Мы получили открытым текстом радиотелеграмму от Исполнительного комитета из Кронштадта: «Петроградский Совет в опасности… выпуск газет «Путь труда» и «Голос солдата» приостановлен; кадеты и другие реакционные личности готовят нападение». Невозможно утверждать, было ли это истиной или просто попыткой провокации.
Развозов колебался. Черкасский считал немыслимым согласиться на требование посылки торпедных катеров; я настаивал, что мы ни при каких условиях не должны ввязываться в гражданскую войну. Экипажи судов выдали сегодня следующую резолюцию: «Да здравствует Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!.. Мы выступим по первому же призыву Центрального комитета Балтийского флота — победа или смерть. Лучше смерть, чем позор!»
9.45. Появились три комиссара из Центрального Комитета Балтфлота с указанием командующему немедленно отправить в Петроград «Забияку», «Страстного» и «Меткого». Комиссары присутствовали, когда шла расшифровка телеграмм, и штаб получал приказы.
Командующий флотом переговорил с Петроградом. Там что-то происходит: мосты перекрыты, ходят слухи об аресте Революционного комитета Петроградского Совета… говорят дажее, что войска оставили фронт и двинулись в столицу. Шеф отправился на специальную конференцию ЦКБФ. Я переговорил по телефону с Ревелем… По его мнению, в столице нарастает кризис, и у большевиков есть все шансы. Он взял с собой два пакета из главной штаб-квартиры флота, шифры и все секретные документы… Мы достигли нового и еще более опасного этапа революции.
7 ноября. Среда. Гельсингфорс. «Кречет» (флагманское судно)
Примерно к полуночи у меня состоялся разговор по беспроволочному телеграфу с Петроградом. Дежурный офицер в Главном штабе сообщил, что пока ни одна из сторон ничего не предпринимала; в городе сравнительно спокойно; с некоторых мостов убрана охрана; открыты синематографы. Пока я говорил, в телеграфную рубку вошел Дыбенко. Он высокий крепкий человек с густой копной волос, черной бородой и приятным симпатичным лицом; на нем была серая тужурка, а в руке он держал мягкую шляпу с широкими полями; держался скромно и вежливо, но с подчеркнутым чувством собственного достоинства.
Развозов вернулся с особого совещания ЦКБФ, где удостоился всех признаков сердечного расположения. Его внимательно выслушали, когда он решительно возражал против посылки торпедных катеров в Петроград. Но его слова не произвели впечатления, хотя он особо подчеркивал тот факт, что не намерен оказывать вооруженную поддержку ни правительству, ни его противникам. Собрание единодушно решило послать торпедные катера.
Ему было сказано, что если Советы решили взять власть, то повсеместно пройдут представительные выборы и что он, Развозов, конечно же будет избран. На что Развозов сказал, что он отказывается от этой чести.
Примерно в два часа ночи раздался телефонный звонок от морского министра; он только что вернулся с заседания Временного правительства. Атмосфера в столице была предельно напряженная и тревожная, но пока никаких «вспышек» не происходило: Временное правительство предпринимало отчаянные попытки найти какое-то мирное разрешение ситуации. Не было никаких арестов, были предприняты лишь кое-какие меры против анархии и бунтов. С фронта поступил целый ряд телеграмм со словами поддержки стараниям правительства восстановить порядок в тылу, особенно в Петрограде; войска выражали верность Временному правительству.
Сразу же после этого разговора явился комиссар из ЦКБФ. Развозов сообщил ему о точке зрения Вердеревского, указав, что она не соответствует сказкам из ЦК Балтфлота. Далее возник спор: комиссар из моряков настаивал на необходимости предоставить все силы в распоряжение Советов и был твердо убежден, что эта мера даст положительные результаты. Развозов спорил с ним… Диспут был бесцелен: доводы обеих сторон были старыми и затасканными, но в целом этот разговор был характерен для разности взглядов.
Главный аргумент, изложенный большевистским комиссаром, был таков: если Советам не удастся взять власть, то флот обречен. В нем отпадет необходимость, да и люди откажутся воевать… Он исходил из того, что проблема распределения власти не может быть разрешена только требованиями меньшинства, потому что подавляющее большинство армии, похоже, настроено антибольшевистски; но он ответил: «Ну, если армия не поддержит флот, пусть он себе сам воюет. Что можно сделать без флота?»
На борту «Полярной звезды» раздавались крики, громкие голоса и топот ног; эти звуки действовали мне на нервы. Но будь в них что-то серьезное, флаг-офицер тут же доложил бы. Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы расспрашивать.
Имело место некое странное происшествие. Незадолго до полуночи на борт «Кречета» поднялся какой-то матрос и попросил личного разговора с командующим флотом. Отвечая на вопрос дежурного офицера, он смутился и кинулся бежать. Дыбенко и Демчинский гоняли его по всему судну, но поймать так и не сумели; он исчез столь же загадочно, как и появился.
