[723] и др.), либо имеет параллели в других сагах (как преодоление водных преград путем рытья обводных каналов[724]). На мой взгляд, имеет смысл обратить внимание на два менее очевидных, но весьма важных момента: то, как автор саги определяет крайние точки, соединяемые «большой рекой», и то, как он воспринимает направление движения по этой реке.
Начну с последнего. Находясь при дворе «конунга Ярицлейва» (князя Ярослава Мудрого), герой саги узнаёт, что интересующая нас река течет «с востока через Гардарики». В скандинавской ориентационной системе, о которой мне неоднократно приходилось писать,[725] весь мир поделен на четверти (северную, южную, западную, восточную), и движение в пределах этих четвертей описывается не в соответствии с показаниями компаса, а в соответствии с названиями четвертей. При этом чем дальше в пределах какой—либо четверти продвигается саговый персонаж, тем дальше в этом же направлении будет описываться его движение. Так, Эгмунд из Спангхейма, по «Саге о Хаконе Хаконарсоне», из Бьярмаланда (Беломорья) отправился «на восток в Судрдаларики (Суздальское княжество)», а оттуда «на восток в Хольмгарды (Новгородское княжество) и оттуда по еще более восточному пути к морю, и не останавливался, пока не прибыл в Йорсалир (Иерусалим)».[726]
Все это позволяет заключить, что «большая река» «Саги об Ингваре», текущая «с востока через Гардарики», не текла, в представлении ее автора, с востока на запад, но вела из Хольмгарда (Новгорода) или Кэнугарда (Киева) – где бы автор саги ни помещал двор конунга Ярицлейва – еще дальше от Скандинавии, в пределах Восточной половины мира.
Но ведь из саги ни в коей мере не следует и то, что эта «большая река», текущая «с востока», обрывалась (оканчивалась) где—то в Гардарики. Единственное, что мы выносим из текста саги, это уверенность, что до Гардарики можно добраться на кораблях («отплыл Ингвар из Свитьод с тридцатью кораблями и не спускал парусов, пока они не приплыли в Гардарики») и что дальше можно тоже плыть, причем плыть по «большой реке», по которой можно двигаться на тридцати кораблях («после этого поплыли они по реке с тридцатью кораблями»), да еще и встретить плывущий навстречу флот из девяноста «галей»[727] (судов, распространенных в XII–XIV вв. в Средиземноморском и Черноморском бассейнах[728]).
Итак, если сопоставить эти разрозненные факты, перед нами вырисовывается совершенно очевидное описание водного пути из Скандинавии, через Русь и дальше – вне всякого сомнения, в южном направлении. Более того, в самом конце саги, в описании обратного маршрута Свейна, сына Ингвара, автор сам указывает на протяженность и направление этого водного пути:
…собирается Свейн в обратный путь и плывет с юга, пока не приходит в Свитьод.[729]
Сага дает и некоторое указание на то, куда, по мнению ее автора, вел водный путь с севера через Русь. После рассказа о смерти Ингвара сага сообщает о том, как его спутники покинули «государство» «королевы Силькисив»:
Кетиль и его люди собираются прочь и желают королеве счастливо оставаться. Пустились они теперь в путь, и было у них двенадцать кораблей. И когда они проплыли некоторое время, разделилась тогда река на [несколько] путей, и разделились они, поскольку никто не хотел плыть за другими. Но Кетиль двигался в правильном направлении и приплыл в Гарды, а Вальдимар приплыл на одном корабле в Миклагард.[730]
Мы видим из текста, что для автора саги «государство» «королевы Силькисив», до которого можно доплыть по «большой реке», лежит где—то за Константинополем, т. е., по—видимому, в Средиземноморье. Конечно, глядя на современную карту, трудно понять, как, возвращаясь из Средиземноморья, можно, двигаясь «в правильном направлении», приплыть на Русь, а сбившись с пути, придти в Константинополь, как вообще можно миновать Константинополь, направляясь на Русь. Но эти несообразности не требуют никакого иного объяснения, кроме констатации того факта, что в средневековом общественном сознании, в средневековой картине мира отразились не конкретные географические знания, а обобщенные представления, одним из которых, идущих еще от античности, было представление о том, что из северных областей Европы можно водным путем попасть на юг. Таким видел мир арабский географ, такой была ментальная карта средневекового скандинава.
