Ольга небрежно сунула розы в раковину, потом всё же открыла воду, чтобы струилась на нижние листья. Он между тем протянул мне ладонь и представился, обнажая ровные здоровые зубы:
– Эдуард. Можно Эдик.
И вдруг я чётко вспомнил и ночной прогулочный корабль, и того, кого ударил в колено. Я не подал виду, привстал для рукопожатия. Он сжал мою руку нарочно сильно, но я был готов и ответил тем же.
– Не перезрел для ухажёра? – кивнув в мою сторону, обратился он к Ольге.
– Много ты понимаешь.
Она была неправа. Он всё прекрасно понял и оценивал меня, точно заранее изучил мою биографию в таких подробностях, о которых я и сам забыл. Я постарался не остаться в долгу.
– Так это он вернулся из Африки? – напомнил я Вике замечание её подруги Оксаны, которым та предупреждала меня на корабле о Викином приятеле.
Эдик натянуто хохотнул и показал на своё лицо.
– Дедуктивный метод, Шерлок? Свежий загар?
– След от кольца в ноздре, – буркнула Ольга.
Я поднялся.
– Прошу извинить. Мне пора.
Всех это не удивило, но по разным причинам.
– Не подбросите к центру? – попросила Ольга.
– Собирайся, только живей. Уже опаздываю. – Когда она выпорхнула в проход, я направился к выходу и громко сказал ей вслед: – Жду внизу, в машине.
У двери я молча отдал честь остающимся на кухне. Вика не ответила. А Эдик слегка махнул рукой, однако выражение его глаз, холодных, как дула пистолетов, мне не понравилось. Пока я выходил из квартиры, не было слышно, чтобы они разговаривали.
9
У большой дороги я вынужденно приостановился. По ней проезжала колонна военных грузовиков, и пришлось ждать. Из-под тентов болотного цвета на нас смотрели безмолвные солдаты, равнодушные к тому, что мы поневоле обращаем на них внимание. Наконец колонна миновала подъездную дорогу, и я выехал на большую дорогу, повернул в другую сторону от военных грузовиков, быстро набрал приличную скорость.
– Что вы о нас думаете? – вопрос Ольги был неожиданным. – Только честно.
– Честно? Избыток денег тебя ещё не испортил. И сестру тоже.
– Вы уверены?
– Мне так кажется.
Она подумала и согласилась.
– Пожалуй.
Я затормозил у перекрёстка, однако тут же загорелся жёлтый глаз, и мы проскочили под зелёный свет, понеслись по широкой полосе проспекта.
– Теперь твоя очередь,– я глянул на спутницу. – Почему он тебе не нравится?
– Кто? А-а, этот. Неприятно, когда о тебе знают слишком много. И не скрывают, что знают.
– Да уж, неприятно, – согласился я. – И совсем неинтересно. Такие даже хорошей выдумке не верят.
Она фыркнула и вдруг искренне расхохоталась.
– Вы ночью, правда, поверили, я Вика?
– Давай, на ты, – уклонился я от ответа. И сменил тему: – Человек, к которому я еду, назвал её ведьмой.
– Иван, что ли?
– Ты его знаешь?
– Он был у нас, приезжал к отцу. Вика не ведьма, просто она никого не любит, кроме отца.
– И тебя.
– Я говорю о мужчинах. Очень плохо, когда женщина слишком умная. Она быстро разочаровывается. А это плохо, возникают сомнения в себе.
– Она что, так никого и не любила? Кроме отца. Что-то не верится.
Ольга поморщилась, ответила неохотно.
– Я не знаю… Любила, конечно. Очень сильно. Я не хочу говорить об этом.
– Ладно, не будем. Извини.
– Дело не в извинении. Я просто не хочу об этом.
Минут через двадцать я подъехал к Малому Тишинскому переулку, и она показала угол, где остановиться.
– Пройдусь, – сказала она и приоткрыла дверцу, но не выходила, будто осталось что-то недосказанное.
– Рад знакомству с тобой, – признался я. – Когда общаешься с тем, кто тебе приятен, больше ничего не нужно.
– Я знаю, – тихо произнесла она. – До свиданья.
– Пока.
Я не позволил ей захлопнуть дверцу, сделал это сам и помахал рукой. Она ответила тем же, и я тронулся с места. Выезжая из переулка, я смотрел в зеркальце заднего обзора, как она легко удаляется по тротуару. Она словно догадалась, обернулась и ещё раз вскинула руку.
Вскоре я влился в поток машин на Садовом кольце. Тогда и смирился, что в любом случае не успеваю к трём часам, и у Ивана, наверное, сложится нелестное мнение о моих обещаниях быть точным. Но меня это мало заботило. Я ни о чём не жалел, и было такое чувство, что день прожил не зря, что это хороший день, какие бы пакости он мне не готовил до своего окончания.
К моему удивлению, когда я звучным шагом вошёл в рабочее помещение Ивана, перешагнул порог и остановился, он ни словом не обмолвился о моём опоздании. Иван сидел во вращающемся кресле и не отрывался от компьютера. Он постукивал двумя пальцами по клавиатуре и замирал от происходящего на экране монитора. Обойдя спинку кресла, я увидел, что он играет с компьютером на раздевание белокурой девицы. На моих глазах он выиграл расклад, и компьютер скинул с лежащей девицы яркий лифчик. В следующем раскладе он опять выиграл, и девица бесстыдно оголилась.
