Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). — страница 95 из 121

После татарского завоевания Новгород оставался в гораздо большей независимости от завоевателей, чем другие земли. При таком положении и достоинство его местной Церкви возвысилось. Когда сами митрополиты и архиереи других земель не раз ездили к ханам в Орду испрашивать милостей и покровительства сильных нехристей, новгородские владыки ни разу не испытали на себе этой необходимости. Их ограждала самостоятельность политического тела, где они правили духовной сферой. Достоинство архиепископа так поднялось, что вместо того, чтобы владыкам по делам ездить к митрополиту, митрополиты сами приезжали в Новгород. Так после смерти владыки Спиридона, для посвящения Далмата, в 1251 г. митрополит Кирилл сам приехал в Новгород. Это повторилось в 1300 г.: митрополит Максим приезжал в Новгород для посвящения архиепископа Феоктиста. Впрочем, эти посещения митрополитов для новгородцев были тягостны и убыточны: надобно было содержать их многочисленную свиту и дарить; а потому новгородцы не настаивали на этой чести, и после того предпочитали отправлять новоизбранного владыку для посвящения туда, где находился митрополит. Так митрополит Феогност в 1341 г. посетил Новгород, и летописец заметил, что это посещение было тягостно для Новгорода. Поездки нареченных владык к митрополиту совершались только ради одного посвящения, а не для получения права быть владыками: нареченный правил епархией еще до посвящения, со дня своего избрания на вече.

Когда в XIV веке стали возвышаться московские князья, митрополиты, помогавшие всеми силами своего духовного призвания этому возвышению, стали в то же время покушаться на подчинение своей власти новгородских владык. В качестве верховных правителей всей русской Церкви митрополиты домогались иметь за собой право апелляционного суда в духовных делах над новгородскими владыками; со своей стороны новгородские владыки старались удержать свою независимость и выхлопотать себе от константинопольского патриарха ограждение вообще от таких покушений митрополитов. В православной Церкви внешние знаки всегда были важны для внутреннего значения по своему символическому смыслу; тут являются у новгородских владык два отличия: крестчатые ризы и белый клобук. К сожалению, известия об этих отличиях очень сбивчивы и противоречивы. По одному летописному известию, владыка Моисей в 1353 г. посылал к патриарху пожаловаться на митрополита и получил от него грамоту за златой печатью и крестчатые ризы. Мы не знаем обстоятельно, что заключалось в патриаршей грамоте; летопись говорит только, что в ней были постановления о посвящении владык, об издержках по этому поводу и пр. Важно, что крестчатые ризы и грамота даны были новгородскому владыке именно после того, как он жаловался на митрополита: по-видимому крестчатые ризы, означая почетное отличие, имели связь с делом ограждения свободы новгородской Церкви от домогательств митрополита вмешиваться во внутреннее управление и суд; а золотая печать при грамоте означала всегда, что грамота дарует какие-нибудь преимущества; и уже одно то, что патриаршая грамота была с золотой печатью, заставляет предполагать, что в ней заключались благоприятные для владык правила, при которых они до известной степени выигрывали перед судом патриарха свое спорное дело с митрополитом. Но с другой стороны, о крестчатых ризах, которых значение соединяется как-то тесно с грамотой патриарха и со свободой новгородской Церкви, представляется в тех же летописях противоречие и недоразумение: говорится, что крестчатые ризы даны в первый раз новгородским владыкам — не Моисею, от патриарха Филофея, а митрополитом Феогностом предшественнику Моисея, архиепископу Василию в 1346 г. Что касается до белого клобука, то известие о нем еще более исполнено недоразумений. Оно сохранилось не в древних летописях, а в особой повести, которая дошла до нас уже по поздней редакции и самый древнейший известный нам состав ее относится к концу XV века. Сообразно этой повести, белый клобук дан патриархом Филофеем владыке Василию и с тех пор сделался почетным отличием одежды новгородских архипастырей [144].

Но ни эти отличия, ни временные успехи владык перед патриархами не доставили однако полной независимости новгородской Церкви. По духу, господствующему в православии, патриархи держались за старину и не решились нарушать древнего единства русской Церкви. Отделить епархию, прежде зависевшую от другой старейшей, без важных причин, было бы фактом, нарушающим принцип иерархичекой подчиненности, которая составляла сущность порядка церковного строения. Вслед за Моисеем, преемнику его Алексию патриарх Филофей (который после отсылки крестчатых риз успел потерять, а потом снова приобресть свой сан) писал, что знак отличия, данный Моисею, касается только лица этого архиепископа, а не составляет вообще преимущества сана новгородских владык.

