и министерских портфелей.
4 мая я ценой своего выхода из кабинета министров потребовал назначить Милюкова министром просвещения и одновременно отважился заговорить о немедленном введении в кабинет представителей Совета и социалистических партий. 8 мая разразился полный министерский кризис. Отвергнув советы двух выдающихся лидеров собственной партии (В. Набокова и М. Винавера), Милюков отказался от портфеля министра просвещения и вышел из состава правительства. Я направил думскому Временному комитету, Совету, Центральному комитету партии эсеров заявление, в котором говорилось, что отныне во Временное правительство должны входить уже не отдельные и случайные представители демократии, а официально и прямо избранные представители соответствующих организаций, и выставил условием продолжения своей работы в правительстве согласие всех левых партий ввести в кабинет своих представителей.
Это заявление было моим последним и окончательным официальным шагом в борьбе за коалиционное правительство. В первые дни мая правительство единодушно решило любой ценой добиться включения в кабинет представителей Совета и социалистической демократии, о чем категорически заявил князь Львов 4 мая на совещании с Исполкомом Совета.
Однако дело оказалось нелегким. Не только либеральные партии активно возражали против участия представителей «трудовой демократии» в работе «буржуазного» правительства, но подобный проект вызвал резкий протест со стороны ортодоксальных марксистов Совета. Так, совсем незадолго до самого острого пика министерского кризиса весьма влиятельный меньшевистский лидер Федор Дан назвал «возмутительной» саму мысль об участии Совета в преобразованном правительстве.
«Временному правительству, — заявил он, — принадлежит верховная власть, тогда как представленная Советом революционная демократия должна влиять на ход политической жизни, оказывая на правительство постоянное организованное давление и контролируя его действия».
В борьбе за насущно необходимое стране коалиционное правительство те из нас, кто никогда не придерживался никаких жестких партийных догм, в конце концов нашли в себе силы пробить стену теоретических формул и мертворожденных политических предписаний, воздвигнутую перед нами рьяными охранителями партийных доктрин, принадлежавшими как к социалистическому, так и к буржуазному лагерю. Вскоре кризис еще сильней осложнила отставка военного министра Гучкова. Я еще скажу о нем и о причинах его отставки. Сейчас достаточно заметить, что с уходом Гучкова первый кабинет министров Временного правительства прекратил свое существование. Закончился романтический период его деятельности.
Сойдя со сцены, первый правительственный кабинет оставил стране политическое завещание, которое даже сегодня трогает сердце и душу. Подводя итог напряженной, в высшей степени трудной и совсем краткой деятельности, правительство обращалось к народу с предупреждением, которое оказалось ужасающе пророческим:
«Временное правительство не может скрывать от страны трудностей и препятствий, с которыми столкнулось за время своей деятельности. Оно больше не может замалчивать тот факт, что эти трудности только множатся и внушают серьезные опасения за будущее.
Порожденное великим народным движением, Временное правительство считало себя доверенным лицом и выразителем народной воли. Оно предпочло положить в основу своей административной деятельности не подавление и насилие, а добровольное подчинение свободных граждан правительству, которое они сами создали. Оно стремилось опираться не на физическую, а на моральную силу.
С самого начала своего существования Временное правительство никогда не нарушало этих принципов. На его совести нет ни капли человеческой крови, оно никогда не пыталось насильственно препятствовать выражению общественного мнения.
К сожалению, строительство новых социальных устоев, укрепляющих основы нового общественного порядка в стране, к великой опасности для свободы, далеко отстает от процесса распада, вызванного крахом старого политического режима. В таких обстоятельствах и ввиду отказа правительства вернуться к старым методам административного давления и другим неестественным способам повышения престижа власти тяжесть возложенной на Временное правительство задачи стала невыносимой.
Стихийное стремление осуществлять желания и домогательства отдельных групп и слоев, по мере перехода к менее сознательным и менее организованным слоям населения, грозит разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину и создает благоприятную почву, с одной стороны, для насильственных актов, сеющих среди пострадавших озлобление и вражду к новому строю, с другой — для развития частных стремлений и интересов в ущерб общим и к уклонению от исполнения гражданского долга.
Временное правительство считает своим долгом прямо и определенно заявить, что такое положение вещей делает управление государством крайне затруднительным и в своем последовательном развитии угрожает привести страну к распаду внутри страны и к поражению на фронте. Перед Россией встает страшный призрак междоусобной войны и анархии, несущий гибель свободы. Губительный и скорбный путь народов, хорошо известный истории, — путь, ведущий от свободы через междоусобие и анархию к реакции и возврату деспотизма. Этот путь не должен быть путем русского народа».
