, что она находилась неподалеку от островов мужчин и женщин;[524] Адам, как и ал—Идриси, называет жителей Эстланда язычниками.[525] Представление о народах Прибалтики как о язычниках было вообще весьма распространено в западноевропейской средневековой литературе.[526] Поэтому нельзя исключать возможность того, что в «Малом Идриси» позаимствованное из книжной традиции название «Острогард» для обозначения города употреблено географом не по ошибке, а вполне сознательно. Это, однако, не означает, что в наименовании «Острогард» у ал—Идриси следует видеть обязательно Новгород, поскольку для обозначения последнего и в основном сочинении ал—Идриси, и в «Малом Идриси» употребляются другие названия.

Ойконим, встречающийся в написании Бу‘рада (Х. рада, Х.т. рада, Х.т. рара, Буг. рада, Бух. рава) и сводимый к первоначальной форме *Нуграда, отражает один из вариантов латинизированной формы русского названия Новгорода – Nogardia, Novogardia, Novgardus и т. п., – распространенной в средневековых западноевропейских источниках, в том числе картографических.[527]

От этого города на расстоянии одного дня пути находился еще один город – Аб‘ада, Ан. када, Ал. гада, Ал‘ада, который О. Талльгрен—Туулио отождествил с Онегой (*Алнага). На мой взгляд, более предпочтительны начальная форма *Алдага, восходящая к древнескандинавскому обозначению Старой Ладоги Aldeigja,[528] и отождествление этого города с Ладогой. Такая локализация больше соответствует цифровым данным «Малого Идриси», хотя и в этом случае указанное в источнике расстояние (один день пути) между городами несколько меньше, чем на самом деле между Новгородом и Ладогой.

Город Лука точной локализации не поддается, поскольку не указаны расстояния между ним и какими—либо иными пунктами. Правда, этот город ал—Идриси связывает с Острогардом и Ладогой общим водным путем: согласно «Малому Идриси», все три города стоят на Волге, что подразумевало не столько их расположение непосредственно на волжских берегах, сколько просто включенность в систему Балтийско—Волжских торговых путей. Предположительно, можно отождествить город Лука с городом Великие Луки, который был связан с Новгородом и Ладогой удобным водным путем по р. Ловати и в окрестностях которого обнаружены большие клады дирхемов, восточные изделия из металла и другие находки.[529]

Еще один топоним – Б. руна (графика названия во всех рукописях одинакова, только над буквой нун не всегда проставлена точка) – нанесен на карты к обоим сочинениям, но не фигурирует среди маршрутных данных «Малого Идриси», что, естественно, затрудняет его локализацию. Графически это наименование можно рассматривать как искаженное *Мурума, а сам город отождествить с городом Муромом, как предложил О. Талльгрен—Туулио. В поддержку такой локализации говорит включенность Мурома, расположенного на р. Оке, в систему Волжско—Балтийских связей и его заметная роль в торговле с Востоком.[530] Муром, как известно, входил в число городов, хорошо знакомых скандинавам, которые называли его «Морамар» (Mуramar).[531] Форма наименования, использованная ал—Идриси, свидетельствует о том, что информацию о Муроме он мог получить как от русского, так и от скандинавского купца или путешественника.

Наконец, шестой топоним – Бус. да, Бунида, Бусида, – по мнению О. Талльгрен—Туулио, был не названием населенного пункта, а служил для обозначения северного народа югра – *Йугра. Действительно, сведения об этом народе могли дойти до ал—Идриси, так как югра была известна его арабским современникам. Например, проживший немало лет в разных местах Восточной Европы младший современник ал—Идриси испано—арабский путешественник Абу Хамид ал—Гарнати писал в своем сочинении, что «на Море Мраков есть область, известная под названием Йура».[532] Рассказы о походах новгородцев далеко на север, в том числе и к югре, были распространены в XI–XII вв. и в Новгороде,[533] где их мог услышать информатор ал—Идриси.