ОЧЕРК 4«Мир» для проезда из Ладоги в Новгород, или О контроле над речными путями со стороны Древнерусского государства
Практически с момента своего основания в VIII в. Ладога представляла собой «центр городовой волости (с XI в. – наместничества), располагавшейся вдоль порожистой части Волхова (Гостиннопольские и Пчевские пороги). Входившие в состав этой волости связанные с хозяйственным освоением окрестных земель поселения—сателлиты, а также дорожные станции контролировали низовье Волхова (длина около 60 км) и обслуживали международное судоходство».[731]
Ладогу в качестве промежуточного пункта на пути из Скандинавии в Новгород саги знают – об этом шла речь выше. Впрочем, этот маршрут известен нам лишь по «Кругу земному» Снорри Стурлусона (ок. 1230 г.) и по «Саге об оркнейцах», да и то в той ее части, которая была переработана при участии Снорри Стурлусона (тоже ок. 1230 г.). Ни в скальдических стихах, использованных Снорри, ни в «Красивой коже», содержащей аналогичные рассказы о поездках из Руси в Швецию конунгов Магнуса Олавссона и Харальда Сигурдарсона, указания на путь через Ладогу нет.
Мне представляется, что саги сохранили также косвенную информацию о тех контрольно—пропускных функциях Ладожской волости, о которых писал целый ряд исследователей.[732]
Так, последняя глава «Саги об Олаве Святом» в «Круге земном» Снорри Стурлусона повествует о поездке норвежских вождей на Русь за малолетним Магнусом в начале 1035 г.
Ранней весной начинают они свою поездку, Эйнар Брюхотряс и Кальв Арнасон, и была у них большая дружина и самые лучшие люди, какие только были для этого в Трёндалёге. Они поехали весной на восток через [горы] Кьёль до Ямталанда, затем в Хельсингьяланд и оказались в Свитьод, сели там на корабли, поплыли летом на восток в Гардарики, пришли осенью в Альдейгьюборг. Отправили они тогда послов вглубь страны в Хольмгард к конунгу Ярицлейву с сообщением, что они предлагают взять с собой Магнуса, сына конунга Олава Святого, и сопровождать его в Норег, и оказать ему помощь в том, чтобы он добился своих родовых земель, и поддержат его в том, чтобы он стал конунгом над страной. И когда это сообщение достигло конунга Ярицлейва, тогда держал он совет с княгиней и другими своими хёвдингами. Все они согласились, что норвежцам следует послать слово и тем самым вызвать их к конунгу Ярицлейву и Магнусу. Был им дан мир для их поездки. И когда они прибыли в Хольмгард, то было решено между ними, что те норвежцы, которые туда приехали, переходят в руки Магнуса и становятся его людьми…[733]
Обратим внимание на выделенные части этого фрагмента. Приплывшие в Альдегьюборг (Ладогу) норвежцы не отправляются все вместе вглубь территории, а посылают послов (sendimenn) в Хольмгард (Новгород) к князю с сообщением (mеð orðsendingum) о цели своей поездки. Ярослав получает это сообщение и после обсуждения сложившейся ситуации решает послать норвежцам, оставшимся в Ладоге, слово (gera оrð) и тем самым вызвать их (stefna þeim þannug) к себе. Снорри тут же уточняет, что им был дан мир для их поездки (varu peim grið seld til peirar ferðar). Трижды употребленный здесь термин оrð «слово» (с вариантом orðsending «послание») определенно указывает на то, что послы несли устную информацию. Для обозначения «мира» используется термин grið, отличающийся от синонимичного слова friðr «мир» тем, что выражает понятие, ограниченное во времени и пространстве. Речь идет о гарантированном безопасном проезде от Ладоги до Новгорода.
Вероятно, о том же гарантированном безопасном проезде по территории Руси говорит и монах Теодорик, лаконично излагая в своей латиноязычной хронике «История о древних норвежских королях» (1177–1180 гг.) историю возведения Магнуса на престол. Когда на Русь пришли четыре знатных норвежца, Ингигерд, жена Ярослава, отказалась отдать им мальчика, «если они клятвенно не пообещают, что он будет провозглашен королем… Те же, пообещав все и даже больше того, что от них требовалось, получают разрешение уехать…».[734]
Обратим внимание также на «Сагу о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе» в своде королевских саг «Гнилая кожа» (1217–1222 гг.). Здесь не упоминается Альдейгьюборг, и потому в работах, посвященных Ладоге, эта сага не фигурирует. Тем не менее информация, в ней содержащаяся, заслуживает самого пристального внимания.
Сага в «Гнилой коже» имеет совершенно иной зачин, нежели «Сага о Магнусе» во всех прочих источниках. (Исключение – тождественная «Гнилой коже» версия «Книги с Плоского острова» на дополнительных листах второй половины XV в., а также восходящий к «Гнилой коже» и лишь отличающийся незначительно стилистически вариант саги по рукописи XIV в. «Хульда».) Здесь сага открывается неким, неизвестным по другим исландско—норвежским сочинениям, текстом, который также называют «Прядью о Карле Несчастном».