Но Россия не миновала крестного пути, ибо среди военных тягот и прочих бед русский народ не нашел в себе силы воли, терпения и дисциплины, чтобы удержаться на краю пропасти.
Был лишь один путь к спасению: объединение усилий всех жизнеспособных созидательных сил народа, независимо от социальных и политических устремлений!
Возможно, мы сами, члены Временного правительства, могли заложить в мае 1917 года основы такого союза. После некоторых колебаний Совет значительным большинством голосов (сорок один против девятнадцати) решил принять предложение Временного правительства о своем участии в управлении страной. Старая советская формула «преступного» соглашательства, столь губительная для Временного правительства, стремившегося подняться над всеми партиями, была решительно отброшена.
Войдя в правительство, лидеры Совета и левых партий слишком скоро почувствовали на себе удары демагогической большевистской пропаганды. Только тогда они по-настоящему ощутили колоссальную тяжесть ответственности за будущее России. Сформированное 18 мая новое коалиционное Временное правительство впервые после революции получило возможность управлять, требовать и приказывать.
Глава 5Старая армия
Россия вступала в период развития нового национального и политического сознания. Это особенно было заметно в армии и на флоте. Первый министерский кризис во Временном правительстве, закончившийся вхождением в кабинет новых порожденных революцией сил рабочей демократии, одновременно привел к коренным преобразованиям в Военном министерстве. После отставки Александра Гучкова, одного из лидеров консервативной буржуазии, именно мне пришлось принять портфель военного министра.
Чтобы лучше понять события, происходившие в русской армии летом и осенью 1917 года, надо составить определенное представление о ее психологии и настроениях перед началом революции.
Выше я уже говорил об этом несколько слов. Все, кто в то время имел какую-то возможность заглянуть под покров профессиональной военной секретности, увидеть за оптимистичными официальными сообщениями повседневную жизнь русской армии, приходили в отчаяние от царившего там беспорядка и дезорганизации. Некоторые, подобно Гучкову, с самого начала войны предвидели ожидавшую Россию трагедию. Разве могло быть иначе? Снабжением армии ведали предатели и преступники вроде военного министра Сухомлинова. Пост главнокомандующего был доверен жестокому и некомпетентному великому князю Николаю Николаевичу, который назначил начальником Генерального штаба генерала Янушкевича, мстительного интригана, постоянно вмешивавшегося в политику. Вслед за великим князем, злым гением первого этапа войны, целый ряд высших чинов продвинулся на посты в благодарность за службу реакции. Все они состояли на гражданской и административной службе, не имея ни времени, ни желания уделять внимание военным проблемам, обладая весьма туманным представлением о развитии военной науки XX века.
Высшая олигархия, окруженная толпой аферистов и авантюристов, держала в руках судьбу армии, а значит, и всей страны. Олигархи со своими прихвостнями презрительно поглядывали на миллионы людей, которыми командовали, считая их «серым скотом», пушечным мясом, насмехались над честными офицерами, возмущенными подобным положением дел и тщетно протестовавшими против трагической ситуации в армии. Затем грянуло поражение 1915 года, обрушившись на армию громовым ударом, слегка очистив атмосферу.
Русский народ расплатился за преступления правящей олигархии миллионами убитых и раненых, потерей всех пограничных укреплений, Польши, бесчисленного количества продовольствия, боеприпасов. Ненавистники революции позабыли об этом. Забыли о развале армии при Сухомлинове, о переполнявших сердца солдат отчаянии и ненависти к режиму во главе с Распутиным.
При Сухомлинове в армии практиковалась широчайшая политическая слежка. Все офицеры были обязаны участвовать в работе особых политических отделов, шпионивших в войсках и среди народа. В ряды солдат и матросов внедрялись агенты полиции и провокаторы. Армейское командование должно было следить и доносить на своих подчиненных. Часто можно услышать, будто революция лишила офицеров авторитета и посеяла раздор в армии. Это абсолютное заблуждение.
Командование утратило авторитет задолго до революции, даже еще до войны, благодаря самой системе военной администрации. Не революция, а самодержавие, страшно боясь потерять единственную опору — армию, — превратило ее в полицейскую организацию, считая невозможным установление между солдатами и офицерами дружеских, взаимно уважительных, доверительных отношений.