В начале девятого вечера мы не имели никакого понятия о происходящем. Не знали, известно ли в Пскове о петроградских событиях, и, если да, какое это произвело впечатление. Решили не сразу отправляться в штаб командующего Северным фронтом генерала Черемисова, а заехать сначала к его генерал-квартирмейстеру Барановскому, бывшему начальнику моего военного кабинета. Там мне стало известно, что из Петрограда приходят самые неутешительные известия, в Пскове уже действует большевистский Военно-революционный комитет, отдавший по телеграфу приказ о моем аресте за подписью лейтенанта Крыленко и матроса Дыбенко. Хуже того, оказалось, что сам генерал Черемисов делает всевозможные авансы ревкому, не принимая никаких мер для отправки войск в Петроград, считая это бесполезным, даже вредным.
Командующий фронтом не замедлил явиться по моему приказу. У нас состоялся очень неприятный разговор. Генерал Черемисов не скрывал нежелания связывать свою судьбу с судьбой «обреченного» правительства. Он старался меня убедить, будто у него на фронте нет лишних частей, предупредил, что не отвечает за мою личную безопасность в Пскове. Наконец, объявил, что отменил отданный мною по телеграфу приказ об отправке в Петроград полка и трех кавалерийских корпусов.
— Вы виделись с генералом Красновым? — спросил я. — Он разделяет ваше мнение?
— С минуты на минуту жду его из Острова.
— В таком случае, генерал, отправьте меня туда немедленно.
— Слушаюсь.
Генерал оставил меня, объясняя, что отправляется прямо в Военно-революционный комитет, где получит точные сведения о настроении в войсках, после чего вернется с докладом ко мне. Меня глубоко огорчила беседа с этим умным, способным человеком, необычайно довольным собой и полностью презревшим свой долг. Гораздо позже я узнал, что он вообще не ходил на заседание ревкома, а связался по прямому проводу с командующим Западным фронтом генералом Балоневым, уговаривая его спешно идти на помощь правительству.
Отсутствие Черемисова бесконечно затягивалось, тогда как каждая минута промедления могла привести в Петрограде к непоправимым событиям. Было уже одиннадцать часов вечера. Можно ли было подумать, что в ту самую минуту начался обстрел Зимнего дворца, где собралось на заседание Временное правительство, но он еще держится под заключительными атаками большевиков? Наконец явился генерал Черемисов с заявлением, что никакой помощи правительству он оказать не может. И добавил, что если я еще верю в необходимость сопротивления, то должен ехать в Могилев, так как в Пскове неизбежно буду арестован. Однако, говоря о Могилеве, умолчал, что генерал Духонин, начальник штаба Верховного главнокомандующего, дважды пытался переговорить со мной по прямому проводу, и оба раза Черемисов ему отказал, не уведомляя меня.
— Где же Краснов? — спросил я.
— Еще едет сюда, выехал из Острова.
— Но, послушайте, генерал, разве я не просил вас отправить меня?
Насколько помню, ответа не последовало. Преступная боязнь Черемисова исполнить свой долг была чересчур очевидна, и я поспешил с ним расстаться. Я не испытывал никаких колебаний, зная, что должен вернуться в Петроград хотя бы с одним отрядом. Обсудив ситуацию с генералом Барановским и своими юными спутниками, решил сейчас же отправиться в Остров, где располагался 3-й Конный казачий корпус, а в случае неудачи проследовать в Могилев. Ожидая авто, прилег немного отдохнуть. Казалось, в ночной тиши слышно, как с молниеносной скоростью бегут секунды. Ощущение, что с каждой пролетевшей минутой мы приближаемся к всепоглощающей бездне, становилось невыносимым.
Вскоре раздался звонок в дверь. Генерал Краснов с начальником своего штаба хотели немедленно меня видеть. Я одним прыжком бросился в комнату, где они ждали. Выяснилось, что, получив от генерала Черемисова приказ, как бы отданный мной, остановить уже начавшееся движение войск к Петрограду, генерал Краснов, сам не зная почему, усомнился в его подлинности и вместо поездки в Остров решил среди ночи отыскать меня в Пскове.
— А я, генерал, собрался ехать к вам в Остров, рассчитывая отправить на Петроград войска под вашим командованием, несмотря ни на какие препятствия.
Мы договорились вместе сразу же ехать в Остров, а утром отправиться в Петроград со всеми силами, какие удастся собрать.
Чтобы лучше и полней разобраться в дальнейших фатальных событиях, здесь надо ненадолго остановиться и вспомнить историю 3-го корпуса, с которым была связана моя последняя попытка спасти Россию от гибели в руках большевиков. Это был тот самый знаменитый 3-й Конный корпус, который в сентябре, во время своего мятежа против Временного правительства, генерал Корнилов бросил на Петроград под командованием генерала Крымова вместе с Дикой дивизией. После подавления мятежа «деморализованные» части корпуса были рассеяны по всей линии Северного фронта. Вот почему я нашел в Острове вместо корпуса лишь несколько частей. С другой стороны, участие в корниловской авантюре сильно подорвало моральный дух людей и военную дисциплину, возбудив в казаках неприязнь к офицерам. Последние, в свою очередь, не могли смириться с мыслью о провале предприятия Корнилова и на дух не выносили противников генерала, особенно меня.