Однако согласиться с предложенной О. Талльгрен—Туулио локализацией, даже в качестве рабочей гипотезы, трудно. Во—первых, она не безупречна графически: нельзя не заметить большой разницы между буквами син в наименовании города у ал—Идриси и гайн в арабской передаче этнонима. Во—вторых, ал—Идриси (или его информатор) был безусловно убежден в том, что речь идет о топониме, а не об этнониме: географ называет этот пункт городом (мадина), помещает его на Волге, на расстоянии 80 миль от Острогарда и 100 миль от города, отождествляемого с Ладогой. Поэтому стоит вести поиски города не на Северном Урале, а ближе к самому Новгороду, хотя в настоящий момент указать более определенный пункт не представляется возможным.

Итак, города народа ан—н. бариййа я связываю с Новгородской землей (разумеется, за исключением Мурома). Остается объяснить происхождение названия самого народа ан—н. бариййа.

Точка зрения О. Талльгрен—Туулио, отождествившего этот народ с бьярмами, основывается на предположении о том, что сведения об этом народе, его названии и принадлежащих ему городах должны восходить к одному источнику информации, в данном случае – к рассказам скандинавов о поездках в Бьярмию. Очевидно, что О. Талльгрен—Туулио исходил из расширительной трактовки древнескандинавского хоронима «Бьярмаланд» (Bjarmaland) как собирательного понятия, которым обозначались обширные территории в северной части Восточной Европы от Кольского полуострова до Ладожского озера, населенные финно—угорскими племенами.[534] Однако, даже если согласиться с предложенной им интерпретацией наименований шести городов, то окажется, что почти все они – Новгород, Ладога, Великие Луки, Муром – выходят за рамки региона, охватываемого понятием «Бьярмия» (даже в расширительном значении этого хоронима). Уже одно это обстоятельство, как мне кажется, делает весьма уязвимым отождествление народа ан—н. бариййа с бьярмами.

Поддержать точку зрения О. Талльгрен—Туулио трудно еще и в силу следующих соображений. Велика ли была в принципе вероятность того, что какие—либо сведения о хорониме Бьярмаланд или этнониме бьярмы (др. – исл. bjarmar, др. – англ. beormas) могли достичь ал—Идриси? Имеющиеся в «Нузхат ал—муштак» сообщения об омывающих Восточную Европу морях включают в себя фрагмент лоции с описанием плавания от северного побережья Руси на северо—запад: «Что касается западного края моря Мрака, то он граничит с северной [стороной страны] ар—Русиййа, отклоняется в северном направлении, затем поворачивает на запад, а за этим поворотом уже нет никакого прохода [для мореплавателей]».[535] Наиболее вероятным источником сведений об этом маршруте могли быть сообщения скандинавских мореплавателей, ездивших в Бъярмию.[536] Однако единственным хоронимом, фигурирующим в приводимом ал—Идриси отрывке лоции, является «Русь», в то время как о Бъярмии никаких упоминаний нет. Таким образом, на примере единственного раздела сочинения, где можно было бы ожидать присутствия данных о Бъярмии, очевидна малая вероятность того, что ал—Идриси был знаком с хоронимом Бъярмаланд или этнонимом бьярмы.

Кроме того, нетрудно заметить большие отличия в характере информации о Бъярмии в древнескандинавских источниках, с одной стороны, и в сообщениях ал—Идриси о народе ан—н. барита и его городах – с другой. Во—первых, в древнескандинавских памятниках ничего не говорится о существовании городов у бъярмов, упоминаются только безымянное «торговое место» (kaupstaðr) да капище верховного бьярмийского божества.[537] Напротив, у ал—Идриси названы шесть городов страны ан—н. барита, причем данные о них весьма конкретны.

