…Я с самым беззаботным видом сошел вместе со своими спутниками во двор штаба. Сели в автомобиль. Тут оказалась кстати и американская машина: одному из офицеров не хватило у меня места, и он поехал отдельно, но с условием держаться от нас в городе со своим американским флагом на «почтительном расстоянии». Наконец, мы пустились в путешествие. Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Я сел, как всегда, на свое место — на правой стороне заднего сиденья, в своем полувоенном костюме, к которому так привыкли и население, и войска. Автомобиль пошел обычным городским ходом. В самом начале Морской, у телефонной станции, мы проехали мимо первого большевистского караула. Потом у «Астории», у Мариинского дворца, — повсюду стояли патрули и отряды красных. Нечего и говорить, что вся улица — и прохожие, и солдаты — сейчас же узнала меня. Военные вытягивались, как будто и правда ничего не случилось. Я отдавал честь, как всегда, немного небрежно и слегка улыбаясь. Наверное, секунду спустя после моего проезда ни один из них не мог себе объяснить, как это случилось, что он не только пропустил этого «контрреволюционера, врага народа», но и отдал ему честь.
Благополучно «проследовав» через центральные части города, мы, въезжая в рабочие кварталы и приближаясь к Московской заставе, стали развивать скорость и, наконец, помчались с головокружительной быстротой. Помню, как на самом выезде из города стоявшие в охранении красногвардейцы, завидя наш автомобиль, стали с разных сторон сбегаться к шоссе, но мы уже промчались мимо, а они не только попытки остановить не сделали, они и распознать-то нас не успели».
Несмотря на взбудораженную обстановку, в это время в Смольном все же открылся Второй съезд Советов, на котором большевики уже имели явное преимущество. Раскол между правыми и левыми, который достиг кульминации во время несчастного Учредительного собрания, был уже совершенно ясен. Волнение в городе и внутренний разлад на совещании не удержали Ленина от изложения своей пространной схемы административной реорганизации страны. Филипп Прайс, английский журналист, который в июне 1917 года был с моряками в Кронштадте, посетил Смольный и видел, что там происходило.
«На следующее утро, 7 ноября, я снова направился в Смольный, где Петроградский Совет проводил заседание для выбора своих делегатов на Второй съезд Советов, который должен был открыться сегодня днем. Председательствовал Троцкий, а на трибуне стоял тот же самый невысокий лысый человек, которого я видел шесть месяцев назад, когда он возглавлял небольшую группу большевиков на Первом съезде Советов. Это был Ленин, но без своих усов, которые он сбрил, чтобы изменить внешность в тот период, когда ему приходилось скрываться. Петроградский Совет представлял собой мощную цельную когорту большевиков, и аплодисменты сотрясали зал, когда Ленин говорил о грядущем съезде Советов как о единственном органе, который сможет донести до солдат, рабочих и крестьян России революционную программу. Затем кто-то рядом со мной прошептал — только что пришло сообщение, что Военно-революционный комитет с помощью отрядов Красной гвардии с заводов и части гарнизона занял Зимний дворец и арестовал всех министров, кроме Керенского, который скрылся на автомобиле. Я спустился в бюро большевистской партии на нижнем этаже. Здесь я обнаружил нечто вроде импровизированного отдела революционной разведки, откуда по всему городу рассылались делегаты с инструкциями и куда они возвращались с новостями и сообщениями. Наверху, где размещались исполнительные органы меньшевиков и социалистов-революционеров, царило мертвое молчание. Несколько девушек-машинисток разбирали бумаги, а редактор «Известий» Розанов усиленно старался соблюдать спокойствие.
В три часа дня огромный зал был заполнен делегатами со всех концов страны, которые ждали открытия Второго съезда Советов. Скамейки большевиков были переполнены, и они составляли не менее 50 процентов делегатов съезда. Вплотную за ними шли левые эсеры, крестьянская партия, которая хотя в силу технических ошибок и не была представлена в Учредительном собрании, в то время пользовалась симпатиями основной массы крестьянских Советов Северной России. На сцене собрались члены старой исполнительной власти, избранные на Первом съезде Советов в июне, когда на том съезде меньшевики и правые эсеры были столь же многочисленны, как большевики и их союзники из крестьянской партии на этом. Председательствовал меньшевик Дан. «Мы встретились, — начал он, — при довольно странных обстоятельствах. В преддверии выборов в Учредительное собрание правительство арестовано одной из партий данного съезда. Как глава старого Исполнительного комитета я объявляю данное действие недопустимым. Исполнительный комитет выполнял свои обязанности, последние шесть месяцев готовя почву для демократического Учредительного собрания. Ныне он складывает с себя эти обязанности и предоставляет выборы нового президиума Второму съезду Советов». Член партии социалистов-революционеров поднял процедурный вопрос. «Мы живем в странное время, — начал он. — Трое из наших товарищей по партии, члены правительства, в данный момент находятся в осаде в Зимнем дворце, где их обстреливают из корабельных орудий, которые наводят сторонники большинства данного съезда. Мы требуем их немедленного освобождения!» — закричал он, колотя кулаком по столу, а из зала послышались насмешливые возгласы. Когда он кончил, поднялся Троцкий, как всегда спокойный и готовый к ответу. «К сожалению, такого рода речь произнес член партии социалистов-революционеров, — начал он, — потому что эта партия несет совместную ответственность за деятельность правительства, которое в течение последних четырех месяцев держит под арестом наших товарищей по партии, а за остальными организовало слежку, как старая царская охранка!» В зале воцарилось всеобщее возбуждение и суматоха. Тем временем делегаты от меньшевиков и эсеров единым коллективом покинули зал. Их сопровождали крики и шиканье. Когда они вышли, стало видно, что пустые места составляли примерно 20 процентов от всего съезда. Да, после Первого съезда произошла подлинная революция во мнениях.
