— Каковы приказы Временного правительства? Обороняться до последнего человека? Мы готовы подчиняться приказам Временного правительства.
— В этом нет необходимости! Это бесполезно! Картина ясна! Мы не хотим кровопролития! Мы должны сдаться! — хором закричали все, даже не обсудив этот вопрос, а просто глядя друг на друга и видя те же чувства и намерения в глазах соседей.
Вперед вышел Кишкин. (Кишкин был личным другом Керенского и получил от него приглашение войти в коалиционный кабинет.)
— Если они здесь, то, значит, дворец уже захвачен.
— Так и есть. Перекрыты все входы. Все сдались. Под охраной находится только это помещение. Так что прикажет Временное правительство?
— Передайте им, что мы не хотим кровопролития, что мы избегаем применения силы и что мы сдаемся, — сказал Кишкин.
За дверью раздался шум, и она распахнулась настежь. Как щепка на гребне волны, в комнату влетел невысокий человечек, и вслед за ним хлынула толпа, которая неудержимым потоком разлилась по всем уголкам комнаты. Невысокий человек был облачен в просторное распахнутое пальто, на нем была широкополая фетровая шляпа, надвинутая на лоб; у него были длинные рыжеватые волосы и очки. Лицо его украшали небольшие подстриженные рыжие усики и бородка. Когда он говорил, короткая верхняя губа поднималась к самому носу. На утомленном лице выделялись бесцветные глаза. Влетев в комнату, он резко и настойчиво потребовал ответа:
— Где члены Временного правительства?
— Временное правительство здесь, — не поднимаясь со своего места, сказал Коновалов. — Что вам угодно?
— Сообщаю вам, всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы. Я Антонов, председатель Военно-революционного комитета.
— Члены Временного правительства отказываются от применения силы и сдаются, чтобы избежать кровопролития, — сказал Коновалов.
— Избежать кровопролития! А сколько крови вы уже пролили? — крикнул голос из толпы, сгрудившейся за кольцом охраны. Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
Антонов остановил эти выкрики:
— Хватит, товарищи! Это все! Разберемся потом… А теперь мы должны составить протокол. Я его напишу. Опрошу всех… Но первым делом требую сдать все вооружение, что имеется в вашем распоряжении.
Военные сдали свое оружие, остальные заявили, что у них его не имеется.
В комнате толпились солдаты, матросы, красногвардейцы, вооруженные кто чем попало — винтовка, два револьвера, шашка, пулеметные ленты на груди.
Когда выяснилось, что Керенский сбежал, толпа разразилась ругательствами. Кое-кто стал орать, побуждая других к насилию:
— Эти тоже сбегут!.. Убить всех, покончить с ними, не надо никаких протоколов!..
— Вытащите этих сукиных детей!.. Чего тратить время на них? Попили они нашей кровушки! — орал невысокий матрос, колотя в пол прикладом своей винтовки — к счастью, без штыка — и оглядываясь. Это был явный призыв к действию, который вызвал сочувственные отклики:
— Какого черта, товарищи! Поднять их на штыки, что тут с ними возиться!..
Антонов вскинул голову и резко гаркнул:
— Товарищи, сохраняйте спокойствие! Все члены Временного правительства находятся под арестом. Они будут отправлены в Петропавловскую крепость. И я не позволю никакого насилия. Ведите себя спокойно. Соблюдайте порядок! Власть теперь в ваших руках. И вы должны соблюдать порядок!..»
Затем члены Временного правительства были доставлены в Петропавловскую крепость на другом берегу Невы, как раз напротив Зимнего дворца. Она по традиции использовалась для политических заключенных. Малентович продолжает рассказ:
«Страсти в толпе продолжали накаляться. Охрана ускорила шаги… Мы шли все быстрее и быстрее… Вот мы уже на середине моста… Мы почти бежали, но это не помогало; похоже, наша спешка только провоцировала толпу… Еще мгновение — и охрана будет смята и отброшена в сторону… Как вдруг!..
Откуда-то пулеметы открыли в нашу сторону огонь. И охрана, и толпа — все распростерлись на мосту. Мы тоже бросились плашмя. Раздавались крики:
— Товарищи! Товарищи! Прекратите! Стреляете по своим!
Огонь был открыт из крепости.
— Они с ума сошли — палят из крепости! — закричал кто-то из нашего конвоя.
Это происшествие спасло жизни арестованных министров».
С. Л. Маслов, министр сельского хозяйства во Временном правительстве, описывает, что с ним случилось после штурма Зимнего дворца:
«Нас арестовали и сообщили, что мы будем доставлены в Петропавловскую крепость. Мы оделись, но пальто Кишкина исчезло. Кто-то украл его, и Кишкину дали солдатскую шинель. Между Антоновым, солдатами и матросами разгорелся спор, следует ли министров везти к месту назначения на автомобилях или пусть идут пешком. Было решено — пусть пройдутся.