Во—вторых, в рассказах о Бъярмии упоминается только одна впадающая в Белое море река – Вина (Vína), отождествляемая с Северной Двиной,[538] а у ал—Идриси речь идет о шести реках, которые, сливаясь в одну, текут не на север, а на юг к Черному морю. Сама река, в бассейне которой располагались города страны ан—н. барита, носит у ал—Идриси название «Русской», что можно рассматривать как косвенное свидетельство принадлежности всех шести городов к землям Руси. Да и ал—Идриси, как это следует из приводимых им данных, всю территорию севера Восточной Европы считал относящейся к Руси – недаром он утверждал, что северной границей Руси являлось «Море Мрака» (Северный Ледовитый океан), а о животных, водившихся в бассейне р. Кеми, говорил, что они обитали на Руси.

Поэтому, по моему мнению, этноним ан—н. барита следует связывать не с Бьярмией, а с Новгородской Русью. В таком случае наименование ан—н. барита можно рассматривать как передачу др. – рус. Новъгородъ или возводимого к древнерусской форме Nуgardðar, встречающегося в скандинавских памятниках, в частности, в сагах о древних временах.[539] Графически названия Новъгородъ и Nуgardar близки написанию этнонима ан—н. барита в «Нузхат ал—муштак»: возможно, произошла замена сходных по начертанию букв гайн на ба, а также даль на йа: ан—н. барита < *ан—нугарда.

Локализация народа ан—н. барита в Новгородской Руси, в отличие от гипотезы Б. А. Рыбакова и Б. Недкова, позволяет найти объяснение почти всем названиям городов, отвечает указанию ал—Идриси на северное расположение этой территории, учитывает данные обоих произведений географа и восполняет тот противоестественный пробел в данных, который имеется в «Нузхат ал—муштак» относительно Новгородской Руси.

Случайно ли совпадение в рассказе ал—Идриси о «Русской реке» – шесть истоков этой реки и шесть же городов в их бассейнах? На мой взгляд, это является результатом собственных умозаключений географа, переосмыслившего сообщения своих информаторов о шести городах, которые были связаны между собой единым речным путем. Информаторы ал—Идриси могли сообщить ему сведения лишь об отдельных участках реки; он же, выступая в роли картографа, был вынужден сводить полученные сведения воедино. Причем эти данные были не просто механически соединены, но подверглись редакторской обработке со стороны ал—Идриси. Она заключалась в том, чтобы объединить сведения различных источников о стоящих на реках северных городах с представлением о грандиозном водном пути, связывавшем между собой северные и южные районы Восточной Европы. В результате на карте географа появилось изображение огромной реки, протянувшейся с севера на юг до Черного моря. Картографическое изображение «Русской реки» целиком является плодом работы ал—Идриси, который сумел органично согласовать современные ему маршрутные данные с системой географических представлений, унаследованной от мусульманской традиции.

Как уже говорилось, арабо—персидские географы X в., в сочинениях которых впервые упоминается «Русская река», рассматривали ее как приток Атила. Сформулированная ими идея о неразрывной связи «Русской реки» с Атилом, в свою очередь, соединявшимся одним рукавом с Каспийским, а вторым – с Черным морем, своим логическим следствием должна была иметь представление о том, что, спускаясь вниз по «Русской реке», можно было достичь Черного моря, и наоборот – что непосредственно из Черного моря вел речной путь в северные русские земли.

Именно этот аспект представлений о «Русской реке» получил развитие со стороны ал—Идриси, чему в немалой степени способствовало его знакомство с распространенной у ряда мусульманских авторов X–XI вв. традицией помещения русов на берегах Черного и Азовского морей.[540] Тут можно сослаться на сообщение арабского энциклопедиста середины X в. ал—Мас‘уди о русах, которые, по его словам, фактически контролировали мореплавание в Азовском море.[541] В другом месте своего сочинения ал—Мас‘уди называет «Русским» не только Азовское, но и Черное море.[542] Он также говорит о плаваниях, которые совершали русы в Константинополь и Испанию, где, по утверждению ученого, они нападали на город Севилью.[543] Последнее сообщение ал—Мас‘уди, как полагают его исследователи, восходит к материалам арабского историка и географа второй половины IX в. ал—Йа‘куби, рассказывавшего о нападении русов на Севилью в 844 г.[544] О морских походах русов в ал—Андалус есть данные и у Ибн Хаукала, знавшего омейядскую Испанию по личным впечатлениям.[545] По всей вероятности, этот известный ал—Идриси из арабской литературы комплекс данных об активной деятельности русов в бассейне Черного моря, соединившись, с одной стороны, с представлением о связи «Русской реки» с Черным морем, а с другой – с современными ему сведениями мореплавателей о портовом городе под названием «Росия», и побудил его считать Керченский пролив устьем «Русской реки».

