«Три реки текут с востока через Гардарики, и самая большая река та, что находится посредине»
Восточноевропейская речная система была идеальной дорогой для дальней международной торговли, и, вне всякого сомнения, она была хорошо известна скандинавским викингам. В Очерке 2 я отмечала, что в памятниках древнескандинавской письменности зафиксированы названия девяти восточноевропейских рек: Северной Двины, Западной Двины, Днепра, Невы, Сейма, Дона, Волги, Камы и какой—то реки недалеко от Полоцка.
Как это ни парадоксально, в их число не входит (известный древнерусским книжникам) Волхов, хотя лежащая на Волхове Ладога (Aldeigja) была освоена скандинавами уже в середине VIII в., в то время как на остальной части пути «из варяг в греки» они археологически прослеживаются только со второй половины IX в., да и в источниках речь нередко идет о пути из Скандинавии в Хольмгард (Новгород) и обратно:
Эймунд со своими людьми не останавливаются теперь в пути (из Норвегии. – Т. Д.), пока не пришли на восток в Хольмгард к конунгу Ярицлейву…[702]
А весной собрался он (Харальд Сигурдарсон. – Т. Д.) в путь свой из Хольмгарда и отправился весной в Альдейгьюборг, взял себе там корабль и поплыл летом с востока (в Швецию. – Т. Д.).[703]
Предположение, высказанное на основании материала саг, о том, что суда, ходившие по Балтике и по Волхову, не были однотипны, а следовательно, в Ладоге должна была существовать «дифференциация ремесленного труда по их снаряжению и ремонту»,[704] подтвердилось археологически. Так, в горизонте Е1 (70–90–е гг. IX в.) «в 1958 г. был раскрыт комплекс, связанный с обработкой железа и бронзы, получивший название кузницы». Работавший здесь мастер среди прочего изготовлял «заклепки, очевидно, для ремонта прибывших сюда северных кораблей».[705] Более того, детали кораблей встречаются при раскопках в Старой Ладоге, начиная с самого нижнего горизонта, равно как и железные лодейные заклепки, известные по скандинавским памятникам.[706] На местное кораблестроение и ремонт грузовых судов указывают также находки корабельных досок, вторично использовавшихся в качестве лицевых частей мостовых, – находка 1970–х гг. на уровне III строительного горизонта Варяжской улицы.[707] С кораблестроением, или ремонтом кораблей, был связан и скандинавский производственный комплекс VIII в., открытый в 1973–1975 гг.[708]
Не называют скандинавские источники и реки, ведшей, помимо Невы, из Финского залива в Ладожское озеро и затем в Ладогу, а именно Вуоксы. Последняя представляла собой до XVI в. сквозную водную артерию, шедшую через древнекарельскую племенную территорию от современного Выборга до Приозерска. Картографирование археологических памятников и кладов позволяет говорить о достаточно активном использовании Вуоксинского пути в Ладогу во второй половине VIII–XI в.[709] Любопытно, что маркирующий топоним на этом пути источникам известен, а именно – Выборг (Véborg), упомянутый в рунической надписи на камне 1050–1060–х гг. из Гарнцеркви в Оссебю (U 180).[710]
Как подчеркивалось в Очерке 1, древнескандинавские источники в целом отличаются «необычайной скудостью и часто неточностью» в описании всего пути «из варяг в греки».[711] Причина, вероятно, заключается в том, что в картине мира древних скандинавов, знакомых с системой речных путей и волоков Восточной Европы, присутствовало представление о том, что по ним можно доплыть из Балтики до Руси и даже до Греции. Не случайно, Адам Бременский, имевший датских информантов, объясняет в «Истории гамбургских архиепископов» (1070–е гг.) название Балтийского моря тем, что оно «наподобие пояса (лат. balteus значит «пояс») простирается по областям Скифии до самой Греции»,[712] а также утверждает, что из Шлезвига «корабли обыкновенно отправляются в Славянию и в Швецию, и до самой Греции».[713]
Подобная абстрактная гидрографическая идея существовала не только в древнескандинавском сознании. Так, И. Г. Коновалова подвергла тщательному анализу гидроним «Русская река» в употреблении арабского географа середины XII в. ал—Идриси. Ей удалось выявить сложный состав рассказа ал—Идриси о «Русской реке» и на этом основании придти к выводу о невозможности однозначного ее отождествления с каким—либо географическим объектом на территории Восточной Европы. По мнению исследовательницы, арабский гидроним выражает одну «идею, а именно возможность попасть из северных областей Европы на юг». Не без основания в качестве параллели этому последнему она приводит два топонима, созданных в рамках иных культурных традиций, – древнерусский путь «из варяг в греки» и «Восточный путь» ранних королевских саг.[714]
Мне представляется, что в памятниках древнескандинавской письменности имеется более близкая параллель «Русской реке» ал—Идриси. Это – безымянная «большая река» «Саги об Ингваре Путешественнике».
