В течение всех восьми недель, что просуществовала Директория, ходили упорные слухи, будто эсеры готовят переворот{84}. Она была бездейственна и непопулярна. Сибирские крестьяне считали ее «большевистской», такого же мнения придерживались находившиеся у нее на службе офицеры и местные предприниматели. Пропасть между правыми и левыми была так велика, что ее невозможно было перейти даже ввиду общей угрозы. Директория зародилась в мире грез, и кончина ее была лишь делом времени.
К маю 1918 г. обстоятельства стали складываться в пользу Добровольческой армии. Волна пробольшевистских настроений на Северном Кавказе стала спадать, отчасти из-за оттока дезертиров, отчасти потому, что крестьяне были разгневаны изъятиями продовольствия. В Западной Сибири подняли восстание чехо-словаки. Войска союзников, высадившиеся в Мурманске и Архангельске, казались штабу Деникина авангардом большого экспедиционного корпуса.
С приходом весны Деникину приходилось решать, что делать дальше: от его решений, от сказанных им слов зависела судьба не только Добровольческой армии, но и всего белого движения{85}. Алексеев предлагал бросить объединенные силы Добровольческой армии и донских казаков на Царицын, взятие которого позволило бы соединиться с чехо-словаками и Народной армией. Соединившись, Восточная и Южная армии могли бы выставить против большевиков единый фронт от Урала до Черного моря. Взятие Царицына было бы привлекательно и тем, что пресекло бы навигацию большевиков по Волге и отрезало бы их от Баку, основного источника нефти. Алексеев опасался, что, задерживаясь на Северном Кавказе, Добровольческая армия не только упускала превосходную стратегическую возможность, но и утрачивала самый смысл существования: если она не превратится во всероссийскую национальную армию, говорил он, она попросту развалится. Однако у Деникина были иные планы.
В середине мая донские казаки избрали взамен Каледина нового атамана, генерала П.Н.Краснова — оппортуниста и авантюриста, для которого Россия была ничто, а Дон — все{86}[23]. Приняв должность, он вступил в близкие сношения с германским командованием на Украине, пытаясь получить у него денежные субсидии и оружие. Он вступил в сношения и с Добровольческой армией, выменяв у нее на продовольствие некоторое количество оружия из старых царских арсеналов{87}, но в целом его отношения с ней были натянутыми, поскольку он смотрел на добровольцев не как на союзников, а как на гостей. Его целью было создание суверенной Донской казачьей республики. Он готов даже был рассмотреть возможность похода казаков на Москву, однако лишь при условии, что сам будет главнокомандующим, а Добровольческая армия станет под его командование. С точки зрения белого генералитета такая перспектива была абсолютно неприемлемой, поскольку Дон для них был неотъемлемой частью России. Амбиции и интриганство Краснова в короткое время испортили отношения между Добровольческой армией и донским казачеством[24]. На протяжении всей гражданской войны донские казаки держались особняком и зачастую игнорировали и саботировали планы, составленные командованием Добровольческой армии. Пытаясь дать оценку деятельности того, что в целом принято называть Добровольческой армией, необходимо иметь в виду: она состояла из двух раздельных частей, собственно добровольческой армии и казаков, интересы которых не всегда совпадали. В период до лета 1919 года, когда Деникин пришел на Украину и объявил призыв среди местного населения, казаки численно превосходили добровольцев.
Как и Алексеев, Краснов желал, чтобы Деникин двинул войска на Царицын, но мотивы его были иные. Он хотел отвести от Дона угрозу со стороны красных, действовавших на северо-востоке. Краснову так мечталось захватить этот город на Волге, что он предложил Деникину поставить своих казаков под его командование, если только тот согласится пойти с добровольцами на приступ. Московские друзья также советовали Деникину обратить внимание на Царицын{88}.