Сложный состав рассказа ал—Идриси обесценивает всякие попытки отождествления «Русской реки» с каким—либо конкретным географическим объектом на территории Восточной Европы. Таким образом, вместо привычной локализации, опирающейся на принцип «одно наименование – один объект», представляется более целесообразным дать развернутое определение гидронима и рассматривать «Русскую реку» как совокупность речных путей, посредством которых можно было пересечь Восточно—Европейскую равнину в меридиональном направлении.

Если в арабо—персидских сочинениях X в. гидроним «Русская река» отражал связь древнерусских земель с Волжским путем, то в XII в. он стал для мусульманских ученых символом водного сообщения между Севером и Югом Восточной Европы. Не случайно ал—Идриси не приводит никаких данных о среднем течении «Русской реки», обозначая лишь крайние точки этой водной магистрали: города Керченского пролива, с одной стороны, и населенные пункты Новгородской Руси – с другой. И это при том, что ал—Идриси – единственный из арабских географов, кому были известны многие древнерусские города, стоящие вдоль речных путей и волоков, соединявших Черное и Балтийское моря.[546]

Термин «Русская река» является наглядной демонстрацией того, что подобные топонимы создаются как обозначение общего географического понятия, значимого в контексте определенной культуры. Последнее обстоятельство хотелось бы особенно подчеркнуть, тем более, что его можно проиллюстрировать ярким примером. Арабский гидроним «Русская река» по своему географическому содержанию сопоставим с двумя топонимами, созданными в рамках других культурных традиций, – древнерусским путем «из варяг в греки»[547] и «Восточным путем» ранних королевских саг.[548] В сущности, все эти топонимы выражают одну и ту же идею, а именно возможность попасть из северных областей Европы на юг. Вместе с тем воплощают они ее по—разному: «Восточный путь» – в самом общем виде, «Русская река» – с указанием реальных географических объектов в начальной и конечной точках маршрута, путь «из варяг в греки» – наиболее подробно, с перечислением множества пунктов, лежавших на пути из Поднепровья в Балтийское море, а оттуда вокруг Европы до Константинополя и по Черному морю обратно в русские земли.

ОЧЕРК 5Озера Восточной Европы

Ал—Идриси называет несколько озер Восточной Европы, самым крупным из которых является озеро Тирма. Все попытки отождествить его с каким—либо гидрографическим объектом в пределах Восточно—Европейской равнины (Ладожское озеро, по К. Миллеру,[549] или Припятские болота, согласно версии Б. А. Рыбакова[550]) малоубедительны, так как их авторы совершенно не принимают во внимание влияние книжных данных на сообщение ал—Идриси об озере Тирма. Между тем в литературе уже не раз отмечалось большое сходство в изображении этого озера у ал—Идриси с картой ал—Батихи у ал—Хорезми.[551]

«Это большое озеро, его длина с запада на восток триста миль, а ширина сто миль. Мы расскажем о нем и изобразим его [на карте] таким, как оно есть, в [соответствующем] месте VII климата»;[552] «это очень большое озеро, а в середине его [находится] гора, на которой [обитают] знаменитые дикие козлы, а также животное, называемое бобром.[553] И большая часть этого озера с восточной стороны простирается до страны ал—Куманиййа. Напротив его тыльной части, посреди лугов и лесов, находятся истоки реки Данабрис, которая именуется там Балтас».[554]

