– Ладно, – согласился я, – уговорил.
Мой ответ определённо пришёлся ему по вкусу.
– Старик! – Он обхватил мои плечи. – Мы ещё поплывём с тобой на белой яхте куда-нибудь подальше от этих прохвостов. Вырвем у них кусок пирога, который они решили проглотить сами, и поплывём.
Сославшись на необходимость искать большую для меня сумму, я отказался войти во двор монастыря, и мы расстались.
10
Воскресный вечер не лучшее время для поиска заёмных денег. Это подтвердит каждый, кто развлекался в выходные подобным занятием. Единственное слабое, – слабое, как лекарство, утешение, что в субботу было бы ещё хуже. Способ мудрецов утешать себя сравнением плохого с возможным худшим, надо признать, всё же помогал. Я не паниковал, не отчаивался, а бодро обзванивал знакомых предпринимателей. На кого-то доводилось работать. Были и приятели, и те, с кем просто встречался при разных обстоятельствах и чьи телефоны на всякий случай заносил в записную книжку. Почти каждый, кого удавалось застать, жаловался на тяжёлую жизнь: бестолковое-де правительство, ничем не помогая, душит разорительными налогами, а тут ещё транспортные расходы, всякое мздоимство, жульё и рэкет, и вообще, в денежных вопросах мало кому можно верить на слово. Мне некогда было им сочувствовать. Лишнее я невозмутимо пропускал мимо ушей и упорно гнул своё, – мол, надо, верну, помнят ли, что обманул и т.д. и т.п. В итоге мне не отказывали в небольших ссудах под символические проценты. Некоторых я уговаривал дать мне сразу, сегодня же, с другими договаривался заскочить к ним на следующее утро. По скромным оценкам набиралось около сорока тысяч.
Последний звонок некоему банкиру я сделал уже из своей квартиры. Банкира этого я не знал, но к нему посоветовал обратиться знакомый предприниматель, который обещал выступить моим гарантом. Я оставил банкира на десерт. Но оказалось, тот час назад улетел в Прибалтику. Это был один из серьёзных проколов. К полуночи с сознанием выполняемого долга я поправил на диване подушку и откинулся на неё, снова перелистал все страницы записной книжки. Перечитывая фамилии, убедился, ни один из нужных людей не избежал моего снимания. Надо было поставить чайник. Я опустил ноги с журнального столика, но увидел на столике визитку и под влиянием необъяснимого побуждения вернул их на прежнее место, набрал номер с визитки. Щелчок на том конце провода оборвал гудки дозвона, и бесстрастный голос с металлическими нотками предложил сказать, что я хочу передать. Я дождался начала записи сообщения и назвал себя, только и всего. Трубку не положил и был вознаграждён. Послышался негромкий женский голос:
– Алло!
– Почему-то решил, вы слушаете громкую связь, мягко сказал я.
– Я это делаю… иногда.
– И иногда отвечаете.
– Хотите, чтоб я раскаялась?
– О нет, только не это.
– Так что же?
Теперь молчал я, гораздо дольше, чем она могла выдержать.
– Я вас слушаю.
Я не отвечал.
– Что случилось? Я вас не слышу! – В её голосе что-то изменилось, как будто на исходе зимы дохнуло тёплым ветерком южных широт.
Впрочем, это могло мне показаться. Я вздохнул в микрофон.
– Вика, это вы?
Она с облегчением рассмеялась.
– Вы смешной, хотя и зануда. Кто же ещё? Ольга пока не вернулась от подруги.
Мой рот сам собой растянулся до ушей в глупейшей улыбке.
– Вы такая разная, – смиренно пожаловался я. – Днём была строгая и… холодная, как Снежная Королева.
– А вам не нравится Снежная Королева?
– Не знаю… Никогда не влюблялся в женщину с именем Виктория. Победительница. Как Афина Паллада, с копьём и шлемом. Или вы победительница мужских сердец?
– А сами что думаете?
– У вас должен быть чердак, где у форточки на бечёвке висят несчастные сердца. Они вялятся, как пойманная рыба.
– Фи, какое испорченное воображение, – произнесла она насмешливо. – Нет у меня ни чердака, ни бечёвки с сердцами.
– Так мог ответить и Синяя Борода, если бы у него спросили про тайные подвалы.
На этот раз она рассмеялась совсем хорошо.
– А вы несносны.
– Вовсе нет. Просто не могу забыть о двух мужьях, которых поменяли вроде перчаток.
– А-а, вы об этом. – Она стала отчуждённо серьёзной. – Вам-то какое дело до них?
– Я же говорил: никогда не влюблялся в женщину по имени Виктория.
– И как часто вы влюбляетесь?
Я протяжно вздохнул.
– Каждый божий день. В тяжёлые дни по несколько раз.
– Значит, я должна гордиться, что влюблённость в меня перевалила на вторые сутки? Так, что ли?
– Этого я и боюсь.
– Можете не бояться. Замуж за вас я пока не собираюсь.
– Боюсь, сам не замечу, как соберётесь.
– Чтобы вы сбежали из-под венца? Нет уж, спасибо.
– Вика, давайте на «ты», – предложил я.
– Зачем?
– Ну, не знаю. Чтобы земля не перевернулась, и чтоб луна светила и не упала на нас. Зачем люди переходят на «ты»?
– Давайте попробуем, если вам так хочется.
– А вам нет?
– И что я должна ответить?
– Соврите, что любите меня, любите сильнее тех двоих обормотов.
– А что это изменит?
