День начинался удачно. Я поверил в это, когда в соседнем доме подоил прижимистого бизнесмена не из основного списка. Отказать мне ему не позволили жена, девятилетняя дочь и восторженная такса. Эта самая такса пару месяцев назад увязалась за мной у входа в подъезд, и мне пришлось две ночи терпеть её скулёж и стремление устроиться в ногах в постели. Когда развешенные мною объявления привели к счастливой развязке, уж не знаю, кто был больше рад её возвращению в родное семейство. Как бы там ни было, а я получил пять тысяч без процентов на полтора месяца и сразу же отправился на поиски конторы Тоби. По пути я уверовал, что должно повезти и на сей раз. Человек с таким пёсьим именем просто не может быть живоглотом, обрекающим на гибель ближнего своего ради какой-то там сверхприбыли.
В приподнятом настроении в назначенное время я подъехал к новому многоэтажному дому, облицованному голубыми и белыми плитками из обожженной керамики. Дом стоял удачно, на углу при пересечении двух улиц, и сразу бросались в глаза два отдельных ступенчатых входа в офисные помещения на первом этаже. Я остановился напротив того из них, справа от которого издалека виднелась ярко-рыжая вывеска. И не ошибся, это и была контора по сделкам с недвижимостью. Тоби оказался не чужд человеческих слабостей: его имя красовалось на вывеске, являлось названием самой конторы. Вход был недавно переделан, напоминал парадное крыльцо в царские палаты: ступени в мраморных плитках, ажурный навес и внушительные бронзовые двери. Впускал он в небольшой белый вестибюль. На стенах вестибюля только доски с разъяснениями и сообщениями, среди них выделялась ксерокопия лицензионного права на широкий набор видов деятельности за номером таким-то. Меня не впечатляла и не привлекала лицензия, в этом офисе я поверил бы Тоби и на слово. Я без стука распахнул первую дверь слева. В большой комнате было прохладно, зарешёченное окно на улицу приоткрыли, чтобы выветривался запах краски. В углу за компьютером сидел худощавый парень в белой рубашке, с пёстрым, сдвинутым набок галстуком. Возле другого стола подтянутый мужчина в строгом костюме негромко и деловито обсуждал что-то с дамочкой средних лет. В ушах и на пальцах дамочки, на мой вкус, был переизбыток золотых украшений, да и камни в них не выглядели фальшивыми. Мужчина отвлёкся на телефонный звонок, неторопливо и однозначным «Да» ответил на некий вопрос, сделал заметку карандашом и снова склонился к своей полнеющей собеседнице. Убедившись, что Тоби в этой комнате нет, и не может быть, я направился к следующей белой двери.
Привлекательная и безупречно одетая молодая секретарша за письменным столом оторвалась от красной папки с бумагами.
– Вы к кому? – спросила она строго, точно бдела у врат в чистилище. Но я уже шагал к внутренней двери, которую она призвана была защищать душой и телом. Она легко поднялась со стула, чтобы остановить меня, – поздно дорогуша, я уже ступил на ковёр кабинета, где в кресле расположился тот, кто мне и был нужен.
Он сразу узнал меня. Прикрыв ладонью микрофон телефонной трубки, хозяин кабинета предупредил секретаршу:
– Это ко мне. – И когда я плотно прикрыл дверь, предложил, указывая свободной рукой на мягкий стул: – Присаживайтесь. Подождите минуту, сейчас закончу.
Я не возражал. Его телефонный разговор позволил мне осмотреться и сделать некоторые выводы. Надо признать, в своём поведении Тоби исповедовал предельный демократизм. Одет был просто и не так строго, как его служащие. Вишнёвого цвета пиджак стоимостью долларов в триста был небрежно расстёгнут, открывал белую рубашку без галстука. Остального я не видел, но легко поставил бы девяносто девять против одного, что из-под чёрных брючин выглядывают белые носки, которые делают вид, будто прячутся в чёрных узорчатых туфлях. Как бы невзначай глянув под письменный стол, я с удовлетворением отметил, так оно и было. Тоби, наконец, оторвался от телефона, и, чтобы никто не прерывал нашего дружеского общения, я потянулся, снял трубку с аппарата, положил её на стол и ещё раз одобрительно окинул взглядом значительную часть помещения.
– В кабинете только то, что нужно для дела, – поделился я впечатлением. – Стенка с деловыми книгами и бумагами в ярких папках, большой тёмно-коричневый сейф. Удобный стол и мягкие стулья. Сам Тоби сидит в кожаном кресле и выслушивает скромного посетителя. Неплохая сценка для современной пьесы, а?
Полный и добродушный Тоби не сдерживал улыбки. Она была открытой и многообещающей, как у желающей выйти замуж девицы; и одновременно загадочной. Этот «сфинкс» видел меня насквозь, не задал ни одного вопроса и терпеливо ждал, пока я начну сам.
– Тоби, – смирился я и вздохнул, – мне нужны деньги и очень срочно. А я не знаю никого, кто бы мог их одолжить, кроме тебя, душа моя. В обмен я готов дать бумагу с личной подписью, что не буду возражать, если ты выкинешь меня из родового гнезда, скажем, через полгода. – Ноздри у него дрогнули, словно у гончей, которая учуяла зайца. – Конечно, если не верну тебе долг с процентами не ниже банковских.