Название озера восходит к античной географии Северного Причерноморья. Арабское Тирма – это не что иное, как искаженная форма встречающегося у Птолемея наименования города Тирамба (Τυράμβη), расположенного на берегу озера Меотис. Имя Тирма встречается у ал—Хорезми (в тексте и на карте) для обозначения города на берегу водоема, отождествляемого с Азовским морем – Тирма на Батихе.[555] У Сухраба, переработавшего труд ал—Хорезми, название Тирма употребляется уже не только для обозначения города, но и как наименование самого озера.[556] Таким образом, в арабской географической литературе задолго до ал—Идриси имелось представление о существовании огромного озера Тирма, локализуемого по традиции в Северном Причерноморье.

Размеры озера Тирма у ал—Идриси точно соответствуют размерам моря Майутис (Меотида) в сочинении ал—Баттани. Да и сама композиция сообщения о Черном море и озере Тирма в конце 6 секции VI климата «Нузхат ал—муштак», с одной стороны, и рассказа о Черном и Азовском морях у ал—Баттани – с другой, обнаруживает несомненное сходство:

ал—Баттани

Море Бунтус тянется от Лазики до великой ал—Кустантиниййи. Длина его – тысяча шестьдесят миль, а ширина – триста миль.

В него впадает река, которая называется Танайис, а течение ее со стороны севера от озера, которое называется Майутис.

Это большое море, хотя и называется озером. Длина его с востока на запад – триста миль, ширина – сто миль.[557]

ал—Идриси

А все море, называемое Нитас, доходит с южной стороны до страны Лазики и [простирается далее, ] пока не доходит до [города] Кустантина, и его длина – тысяча триста миль, а ширина – триста миль, самое широкое место на нем достигает четырехсот миль.

С северной его стороны в него впадает река Данабрис, она приходит от тыльной стороны озера Тирма.

Это большое озеро, его длина с запада на восток триста миль, а ширина сто миль.[558]

Сообщение ал—Идриси в части, касающейся озера Тирма, отличается от текста ал—Баттани тремя деталями: во—первых, названием озера (Тирма вместо Майутис), во—вторых, наименованием реки (Данабрис вместо Танайис) и, в—третьих, определением длины озера не с востока на запад, как у ал—Баттани, а с запада на восток. Указание ал—Баттани на то, что Майутис на самом деле является большим морем и только называется озером, ничем в его тексте не подкреплено, поскольку он ничего не говорит о связи Майутиса с другими морями Мирового океана. Поэтому ал—Идриси и не мог усомниться в том, что в данном случае речь должна идти именно об озере. В выборе им названия Тирма сказалось влияние ал—Хорезми и его продолжателей.

Что же касается реки, текущей в Черное море со стороны этого озера, то замена ее названия у ал—Идриси могла быть связана с двумя обстоятельствами. Во—первых, возможна просто ошибка переписчиков – Данабрис <Танайис, – тем более, что один из вариантов написания гидронима «Днепр» в рассматриваемом фрагменте текста ал—Идриси очень близок к написанию названия Танайис.[559] Во—вторых, нет полной уверенности в том, что в тексте ал—Баттани под именем Танайис имеется в виду реальный Дон. Исследователи его сочинения не исключают, что гидроним Танайис у ал—Баттани являлся собирательным именем для многих рек Восточной Европы.[560] Вероятно, ал—Идриси мог именно так понять данные ал—Баттани и название Данабрис внес в порядке уточнения сведений своего предшественника. В пользу последнего предположения говорит то, что гидроним Танайис не встречается в «Нузхат ал—муштак» – возможно, потому что мог быть не вполне ясен для ал—Идриси при чтении источников.