«Сага об Ингваре Путешественнике», как правило, причисляется к сагам о древних временах. По мнению Д. Хофмана, дошедший до нас текст представляет собой выполненный до 1200 г. исландский перевод утерянного ныне латинского оригинала, сочиненного в конце XII в. Оддом Сноррасоном, монахом Тингейрарского монастыря в Исландии.[715] Сага сохранилась в двух пергаменных рукописях середины XV в. и в большом числе бумажных списков XVII–XIX вв.
Сага повествует о событиях середины XI в. Главный ее герой, чьим именем она и названа, – шведский хёвдинг Ингвар, сын Эймунда, отправившийся со своей дружиной «на восток».
Через некоторое время отплыл Ингвар из Свитьод с тридцатью кораблями и не спускал парусов, пока они не приплыли в Гардарики; и принял его конунг Ярицлейв с большим почетом. Там Ингвар пробыл три зимы и научился говорить на многих языках. Он слышал рассказы о том, что три реки текут с востока через Гардарики, и самая большая та река, что находится посредине. Тогда стал Ингвар ездить по всему Аустррики и спрашивать, не знает ли кто, откуда течет та река; но никто не мог этого сказать. Тогда собрался Ингвар в путь из Гардарики и хотел пройти всю ту реку и узнать ее протяженность. […] После этого поплыли они по реке с тридцатью кораблями, и держит Ингвар путь на восток.[716]
Путешествие по реке, согласно саге, было непростым: здесь встречались змеи, летающие драконы, ужасные великаны, драконы, лежащие на золоте, королевы, говорящие на многих языках, языческие женщины, заражающие смертельной болезнью воинов, циклопы и даже сам дьявол; на пути оказывались скалы, водопады, пороги, большие селения и даже город из белого мрамора.
Попытки «выяснить», что это за река, оказались весьма беспомощными и довольно противоречивыми. Первым, кто высказал свое предположение, был неизвестный автор, создавший в XIV в. «Сагу о Хрольве Пешеходе». Рассказывая о конунге Хреггвиде, он сообщил, что тот «подчинил себе земли по реке Дюна (Западная Двина. – Т. Д.), которая течет по Гардарики… Эта река – третья или четвертая по величине на земле. Источник этой реки искал Ингвар Путешественник, как говорится в саге о нем».[717] Те современные исследователи, которые исходили в первую очередь из того, что «Сага об Ингваре» повествует о том же походе Ингвара в Серкланд, о котором сообщают около тридцати шведских рунических надписей, и помещали Серкланд в Поволжье или Прикаспии, были убеждены, что это Волга.[718] Волгой считают реку и те, кто придал значение указанию саги, что это – «самая большая» из трех рек, текущих по Гардарики.[719] Те, кто обратил внимание на описание порогов на реке, и те, кто связал поход Ингвара с походом русских на Византию, естественно, определили описанную сагой реку как Днепр.[720] М. Ларссон, попытавшийся «направить» поход Ингвара в Закавказье, посчитал наиболее отвечающей описанию реку Риони.[721]
Не более удачной, с методической точки зрения, видится мне и другая крайняя позиция, сводящаяся к отказу от обнаружения в саге «подлинных географических фактов» и к признанию того, что «в саге происходит переосмысление реального историко—географического материала: рассказ об имевшем место плавании Ингвара по восточноевропейской реке переводится в область символического отображения путешествия героев из мира христиан в мир людей и существ, не приобщившихся еще к правой вере».[722]
Я не сторонник буквального (или, как его еще называют, «линейного») прочтения сагового текста, тем более, если речь идет о сагах о древних временах. Вместе с тем я убеждена, что в любом саговом тексте всегда содержится некая «косвенная» информация, являющаяся, как правило, ненамеренным, неосознанным отражением неких фоновых знаний. Что касается «большой реки» «Саги об Ингваре», то как существенную в ее описании я рассматриваю не ту информацию, которая «лежит на поверхности», которая, скажем, может быть заимствованием из «Этимологий» Исидора Севильского (как название мыса Сиггеум