– Как обед? – полюбопытствовал он, возвращая игру к началу. Затем отвлёкся, кинул в рот лимонную дольку мармелада и, обсасывая её, не спеша запил глотком крепкого чая. – Чай будешь? Схожу, подогрею.
Я с отрицанием повёл головой, хотя он не мог этого видеть.
– Кто такой Эдик?
Вопрос его не удивил, но он движением руки указал на стены, стол, люстру у потолка. Я понял и не настаивал.
– Мне сегодня везёт, – вместо ответа сказал он. – Разделась, как я хотел. Помнишь про настенную надпись в картинной галерее: «Жаль, ты только на картине»? Кто нам рассказывал, а?
Я пожал плечами: этого я не помнил и не желал вспоминать.
– Ну ладно, – он выключил компьютер. – Когда везёт, главное – вовремя остановиться. – Он поднялся с кресла, раскрыл шкаф и снял с плечиков свой плащ. Надел его, однако застёгивать не стал. – Пошли-ка, проветримся. Рядом приличный скверик.
Воздух стал суше, асфальт подсыхал, под ногами шуршали жёлтые и бурые листья. Как бы прогуливаясь, мы шли по узкой улочке, и, может быть, напоминали людей иной эпохи, рассудительной и неторопливой.
– Так кто же он, этот Эдик? – повторил я вопрос, стараясь не выказывать личные мотивы такого интереса.
– Не берусь утверждать на все сто… по-моему, спец по особым поручением у их папаши. Я бы сам не решился оказаться на его пути без крайней необходимости, и тебе не советую.
– Кажется, он метит в мужья Вики.
– Вполне возможно. И смею тебя уверить, папаша не будет возражать, если она согласится. Семейный синдикат укрепляется от таких браков, а это для него самое важное.
– У них что, делишки в Южной Африке?
– У них бизнес повсюду. Кстати, не вижу в этом ничего плохого. Наоборот. Пусть их называют мафией или чем угодно ещё.
Мы обошли забор у ветхого двухъярусного строения. Асфальтовое покрытие проулка тонуло в слое тёмно-рыжей глины, изрезанной колёсами тяжёлых грузовиков. Шагах в ста от нас завершалось строительство кирпичного здания производственного назначения. Там без особой суеты подводили какие-то провода, кабели. Иван впереди меня прошёл по шаткому деревянному настилу, подождал, пока я оказался рядом, затем кивнул в сторону грузовика с откидным задним бортом, стоящего поодаль, возле строительного вагончика.
– Смотри, – в его голосе было одобрение. – Никаких чиновников, а дело идёт, здание строится. Что людьми движет? Одни интересы. Капиталовложения в будущую прибыль, заработок, во всём здравый смысл и общий интерес, и везде порядок. Недаром Японию даже америкашки с завистью называют единой корпорацией. А почему? Япошки создали такие национальные цели, в которых заинтересованы все.
– Что ж нам-то мешает позаимствовать на Западе лучшее, а не воровство, уголовщину? – спросил я, слушая его разглагольствования вполуха.
– Недостаток ума либеральной власти, – он постучал пальцем по лбу. – Наша власть ничего не способна объяснить даже себе. Она сама не знает, что делать. Я тебе серьёзно говорю, у них нет никакой осмысленной стратегии, никакой общественной цели. Будь такая цель, власть была бы сплочённой, не боялась страны. И не понадобилось бы плодить такую орду бесстыжего чиновничества, которое только обирает нас, бизнес. Из-за них растут затраты, цены. А расплачивается остальное население, оно нищает из-за развала производства, и великая держава превращается в страну третьего мира, в сырьевой придаток Запада. Нынешний режим держится лишь на чиновниках, и во всём идёт им на уступки, сдавая одну позицию за другой. Эта власть недееспособна и недолговечна. Она обслуживает кучку беспринципных дельцов и шарлатанов от политики, которым наплевать на Россию. Нас же они обирают и грабят, как и прочих…
Я начинал раздражаться очевидными для меня противоречиями в такой позиции и прервал его.
– Мне не нравится, когда во всех бедах винят одну власть. Жизненный опыт подсказывает мне, что прав Макиавелли, а не ты. Каждый народ достоин своего правительства. И я очень сомневаюсь, что наш бизнес, каким его видел и знаю, способен подняться до общенациональных задач. Не надо уповать на бизнес, как на идола.
Он рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
– Чудак, разве я спорю? Наша буржуазия пока стадо баранов или, лучше сказать, анархистов от бизнеса. Они не задумываются о социальных обязательствах, о классовой солидарности и национальных интересах, мало чем отличаются от уголовного быдла, которое вовремя успело отхватить кусок пирога воровской приватизации. Они предпочитают жрать свой кусок по своим норам, урча от подвалившего счастья. Их потребности примитивны – кабак и бабы, психология – уголовно-революционная. Никакого понятия о значении государства, общественного сознания. Государство для них – и для меня в том числе – абстракция, некий враг номер один в образе чиновника, который пытается надеть на нас ошейник и запрячь в упряжку. Вместо того, чтобы брать на себя ответственность за управление страной, обществом, наш буржуа, а точнее «новый русский», предпочитает бандитски, исподтишка воровать и грабить всё, что подвернётся, не желая видеть, что рубит сук, на котором сидит. Я потому и говорил тебе, неизбежно второе перераспределение собственности. Она будет изъята теми, кто способен стать политическим классом предпринимателей, осознать свою ответственность перед государством и будет считать её своим первоочередным, кровным интересом.