Ал—Идриси не ограничился простым перечислением книжных сведений об озере Тирма. В его сообщениях об этом водоеме имеются детали, говорящие о том, что он пытался осмыслить данные, почерпнутые из книг, в контексте своих представлений о географии Восточной Европы. Прежде всего, это проявилось в локализации озера на карте. Ал—Хорезми, как известно, помещал ал—Батиху в районе Северного Причерноморья. Сухраб даже отмечал, что это озеро начинается «при соприкосновении с морем».[561] А вот по сведениям ал—Баттани можно было уже составить весьма противоречивое представление о местонахождении озера. С одной стороны, он говорит об озере Майутис в связи с описанием Черного моря, что вроде бы должно свидетельствовать об их близком соседстве. С другой стороны, фразу ал—Баттани о том, что Танайис течет «со стороны севера от озера, которое называется Майутис», можно понять в том смысле, что само озеро находится где—то в северных районах, откуда и течет Танайис. Похоже, что такое понимание сообщения ал—Баттани наиболее полно согласовывалось с имевшимися у самого ал—Идриси данными об озерах Восточной Европы.

Несмотря на то, что об озере Тирма ал—Идриси впервые заводит речь в связи с описанием Черного моря (а этот отрывок был им составлен на основе текста ал—Баттани), он, тем не менее, уверенно локализует это озеро на севере Восточной Европы – об этом говорит и размещение озера на карте,[562] и его описание, помещенное в 5 секции VII, самого северного, климата. В этом описании появляются детали, внесенные в него несомненно самим ал—Идриси: озеро охарактеризовано как находящееся между Русью и Куманией; в качестве его отличительной особенности названа имевшаяся в центре озера гора и обитавшие на ней животные – дикие козлы и бобры.

Таким образом, по представлениям ал—Идриси, озеро Тирма лежало между Русью и Куманией, а «напротив его тыльной части» находились истоки Днепра. Употребление слов «напротив» и «тыльная часть» в качестве географических терминов, а также указание местного названия днепровских верховьев – Балтас – и описание характера местности в этом районе («среди лугов и лесов») свидетельствуют о том, что информация о взаимном расположении истоков Днепра и некоего озера, которое ал—Идриси уже сам отождествил с озером Тирма, исходила, скорее всего, от путешественника или купца, либо от того, кто слышал их рассказы. Упоминание Кумании позволяет отнести эти данные к XII в.

Остается установить, чем был предопределен именно такой состав сообщения об озере Тирма – я имею в виду рассказ о нем в одном контексте с Русью, Куманией и истоками Днепра, а также упоминание об обитавших в озере животных. Для этого стоит обратить внимание на то, что источником рассматриваемых сведений было сообщение путешественника, опиравшегося на свой собственный – или чей—то еще – опыт поездок по этим краям. Не случайно вслед за сообщением об истоках Днепра ал—Идриси называет стоящие в верховьях этой реки два «куманских» (!) города, причем – явно со слов какого—нибудь купца или путешественника – называет их «процветающими».[563] По—видимому, на основании сведений, полученных от купцов и путешественников, у ал—Идриси сложилось представление о том, что из Кумании по Днепру можно было подняться к находившемуся неподалеку от верховьев реки большому озеру, которое лежало по соседству с северными русскими землями. Действительно, путь по Днепру на Русский Север был широко известен: р. Днепр – по волоковым путям на р. Ловать – оз. Ильмень – р. Волхов – Ладожское оз.[564] Возможно, что в сообщении ал—Идриси об озере Тирма косвенно отразилась информация об одном из этих озер Русского Севера (отсюда не случайно и упоминание бобра под его древнерусским названием), но, подчеркну, ни о каком отождествлении озера Тирма с каким—либо конкретным озером Восточно—Европейской равнины не может быть и речи.

В сообщении о том, что посреди озера Тирма находилась гора, на которой обитали «знаменитые дикие козлы», можно было бы попытаться увидеть отражение информации об острове Валаам на Ладожском озере, если бы мы располагали свидетельствами того, что через этот остров проходили более или менее оживленные торговые пути. Однако, скорее всего, рассматриваемое сообщение восходит к какому—нибудь литературному источнику из популярного у арабов жанра рассказов о чудесах и диковинках разных стран.