Каждого из нас охраняли два человека. Когда мы шли через дворец, казалось, он весь заполнен захватчиками; часть из них была пьяна. Мы вышли на улицу, и нас окружила толпа, из которой раздавались крики, угрозы… и требования Керенского. Толпа была настроена взять закон в свои руки, и одному из министров уже досталось несколько тычков. Но тут раздался выстрел, и толпа стихла. Мы прошли мимо дворца, мимо Эрмитажа… к Троицкому мосту. Толпа на мосту снова обрела голос и стала кричать: «Бросить их в реку!» Эти крики становились все громче и громче. И тут пулемет с другой стороны реки открыл огонь. Мы бросились на землю, часть толпы разбежалась, и вместе с ней один из арестованных офицеров…
Отсюда и до крепости мы проследовали без всяких эксцессов… Каждого из нас поместили в отдельную камеру… в которой было холодно и сыро. Таким образом я провел ночь. Утром мне дали немного горячей воды и кусок хлеба, а днем что-то вроде супа. Лишь около девяти вечера дали поесть — две котлеты с картошкой. В течение дня ничего не происходило. Мне дали перечень книг и лист бумаги — записать то, что мне понадобится завтра. В три часа утра я был разбужен появлением нескольких военных. Они сообщили, что в соответствии с решением Второго съезда Советов Салазкин и я будем находиться под домашним арестом. Меня привели в кабинет, где уже был Салазкин… От меня потребовали, чтобы я дал честное слово не покидать дом. Я не согласился и сказал, что не обязан давать обещание, что буду охранять сам себя. Салазкин ответил таким же образом. Затем нас проинформировали, что у нас по домам будет размещена Красная гвардия. Когда я объяснил, что живу в здании, занятом Центральным Исполнительным комитетом Всероссийского Совета крестьянских депутатов, они слегка смутились… Была сделана еще одна попытка уговорить меня дать обещание, но я отказался.
После этого разговора член Революционного комитета и я сели в машину и без прочей охраны направились к зданию Исполнительного комитета. Когда мы вошли… он сказал: «Вы свободны, но вы должны знать, что, отказавшись дать мне честное слово, подвергаете меня опасности оказаться под арестом».
Похоже, неутомимый Джон Рид решил 7 ноября быть в эпицентре событий. Во второй раз он проник в Зимний дворец с толпой горожан и красногвардейцев.
«Мы завернули на темную и почти пустую Знаменскую площадь, обогнули нелепый памятник Александру III работы Трубецкого и вылетели на широкий Невский, причем трое из нас стояли с ружьями наготове, приглядываясь к окнам. Улица была очень оживленна. Толпы народа, пригибаясь, бежали в разные стороны. Пушек мы больше не слышали, и чем ближе мы подвигались к Зимнему дворцу, тем тише и пустыннее становились улицы. Городская дума сверкала всеми окнами. Дальше виднелась густая масса народа и цепь матросов, которые яростно кричали, требуя, чтобы мы остановились. Машина замедлила ход, и мы соскочили на мостовую.
То было изумительное зрелище. Как раз на углу Екатерининского канала под уличным фонарем цепь вооруженных матросов перегораживала Невский, преграждая дорогу толпе людей, построенных по четыре в ряд. Здесь было триста — четыреста человек: мужчины в хороших пальто, изящно одетые женщины, офицеры — самая разнообразная публика. Среди них мы узнали многих делегатов съезда, меньшевистских и эсеровских вождей. Здесь был и худощавый рыжебородый председатель Исполнительного комитета крестьянских Советов Авксентьев, и сподвижник Керенского Сорокин, и Хинчук, и Абрамович, а впереди всех — седобородый петроградский городской голова Шрейдер, а рядом с ним министр продовольствия Временного правительства Прокопович, арестованный в это утро и уже выпущенный на свободу. Я увидел и репортера газеты «Russian Daily News» Малкина. «Идем умирать в Зимний дворец!» — восторженно кричал он. Процессия стояла неподвижно, но из ее передних рядов неслись громкие крики. Шрейдер и Прокопович спорили с огромным матросом, который, казалось, командовал цепью.
«Мы требуем, чтобы нас пропустили! — кричали они. — Вот эти товарищи пришли со съезда Советов! Смотрите, вот их мандаты! Мы идем в Зимний дворец!..»
Матрос был явно озадачен. Он хмуро чесал своей огромной рукой в затылке. «У меня приказ от комитета — никого не пускать во дворец, — бормотал он. — Но я сейчас пошлю товарища позвонить в Смольный…»
«Мы настаиваем, пропустите! У нас нет оружия! Пустите вы нас или нет, мы все равно пойдем!» — в сильном волнении кричал старик Шрейдер.
«У меня приказ…» — угрюмо твердил матрос.
«Стреляйте, если хотите! Мы пойдем! Вперед! — неслось со всех сторон. — Если вы настолько бессердечны, чтобы стрелять в русских и товарищей, то мы готовы умереть! Мы открываем грудь перед вашими пулеметами!»
«Нет, — заявил матрос с упрямым взглядом. — Не могу вас пропустить».
«А что вы сделаете, если мы пойдем? Стрелять будете?»
«Нет, стрелять в безоружных я не стану. Мы не можем стрелять в безоружных русских людей…»
«Мы идем! Что вы можете сделать?»
«Что-нибудь да сделаем, — отвечал матрос, явно поставленный в тупик. — Не можем мы вас пропустить! Что-нибудь да сделаем…»
«Что вы сделаете? Что сделаете?»
Тут появился другой матрос, очень раздраженный. «Мы вас прикладами! — решительно вскрикнул он. — А если понадобится, будем и стрелять. Ступайте домой, оставьте нас в покое!»