Тоби побарабанил пальцами по краю стола, прикидывая все «за» и «против» моего неожиданно щедрого предложения. Видно было, он не забыл, как я выставил его из прихожей, даже не позволив осмотреть квартиру. Впрочем, у меня было подозрение, он знал её не хуже, если не лучше меня. Наступила моя очередь ждать, что изречёт его кредитное сиятельство.
– И сколько вам нужно… – и он придал голосу подчёркнуто вопросительную интонацию: – долларов?
– Разумеется. В следующий раз я попрошу в йенах, но сейчас мне нужны именно доллары. Мои запросы скромны до неприличия. Меня бы устроило тысяч сто двадцать за всё про всё, вместе с обстановкой и машиной. Но ты же столько не дашь?
Он развёл руками, буркнув:
– Увы.
Я был в ударе.
– Для тебя «увы». А для меня «ах». И сколько же ты хочешь предложить? Ведь не сто десять?
– Семьдесят пять.
Я сделал оскорблённое лицо, иначе на том свете меня не поняли бы предки, решили бы я пытаюсь избавиться от их хламья.
– Сто.
– Восемьдесят.
– Девяносто пять и ни цента меньше.
– Восемьдесят.
Что-то в нём заело, я понял, получить больше не представляется возможным. Он верно учуял – деньги мне нужны позарез.
– Ладно, грабитель семейных склепов, оформляй.
Ничтоже сумняшеся, он нажал кнопку под столешницей и в блокноте принялся быстро записывать какие-то цифры. Когда появился парень, которого я видел в соседней комнате, Тоби протянул ему блокнот и спокойно распорядился:
– Надо оформить, срочно.
Парень просмотрел запись. Вопросов у него не возникло, и он молча вышел.
– Мой менеджер, – просто пояснил Тоби.
Он смотрел на меня, пытаясь согнать с лица тень плутоватости. Моя единственная недвижимость выбрала именно эту минуту, чтобы с горечью напомнить, как подло я с ней поступаю.
– Послушай, – дружелюбно полюбопытствовал я, – что за имя у тебя? Назвали, случайно, не как Индиану Джонса, в честь собаки?
– У меня отец венгр. Иностранец, – пояснил он, чтобы я не спутал с отечественными венграми.
– А-а, это те, что приезжали под видом студентов, брюхатили наших дур и смывались, не платя алиментов?
Если он и обиделся, то не пода виду, – выгода для него была важней подобных глупостей.
– У меня двойное гражданство, – заметил он со снисходительной улыбкой.
Я не стал прояснять, какое было второе, наклонился над краем стола, подмигнул и спросил доверительно:
– А признайся. Сколько старушек ты облапошил и выжил на свежий воздух в дальнее Подмосковье?
Он протестующее вскинул обе пухлые руки.
– Бог свидетель, ни одной. Несколько алкоголиков – да, было дело, признаю. К старушкам я питаю слабость.
– Ладно, оставим алкоголиков. Струн моей души не трогает судьба этого сброда. Они сами себя не жалеют, судя по криминальной хронике.
– Рад это слышать, – с возвращающейся улыбкой подыграл мне Тоби. – Ваши слова – бальзам для моей чувствительной совести.
– Неужели? К тебе ночами тоже являются чёрные кошки и царапают душу?
На этот раз он слегка обиделся.
– Что ж, я не человек? Я, между прочим, пока дела шли не так скверно, как сейчас, отстёгивал на детский дом.
Откровенно говоря, меня такое признание ничуть не растрогало, хотя вряд ли он на это рассчитывал. Вместо сочувствия ему я заметил:
– Рад был услышать насчёт старушек. Значит, могу быть уверен, ты не надуешь меня слишком круто. Только не злись. Нервные клетки не восстанавливаются.
– Восстанавливаются, – уверенно возразил он.
– Но очень медленно, – согласился я. – От свежего воздуха и сна без кошмарных сновидений. А у тебя ранимая совесть. – Я откинулся на стуле и небрежно сделал ему упрёк. – Имей в виду, со мной у тебя никаких проблем. Если меня пришибут, квартира твоя. Никто судится не будет, никакие лишние формальности не обременят твои округлые плечи. А отсутствие наследников по всем неписанным законам должно увеличивать ссуду.
Его ответ сразил меня наповал.
– Я это учитывал.
Все мои переживания по поводу преданной мною памяти достопочтенных родителей улетучились в одно мгновение.
– Ах, ты… – завёлся я, но взял себя в руки. – Фу-у. так ты наводил справки, за моей спиной? Был уверен, я приду?
– Надеялся, – уклончиво сказал он. – Всякие бывают обстоятельства.
– Тебя, случаем, не турнули из органов?
– Я сам ушёл.
– То-то смотрю, напоминаешь комсомольца-вожака, заводилу-энтузиаста.
Через минут двадцать, как только все бумаги были подписаны, а его копия заперта в дорогущий сейф, он повёл себя заметно раскованней и оживлённей. Словно ждал, когда ж я уйду, и он потрёт руки от удовольствия. Я намеренно не спешил оставить его в одиночестве.
– Ах, Тоби, Тоби, – проворковал я ласково. – Соберутся когда-нибудь все облапошенные тобой доверчивые граждане и свернут твою холёную шею. И не помогут тебе девы-хранительницы, твои телохранительницы.