Позже со стороны экипажа снова стал раздаваться топот ног, шум и крики: «На фронт!.. Товарищи!..» Все это создало у меня впечатление, что экипаж готовится к вооруженному выступлению. Они чего-то ждали.
3.40. Ко мне только что явился капитан торпедного катера «Меткий», командовавший дивизионом; он показал мне приказ от ЦКБФ «на рассвете проследовать в Петроград».
Я рассказал ему о конференции ЦКБФ и о позиции, которую занял на ней командующий флотом; особенно подействовала на него необходимость подчиниться давлению, если после всех уговоров экипажи все же будут настаивать на экспедиции. Он спросил меня, имеет ли смысл утром поднять на мачте сигнал: «Должны ли мы следовать в предписанном направлении?» Мы решили этого не делать, чтобы не ставить начальство в трудное положение, но я сказал, что он может в письменном виде изложить — инструкции адмирала он получил через меня. Я испытывал к нему глубокое сочувствие.
9.30. С рассветом «Забияка», «Самсон» и «Меткий» пошли на Петроград. «Страстный» тоже должен был идти с ними, но, к счастью для его командира, у него вышел из строя двигатель.
Ночные голоса на самом деле принадлежали отряду вооруженных людей: примерно 1500 человек с разных судов сформировали «десантную экспедицию», которая отправилась в Петроград на поддержку Советов.
Торпедные катера также взяли на борт боезапас.
11.00. Утро я провел вместе с Черкасским в каюте Развозова. Время от времени мы обменивались случайными репликами — просто сидели и ждали… Черкасский спокойно сказал: «Все они врут… как и мы!»
11.30. На борт поднялся Руденский, капитан «Гражданина», и сообщил, что снимает с себя всякую ответственность за боеготовность судна, потому что самые незаменимые члены экипажа покинули корабль вместе со всеми и, полные уверенности, что они «помогают революции», присоединились к отрядам в Петрограде.
Моряки открыто говорят, что «если Советы не возьмут власть, то им, морякам, нечего делать на флоте… их вообще больше ничего не интересует… они не хотят, чтобы ими командовал капитал, но если сковырнуть его никак не удастся, то их очень мало волнует, будет ли столица русская, немецкая или французская».
3.00 дня. Меня позвал Черкасский. С ним был «хитрейший из хитрых» — А. М. Щастный (адмирал, впоследствии командующий Балтийским флотом. Расстрелян в 1918 году). Они молча протянули мне телеграмму, уже расшифрованную без присутствия контролера, хотя для этой цели был специально прислан человек. Содержание телеграммы было следующим: «По приказу командующего такие-то и такие-то части вместе с приданной артиллерией должны быть немедленно посланы в Петроград. Об исполнении данного приказа доложить без промедления. Подпись. Генерал Аукирский, начальник Генерального штаба».
Черкасский спросил мое мнение. Я ответил, что ответ должен быть отрицательным. Мне показалось непоследовательным отправлять войска, когда только вчера мы сообщили, что отказываемся разрешать торпедным катерам идти на Петроград. Да и во всяком случае, это не военный приказ. Оба они обозвали меня простаком и развернули свой план действий. Их ответ был таков: «1. Телеграмма номер… была расшифрована. 2. Мы под контролем и посему просим не посылать шифрованных телеграмм».
Кадеты (учащиеся офицерской школы) и часть населения Петрограда явно решили противостоять попытке большевиков захватить власть — вот и все. Никто не выказал ни малейшего желания защищать Керенского и его правительство.
Судя по рапорту К. Зубова, который только что покинул Петроград, атмосфера в нем предельно напряженная, но обе стороны воздерживаются от открытых выступлений, ни одна из них не хочет первой нападать. У кого нервы окажутся крепче?
Десантный отряд из Кронштадта уже высадился на берег.
5.45 дня. По телефону мы узнали новости из Петрограда. «Аврора» и «Амур» поднялись по Неве. Дворцовая площадь в баррикадах и повсюду идут уличные бои…
6.40 дня. Мои хитрые друзья так и не послали телеграмму, которую они составили. Они сожгли ее и вместо этого послали другую: «Всё под контролем… всё подчиняется приказам, отданным или полученным». Они поймут.
8 ноября.
1.00 дня. Свершилось. Временное правительство пало. Прошлой ночью мы получили по беспроводной связи сообщение об этом».
Вечером 6 ноября Рид посетил предварительное заседание Второго Всероссийского съезда Советов, официальное открытие которого было намечено на 7-е. Во главе с Даном и Мартовым меньшевики сделали последнюю попытку противостоять плану большевиков поднять вооруженное восстание против правительства Керенского. Меньшевики по-прежнему сохраняли большинство в Центральном комитете, но Ленин и Троцкий полагались на поддержку большей части коммунистической партии в России: Военно-революционный комитет Троцкого подчинил себе почти все части, кроме двух полков петроградского гарнизона. Настал критический момент революции.