Деникин, которому нельзя было отказать в изрядной доле упрямства, отверг все эти советы и решил направить армию на юг, в кубанские степи. Он полагал, что прежде, чем выбираться с Северного Кавказа, ему необходимо укрепить тылы и с этой целью ликвидировать красную Северо-Кавказскую армию, которая была укомплектована в основном иногородними, насчитывала до 70 000 человек и контролировала Кубань. Кубанские казаки, отличные солдаты и отъявленные противники большевиков, должны были, судя по всему, стать ему надежной опорой и предложить ту помощь, в которой отказывали донские казаки{89}. Впоследствии этот стратегический план Деникина часто критиковали: не успев вовремя соединиться с формирующимися на востоке армиями, он позволил Красной Армии иметь дело со всеми белыми формированиями поочередно. Не дождавшись поддержки от добровольцев, Краснов сам пошел на взятие Царицына. Донские казаки под его командованием непрерывно атаковали город в течение ноября и декабря 1918 г., но безуспешно[25]. Город сдался Деникину, и только летом следующего года, когда белые армии на востоке повсеместно отступали и возможность создать единый антибольшевистский фронт была утеряна безвозвратно.
23 июня Добровольческая армия начала свою вторую кубанскую кампанию. Всего в ней принимало участие 9000 солдат регулярных войск и 3500 казаков. Артиллерия насчитывала 29 полевых орудий{90}. Июль и август прошли в тяжелых боях, причем Добровольческая армия одерживала многочисленные победы над вдесятеро превосходящим ее противником и 15 августа вошла в Екатеринодар. 26 августа войска Деникина были в Новороссийске, который должен был служить портом для английских судов, доставлявших помощь. Тысячи солдат Красной Армии были взяты в плен и немедленно определены на службу: пленных командиров обычно расстреливали, считая их большевиками. Большое число кубанских казаков влилось в Добровольческую армию. Армейская казна пополнялась за счет «контрибуций», взыскиваемых с деревень, которые поддерживали красных: таким образом было получено 3 млн. рублей{91}. Вторая кубанская кампания оказалась чрезвычайно успешной с тактической точки зрения, и Добровольческая армия к ее концу оказалась сильнее и больше, чем при начале; к сентябрю 1918 года она насчитывала 35 000 — 40 000 человек (60 % которых были кубанские казаки) и 86 полевых орудий{92}. Большевистское верховное командование было так напугано этими успехами, что обратилось в августе 1918 года к Германии, требуя ввода немецких войск для борьбы с Добровольческой армией{93}.
Тылы Добровольческой армии были обеспечены. В Ростов и Новороссийск стекались убегающие от красного террора видные политические и общественные деятели, среди них было много кадетов и членов Национального центра. Оставались, однако, серьезные проблемы, и некоторые из них в силу особенности своей природы имели тенденцию только ухудшаться с улучшением военного положения. Армия контролировала значительную территорию, но у нее все еще не было эффективного управленческого аппарата. Мало находилось охотников нести гражданскую службу: лица, обладавшие необходимыми качествами, отвечали на предложения занять должность уклончиво, то ли не желая принимать на себя ответственность, то ли опасаясь за свою жизнь{94}. Деникину приходилось импровизировать — во главе губерний он поставил военных губернаторов и восстановил законы, принятые до 25 октября 1917 года. Гражданское население было повсеместно предоставлено самому себе, что порождало не столько демократию, сколько анархию. Деникин признавался позже, что на контролируемых его армией территориях правосудие становилось предлогом для личной вражды, учрежденные им военно-полевые суды широко использовались казаками для расправы с сочувствующими большевикам «иногородними», превращаясь таким образом в орудие «организованного самосуда»{95}. Чем большую территорию завоевывала Добровольческая армия, тем более бросалась в глаза ее неспособность обеспечить на ней элементарный порядок и безопасность населения.
В октябре 1918 года умер Алексеев. Незадолго до смерти он создал в помощь высшему военному командованию специальный орган, Особое Совещание при Верховном Руководителе Добровольческой армии. Поначалу Совещание задумывалось как орган консультативный, но по требованию Национального центра, озабоченного тем, что армия не может нормально функционировать без надлежащего политического руководства, оно было, с согласия Деникина, в январе 1918 года превращено в теневой кабинет, председателем которого назначили генерала А.М.Драгомирова. Из восемнадцати членов кабинета пятеро были генералами, остальные — гражданскими лицами, причем десятеро представляли Национальный центр. Резолюции Совещания не особенно отягощали Деникина, который оставил за собой право на издание законов собственной властью{96}. Согласно воспоминаниям одного из его членов, Совещанию недоставало четкой политической ориентации, однако генералы, обычно возглавлявшие прения, придерживались довольно либеральных убеждений