– Очень многое. Я буду счастлив, как дурак, и мне приснится цветной сон, что держу вас в объятиях и целую. Вам, кстати, снятся сны?
– Она ответила не сразу, будто размышляла – не положить ли трубку.
– Да.
– Цветные?
– Цветные.
– А мне не снятся. Ни цветные, ни чёрно-белые. Проваливаюсь в бездну и просыпаюсь, а вокруг так пусто. По утрам чувствую себя обездоленным. Вам что, жалко подарить мне сон?
– Ну, хорошо, я люблю вас. Достаточно?
– Вика, разве красивые и очаровательные женщины, вроде вас, говорят так холодно? Они говорят нежно, с волнением, даже когда врут…
– Знаете, мне рано вставать. До свидания.
– Вика, подождите…
Меня прервали частые гудки. Я стал быстро набирать номер, но на последней цифре остановился.
– Стоп, – пробормотал я себе. – Перетерпи. Пусть почувствует себя виноватой. В следующий раз будет любезней.
Это подействовало. Когда в постели, в жёлтом свете ночника я просматривал югославский детективный комикс из журнала «Гигант», то вспомнил о разговоре спокойно, как о давнем приключении.
11
Проснулся я рано. Выбираться из-под тёплого одеяла не хотелось, но и валяться просто так было скучно. Наполеон заметил, что восемь часов спят только глупцы. Некстати вспомнилось это замечание. Теперь надо было искать способ поднять себя во мнении великого человека. И я нашёл гениальный компромисс. Подтянув одеяло к подбородку, закрыв глаза, я стал продумывать, какие дела и в какой последовательности предстоит сделать за предстоящий день. Мысли взбрыкивали, сопротивлялись узде, которую я на них надел, и всё откровенней тяготели к другой теме. Я с ними немного поборолся и уступил.
Знакомая дамочка сказала как-то, что я особа сложная и мне нужна женщина либо очень непростая, либо откровенная дура, смешливая пустышка. Мол, женщины между этими крайностями мне противопоказаны. После этого я начал оценивать свои увлечения и убедился, в общем и целом она права. Серьёзный след в моей биографии оставили неугомонные веселушки, способные смеяться, увидев мизинец, и женщины с весьма запутанным внутренним миром. Вика явно принадлежала к последним. Она была сложная женщина, по-настоящему сложная, а такие женщины умеют тонко, лучше сказать, изощренно переживать несчастную привязанность к мужчине. Такая привязанность у неё была, и мужья к этому не имели отношения.
Размышления о ней в таком русле встревожили меня. В основе всякой зарождающейся страсти есть доля тщеславия. Если предмет увлечения испытывает серьёзные чувства к другому, уязвлённое самолюбие способно сыграть злую шутку, разжечь чёртову страсть до безумия. Однажды я прошёл через подобный ад и потом вспоминал те четыре года с содроганием, как ветеран великой войны, чудом уцелевший на полях сражений. Благодаря тому опыту я довольно ловко избегал пробежек по минному полю глубоких увлечений. И вдруг возникло подозрение, что противоядие не всесильно и есть вероятность, не поможет в случае с Викой. Только этого мне не хватало. Надо было сразу шарахаться от неё, как от чумы, особенно, когда рассудительный Иван причислил её к породе ведьм.
Скинув одеяло, я сел на край тахты. Паркетный пол был почти ледяным, а воздух – холодным, как в ночлежке. Батарея у окна, казалось, выполняла вражеское задание, превращала спальню в филиал склепа, старалась погрузить в спячку душу и тело. Я вскочил, резво задвигал руками и ногами, выполнил одно упражнение, другое, третье, увлёкся и через полчаса был весь в поту.
Под горячей струёй душа мне вспомнилась визитная карточка хлыща с девками-телохранительницами, который возжелал обменять мою наследственную жилплощадь на стопку зелёных или иных казначейских билетов. Времени поразмыслить, кому лучше предоставить право выгнать меня из квартиры, если случится, не верну залог, уже не было. Прервав водное развлечение, я наскоро вытерся полотенцем, в спальне наспех надел штаны и майку безрукавку. После чего смахнул с быстро найденной на комоде визитки слой пыли и, не откладывая, позвонил на указанный в ней номер офисного телефона. Мне ответил низкий голос молодого парня. На вежливый вопрос, будет ли сегодня хозяин конторы, чьё имя, похожее на собачью кличку из рассказов о сыщике Холмсе, я прочитал с карточки, парень деловито ответил, что можно без предварительного звонка подъехать к половине одиннадцатого и обязательно застать самого Тоби Вайду. Я сообщил, что обычно недоверчив, но ему отчего-то верю, подъеду ровно к половине одиннадцатого, он же пусть обязательно предупредит Тоби, кто его осчастливит. Парень записал моё имя, и мы распрощались цивилизованно, как истинные джентльмены.
Не расслабляясь, я на скорую руку позавтракал и одним взглядом отобрал удобную представительскую одёжку. Уже в прихожей, перед зеркалом заправил голубую рубашку в тёмно-синие брюки, затянул к шее чёрный в синих разводах галстук. Кожаная куртка и мягкие чёрные туфли дополнили одеяние, придали мне вполне пристойный вид. Я задрал штанину и убедился, чёрные носки со стрелками тоже вписывались в желательный имидж, если, к примеру, придётся во время деловой беседы закинуть ногу на ногу. Затем я прихватил тёмно-серый дипломат с кодовыми замками и, довольный собой, вышел из квартиры в мир жестокой борьбы за место под денежным солнцем.