Завершая анализ гидронима Тирма, можно сказать, что рассказ ал—Идриси об озере Тирма весьма сложен по своему составу, так как в нем нашла отражение информация из различных источников: сочинений ранних арабских географов (ал—Хорезми, Сухраб, ал—Баттани); произведений жанра ‘аджа’иб; сведений путешественников и купцов, проезжавших по Днепровскому пути к озерам, расположенным в северо—западной части Восточно—Европейской равнины. Включение в состав сообщения об озере Тирма данных, полученных от купцов и путешественников, позволяет утверждать, что в рассказе ал—Идриси об озере Тирма могли отразиться некоторые реальные сведения об одном из озер северо—запада Восточной Европы. Наличие же значительного пласта книжной информации в сообщении ал—Идриси об озере Тирма, как мне кажется, не дает возможности отождествить этот гидроним с каким—либо конкретным географическим объектом Восточной Европы.

Кроме озера Тирма, в сочинении ал—Идриси имеется описание еще одного озера Восточной Европы – озера Ганун: «На севере [страны] ал—Куманиййа [находится] озеро Ганун.[565] Поверхность его вод всегда скована льдом, за исключением небольшого числа дней в летнюю пору. В это озеро впадает восемь рек. Одну из них – реку Шаруйа – можно пересечь лишь в летнее время из—за того, что вода в ней очень холодная. В этом озере водится рыба, от которой берут много клея, а в прибрежных зарослях – животное, называемое бобром».[566] На карте это озеро изображено к востоку от озера Тирма, несколько севернее последнего. Показаны реки, впадающие в озеро Ганун: две безымянные – с севера, три безымянные – с юга, а с востока – река Шаруйа с двумя притоками.[567]

К. Миллер отождествил озеро Ганун с Онежским озером.[568] Б. А. Рыбаков предложил искать его на маршруте «Киев – Булгар», где—то близ Жигулевских гор.[569] В. М. Бейлис полагал, что под этим гидронимом может скрываться одно из озер Русского Севера – Ладожское, Онежское или озеро Ильмень.[570]

Нетрудно заметить, что сведения, приводимые ал—Идриси об озере Ганун, очень непосредственны: говорится о том, как долго на озере лежит лед, какая холодная вода в реке Шаруйа и в какое время года эту реку можно пересечь, наконец, какие рыбы и животные водятся в озере и его окрестностях. Ясно, что эти сведения ал—Идриси мог получить от побывавших в тех краях лиц. Подробности, сообщенные ему о низкой температуре воды в реке Шаруйа и в самом озере, позволяют считать, что речь идет об одном из северных озер Восточно—Европейской равнины. На мой взгляд, сведения ал—Идриси об озере Ганун можно сопоставить с той устной информацией о некоем северном озере, которая нашла отражение в рассмотренном выше сообщении об озере Тирма. Оба эти сообщения, как мне представляется, имеют общий источник, о чем свидетельствует присутствие в них сходных деталей – упоминание обитающих в озерах бобров и нахождение озер по соседству с Куманией. В таком случае можно отказаться от буквального понимания утверждения ал—Идриси о том, что озеро Ганун располагалось «на севере Кумании», т. е. в пределах Половецкой степи, а интерпретировать эту фразу по аналогии с данными, вошедшими в сообщение об озере Тирма, – как указание на направление движения к северу от Кумании.

Названия озера Ганун и текущей в него реки Шаруйа не позволяют точно локализовать эти объекты. Что касается реки, то в ее наименовании, вероятно, отразилось либо название впадающей в Онежское озеро реки Шуи, либо один из распространенных в северной части Восточно—Европейской равнины гидронимов с формантами – шор, – шар .[571]

Глава III