Что касается генерала Краснова, он вел себя со мной очень сдержанно, но абсолютно прилично. Мне все время казалось, будто он постоянно умалчивает о многом, что хотел бы сказать, хотя я, тем не менее, чувствовал в нем полную готовность подавить большевистское восстание. Кроме того, несомненно, судьба не зря свела нас на пути, дав мне возможность продолжать борьбу.
Ночь прошла; в Остров мы прибыли на рассвете.
Приказ остановить переброску войск в Петроград был в очередной раз отменен.
Движение к Петрограду возобновилось.
Мы еще не знали, что правительство, которое мы торопились спасти, уже в руках большевиков, а министры находятся в Петропавловской крепости. Зато видели почти мгновенное эхо петроградских событий на фронте, где снова рушились едва восстановленные после Корниловского мятежа дисциплина и порядок.
В Острове со всех сторон слышались разговоры, что местный гарнизон решил силой заставить казаков выйти из города. Обратившись утром по просьбе Краснова с речью к собранию делегатов гарнизона и казачьих войск, я убедился, что с каждым часом промедления выступление казаков из Острова становится все более проблематичным. Вокруг штаба 3-го Конного корпуса постоянно росла дезорганизованная толпа солдат из армейских частей.
К десяти часам утра со станции наконец сообщили, что военные эшелоны готовы к погрузке. Мы поехали в автомобилях к станции под эскортом казаков, слыша угрожающие крики разъяренных солдат. На станции возникли новые осложнения, отправка составов задерживалась под разными предлогами. Только мое присутствие в войсках позволило покончить со всеми явными и тайными препонами, и эшелоны с 3-м Конным корпусом тронулись в конце концов к Петрограду.
«Боевую силу» корпуса составляли всего пять-шесть сотен казаков и несколько орудий. Тем не менее, решено было этим довольствоваться и любой ценой добраться до Петрограда, ни в коем случае не дожидаясь нового подкрепления.
Только к вечеру того дня я получил в Луге известие о взятии Зимнего дворца. Его доставил специальный курьер генерала Барановского, а последнему передал в Псков по телефону с телеграфной станции Зимнего дворца один из офицеров моего военного кабинета. Несмотря на очевидную подлинность, новость, как часто в жизни бывает, выглядела невероятной, тем более что сам курьер из Пскова внушал нам подозрения. С нами в поезде ехал один офицер, покинувший Петроград утром 8 ноября. По его словам, правительство в то время держалось, а большевики в городе сталкивались с нараставшим сопротивлением. Сопоставляя свидетельство «очевидца» с сообщением из Пскова, мы невольно усомнились в достоверности последнего, посчитав, что его сфабриковал какой-нибудь агент, чтобы спровоцировать панику в правительственных войсках. Сколь бы тяжелой, почти безнадежной ни была ситуация в Петрограде при нашем отъезде утром 7 ноября, казалось совершенно немыслимым, чтобы 8-го к десяти утра большевики успели взять Зимний дворец и здание штаба военного округа.
Утром 9 ноября мы подъехали к Гатчине, которая уже находилась в руках большевиков, под властью Военно-революционного комитета и местного Совета. Город кишел большевистскими отрядами всевозможных сортов: пехота, артиллеристы, кронштадтские экипажи, петроградские броневики и т. п. Несмотря на огромное численное превосходство противника, мы решили, не теряя ни минуты, войти в Гатчину. Войска высадились, начали боевые действия, завершив их быстро и блистательно. Почти без стрельбы и, насколько мне помнится, без единой потери правительственные «силы» взяли Гатчину. Революционные войска бежали во все стороны, бросая ружья, пушки, гранаты и пр. В поспешном отступлении даже забыли один броневик. К четырем часам дня я вернулся со спутниками в кабинет дворцового коменданта, откуда мне менее чем через два дня удалось вовремя ускользнуть.
В последних боевых операциях я, естественно, не занимался технической стороной наступления, предоставив это генералу Краснову, которого назначил командующим всеми вооруженными силами Петроградского военного округа, но был готов оказать поддержку в любом случае, когда его личного авторитета окажется недостаточно.
Для развития первых успехов прежде всего требовалось подкрепление с фронта, особенно пехота. В ответ на многочисленные телеграммы из Гатчины с требованием новых войск сообщалось, что они уже отправляются или грузятся в эшелоны. По расчетам на основании поступавших с разных частей фронта сведений, первый эшелон должен был прибыть в Гатчину к вечеру 9 ноября. Больше всего мы, конечно, нуждались в пехоте, поскольку было трудно продолжать боевые действия, имея в распоряжении лишь кавалерию и артиллерию. Казаки 3-го корпуса, не забывшие печального опыта корниловского выступления, с нетерпением поджидали солдат. После того как мы вошли в Гатчину, туда ринулось множество офицеров, что вызвало у казаков подозрения, тем более что те ничуть не скрывали своих реакционных настроений.