Причины, побуждавшие владык искать устранения новгородской Церкви от власти московских митрополитов, зависели от политических отношений Великого Новгорода к московским князьям. Новгородская Церковь охотно и всегда готова была признать над собой первенство митрополита, если только он не станет вмешиваться в управление, так как и Великий Новгород охотно и сознательно готов был признать над собой первенство великого князя — верховного главы русских земель, — с тем, чтобы великий князь оставил ему старую свободу. Но владыки, как новгородцы по происхождению, постоянно были участниками политических дел, и поэтому должны были сочувствовать всякому патриотическому движению своего края, благоприятствовать его самобытности; а между тем, митрополиты московские явно благоприятствовали стремлению великих князей подчинить единству верховной власти самостоятельность всех частей древней удельновечевой федерации. Когда Великий Новгород находился в хороших отношениях с великими князьями, — ив церковном отношении между владыкой и митрополитом согласие не нарушалось. Так, например, когда Великий Новгород был в союзе с великим князем Димитрием Ивановичем, и митрополит Алексий ладил с новгородцами, тогда избранный в Западной России в митрополиты Киприан присылал к ним послов с тем, чтобы после смерти Алексия быть ему единым первопре-стольником в России. Новгородцы отвечали, что они признают митрополитом того, кого признает великий князь московский.

Так-то епархия новгородская оставалась в своей фактической независимости, признавая над собой старейшинство митрополита, но стараясь, чтоб это старейшинство выражалось только тем, что новгородский архиепископ должен был посвящаться от московского митрополита и состоять под его благословением. Даже и по смерти митрополита Алексия в 1377 г. новгородская Церковь пребывала в добрых отношениях к Москве. В 1380 г. владыка Алексий ездил в Москву к митрополиту Киприану, хотя новгородцы вообще не любили Киприана, так как и великий князь не любил его. Но тут сделалось замешательство в митрополии: великий князь московский в 1382 г. удалил от себя Киприана; у Димитрия был другой претендент на митрополичий престол: Пимен, который после смерти митрополита Алексия ездил в Царьград, с умершим на пути кандидатом в митрополиты протопопом Михаилом или Митяем. Он, как говорили, воспользовался в Царьграде бумагами покойного и был посвящен патриархом Нилом. Заточенный великим князем по своем возвращении, Пимен по изгнании Киприана получил управление с честью, но вскоре великий князь стал им недоволен и просил патриарха посвятить в митрополиты суздальского епископа Дионисия. Дионисий в 1383 году был посвящен, но на возвратном пути задержан в Киеве князем Владимиром Ольгердовичем, сторонником Киприана. Таким образом было разом три посвященных митрополита всея Руссии, тогда как должен быть один. Дионисий скоро умер в заточении; оставалось после него все-таки двое. В это-то смутное время новгородцы, поссорившись к тому же с великим князем, увидели случай утвердить свою церковную независимость и постановили правило — никогда уже не обращаться к суду митрополита, чтобы новгородский владыка имел право верховного суда безо всякой апелляции и судил по номоканону. По удалении владыки Алексия в уединение (1388 г.), избранного на вече в сан архиепископа, Иоанна посвятил не Киприан, а Пимен в Москве. Власть последнего была не тверда. Неудивительно, что, не желая потерять признания своего сана Новгородом, он не изъявлял притязаний своих предшественников. Оттого-то из двух митрополитов, московского и западно-русского, новгородцам выгодно было признавать московского. Но Киприан выиграл наконец свое дело против всех претендентов, и в 1389 г. сделался единым митрополитом.

Тогда-то, не забывая, конечно, нерасположения, какое оказывали ему новгородцы, Киприан энергически заявил права своего сана над новгородской Церковью. В 1391 году он сам прибыл в Новгород и потребовал, чтобы Великий Новгород уничтожил свою грамоту 1384 года, называл ее противозаконной, домогался, чтоб новгородская Церковь подчинялась митрополичьей власти и признавала ее верховный суд. — "Нет, — отвечали ему новгородцы, — мы уже крест целовали, как один человек; мы написали и попечатали грамату, — души свои запечатали!" — "Я с вас сниму крестное целование, — говорил им Киприан, — сам сорву у грамоты печати; я прощаю и благословляю вас, а вы мне дайте суд, как было издавна при прежних митрополитах". Новгородцы стояли упорно за независимость своей местной Церкви, и Киприан уехал с нелюбьем. Собственно на деле подсудности митрополиту не было уже давно и до 1384 г. Постановлением этого года хотели только освятить то, что существовало прежде как обычай.

Следствием отказа новгородцев исполнить волю митрополита было то, что повод к воизникшей после того войне великого князя с Новгородом был двойной: независимо от даней, которых уплаты требовал великий князь московский, война была объявлена и за права митрополита. Новгородцы, однако, уступили. В 1393 г. они отправили Киприану свою целовальную грамоту и приняли от него благословение. Они отказались от того, что делали самовольно вопреки уставам Церкви, но думали было поправить дело и выиграть его путем законным: отправили к патриарху Антонию послов просить утверждения своей духовной независимости. Но патриарх Антоний, как и предшественники его, не захотел нарушать единства русской Церкви; он объявил, что, по старине и по церковным правилам, Новгород должен состоять под властью общерусского первопре-стольника