Теперь на сцену поднялся Ленин. Голос у него был слаб, скорее всего, от перевозбуждения, и в нем слышались легкие нотки нерешительности. Похоже, что положение дел еще вызывало у него сомнения, и было трудно здесь и сейчас предлагать программу. Совет народных комиссаров уже организован, сказал он, и его список будет представлен съезду. Совет представляет съезду три резолюции, на основании которых необходимо издать три декрета. В соответствии с первым необходимо немедленно заключить перемирие на всех фронтах, которое послужит прелюдией к мирным переговорам. Данное предложение разослано всем сторонам, и сейчас ожидается поступление ответов. Второй декрет должен обеспечить сельским советам крестьянских общин право временного владения усадьбами землевладельцев, которое потом будет подробно оформлено в законодательном порядке. Третий декрет должен дать заводским рабочим право контроля над всеми действиями хозяев и управляющих. «Мы призываем наших товарищей в Англии, Франции и Германии последовать нашему примеру и над головами капиталистических правительств заключить мир со своими братьями по классу, — подвел итог Ленин. — Мы верим, что нация, которая дала миру Карла Маркса, не останется глухой к нашему призыву. Мы верим, что наши слова будут услышаны наследниками Парижской коммуны и что британский народ не забудет наследство, оставленное чартистами».
Глядя со сцены на сидящих делегатов, нельзя было избавиться от удивления перед фактом, что большинство съезда составляли молодые люди. Целые ряды были заполонены крепкими, здоровыми молодыми людьми с Балтийского флота и с фронтов. Виднелось немало квалифицированных рабочих в своих черных рубахах без воротничков и меховых шапках. Большинство крестьянских делегатов составляли молодые солдаты, которые с фронтов вернулись в свои деревни и возглавили местные коммуны. Среди них было и некоторое число интеллигентов, тоже в большинстве своем молодых людей, которые этой осенью помогали создать в деревнях новую партию левых социалистов-революционеров. Бросалось в глаза отсутствие интеллигентов среднего возраста, крестьян старого типа с длинными бородами и лидера старой социалистической партии, которая была известна тридцатью годами борьбы и многочисленными тюремными сроками. Другая интересная особенность была в том, что на данном съезде преобладали делегаты из центральных и северных провинций, районов, где на самом деле обитало наибольшее количество бедных крестьян, фактически полупролетариата, где в городах доминировали квалифицированные рабочие, а в деревнях — солдаты-дезертиры, изголодавшиеся по земле. С плодородного юго-востока, из Сибири делегатов было сравнительно меньше, а с казацких территорий — практически никого. Не было также делегатов с Украины, потому что в настоящее время украинские крестьяне и солдаты собрались вокруг своей Национальной рады или Совета в Киеве. Тем не менее этот Второй Всероссийский съезд Советов ознаменовал бунт рабочих и бедняцкого крестьянства Северной и Центральной России при молчаливом невмешательстве более процветающих районов страны, чье население еще не узнало мук голода, а просто устало от войны».
Отчет Рида об этой же сцене был куда более драматичен:
«Но неожиданно послышался новый шум, более гулкий, чем шум толпы, настойчивый, тревожный, — глухой гром пушек. Все нервно повернулись к темным окнам, и по собранию прошла какая-то дрожь. Мартов попросил слова и прохрипел: «Гражданская война началась, товарищи! Первым нашим вопросом должно быть мирное разрешение кризиса. И принципиально и тактически мы обязаны спешно обсудить пути предупреждения гражданской войны. Там на улице стреляют в наших братьев! В тот момент, когда перед самым открытием съезда Советов вопрос о власти решается путем военного заговора, организованного одной из революционных партий…» Крик и шум на мгновение покрыли его слова. «Все революционные партии обязаны смотреть фактам прямо в лицо! Задача съезда заключается прежде всего в том, чтобы решить вопрос о власти, и этот вопрос уже поставлен на улицах, он уже разрешается оружием! Мы должны создать власть, которая будет пользоваться признанием всей демократии. Съезд, если хочет быть голосом революционной демократии, не должен сидеть сложа руки перед лицом развертывающейся гражданской войны, результатом которой, может быть, будет вспышка контрреволюции. Возможности мирного выхода надо искать в создании единой демократической власти… Необходимо избрать делегацию для переговоров с другими социалистическими партиями и организациями…»