– Так почему такой вывод – наёмный убийца был тот самый?
– Она его на даче спугнула сразу после убийства. Он так спешил убраться, что наследил. Отпечаток его кроссовки был на песке у ворот. Этот след видел только я – ночью прошёл дождь. На него не всякий бы обратил внимание, юношеский размер.
– Она заметила спину какого-то юноши.
– Когда?
– Он сворачивал за угол улицы.
– Теперь в общих чертах картина ясна. К афере на рынке ценных бумаг, задуманной и подготовленной вашей… организацией, – ни одна чёрточка его лица не дрогнула, он оставался невозмутимым, – Иван привлёк ваших неразборчивых в средствах конкурентов. Но вожжи рассчитывал сохранить в своих руках. Через брокеров на их средства скупил крупные пакеты акций, которые резко упали в цене и скупались вами. И с этих сделок брал свой процент. Часть купленных акций упрятал в банковские сейфы, а коды утопил в том же контейнере. Так рассчитывал, что будет всем нужен живым. Я пока ничего не перепутал?
– Нет, продолжайте.
– Его компаньонов беспокоило, доступ к кодам зависит только от него. А вдруг с ним произойдёт несчастный случай? Скажем, устроенный вами. Чтобы их успокоить, он привлёк меня, старого приятеля и человека постороннего в таком… разбойном бизнесе. По своим интересам даже стоящего по другую сторону баррикад. А разговорами всячески укреплял во мне именно такое, баррикадное отношение. Но только меня сделал своим наследником доступа к кодам и плёнке. Я всё ещё не вру?
– Пожалуй, так оно и было.
– Однако он совершил роковую ошибку. Вашим конкурентам не давала покоя надежда заполучить ещё и плёнку, мощное оружие в борьбе за лоббирование своих интересов в правительстве. Они убрали Ивана, чтобы привести в действие меня. Удерживая на поводке, вынудили искать контейнер и заветную плёнку. Чтобы помешать им, вы предпочли вообще похоронить его тайну и коды конкурентов, устроили охоту на меня. Не так ли? Шанс, кроме меня кто-то ещё найдёт тайник, был ничтожен. А если случай помог бы кому-нибудь случайно обнаружить тайник, скажем через год или два, к тому времени плёнка, возможно, потеряла бы свой заряд опасности. Поэтому лучше было убрать меня, чем рисковать в тех ставках, что вы сделали. Или я не прав? – Он ничем не показал, что возражает или хочет поправить. – Единственный просчёт – я понравился вашей младшей дочери и увлекся Викой, смог вызвать у неё ответное чувство. Не хочу знать причин, но ваше отцовское сердце дрогнуло. Это меня и спасло, позволило сидеть сейчас здесь и обсуждать данную тему.
Он вновь сунул руку в ящик стола, словно фокусник – в чёрную шляпу, но вместо кролика вынул красную кожаную папку. Мягко щёлкнула кнопка ремешка, он распахнул папку и выложил на стол бланки. Я был готов к этому и сразу узнал залоговый договор на свою квартиру. Он опустил на него свою сильную ладонь.
– Советую научиться забывать о некоторых вещах, – сказал он. – Вчера враг, сегодня друг или союзник. Надо уметь жить сегодняшним днём. Это единственная возможность забыть о смерти, не думать о ней.
– А вы-то о ней забыли?
– Почти не вспоминаю.
– И поэтому имеете телохранителей? Чего не могут себе позволить, да и не желают позволять те, на кого вы охотитесь.
Он выслушал меня с полным равнодушием.
– У меня один телохранитель. Не потому что прячусь. На мне завязаны важные интересы, и его задача – свести к минимуму всякий риск, чреватый нежелательными последствиями.
Мне расхотелось с ним спорить, обсуждать все эти нелепые, не нужные мне вопросы. Я разобрался, с чем требовал разобраться мой разум, и отдался телесной и духовной усталости. Казалось, и он пришёл к выводу, – принимать участие в его забавах я не намерен, приручить меня не удастся. Мы, словно два пса, встретились на прогулке, обнюхали один другого и поняли, дружбы у нас не получится. Я был в том уверен заранее и разочарования не испытывал. Он тоже, по-видимому, не переживал крушения иллюзий.
– Итак, – прервал он наше затягивающееся молчание, давая понять, что пора подвести итог беседы. – Очевидно, нас ничто не связывает, кроме моей дочери. Я не намерен оказывать на неё давление. Тем более, оно только укрепит её влечение к вам.
Он высказался и перекинул мяч на мою половину поля. Я не стал затягивать ответ.
– Не знаю, насколько крепки её чувства, – не скрыл я горечи, которая сопровождала меня после утреннего ухода Вики.
Я, наконец, всмотрелся в фотографию в рамке справа кабинета. На ней белокурая красивая женщина в широкой шляпе и с задорной улыбкой держала за руку девочку лет пяти. Он поймал мой взгляд, и его лицо окаменело.
– Отец один, а мужчин много, – продолжил я, – любовь к ним явление преходящее, чувства капризны. К тому же, она считает, вы хороший отец. И я не хочу делать ей больно, вмешиваться в ваши отношения.
Он качнул головой.
– Вы говорите искренне, и сказанное представляется мне вполне разумным, приемлемым. Вы мне больше ничего не хотите сообщить?
Он смотрел на меня странно, точно ожидал услышать некое признание.
– Нет, – сказал я, вставая со стула.
Он отвёл взор, медленно убрал бланки обратно в красную папку, закрыл её и положил в ящик стола. Мне показалось, он тянет время, даёт мне возможность хорошенько подумать и кое-что рассказать. Однако я молчал. Он задвинул ящик стола и тоже поднялся.
– Хорошо, – сказал он. – Мне было небезынтересно с вами познакомиться.
Я стал отменно вежлив.
– Мне тоже.
Я забрал куртку, и он проводил меня до порога кабинета, сам открыл дверь. Но руки на прощанье не подал. Меня это не расстроило, – а лучше бы обеспокоило, как я понял месяцем позже.
Едва уловимый запах духов сопровождал меня до прихожей, куда за мной неотступно следовал Эдик. Однако они не имели ничего общего с духами Вики. Я же втайне надеялся увидеть её. Но похоже, в этом доме её не было.
– Послушай, – обратился я к Эдику, приостанавливаясь, чтобы надеть куртку и застегнуться. – Куда-то подевался мой «шевроле». Не хотелось беспокоить по таким пустякам твоего босса…
– Он в ремонте, – не дослушав, прервал меня Эдик. – Нельзя ж доводить машину до такого состояния. Дырки в стёклах, рваные провода под рулём. Как ты прошёл техосмотр?
– Взятки, друг мой, – объяснил я. – И когда её получу?...
Он разве что не зевнул.
– На днях. Проснёшься, глянешь в окно, а она стоит.
– Материализуется из воздуха.
– Вот именно.
– Я тоже хочу материализовать для тебя кое-что. Предлагаю спуститься со мной к такси.
– Я не любопытен.
– Затрепещешь от радости, какой подарок тебя ожидает. Короче, это замок. Вы забыли его в моей входной двери.
– Можешь выкинуть.
Равнодушие Эдика было неподдельным.
– Ладно, – согласился я. – Только выгляни, куда его выброшу. Уверяю, кинешься за ним вприпрыжку, и может, задрав штаны.
Замечание озадачило его, он не стал восклицать: «Ни за что!» – но и провожать меня не стал. Когда я вышел из парадных дверей и приблизился к такси, он отодвинул край шторы. Я нырнул в салон, вытащил из сумки угловатый свёрток, обвязанный бечёвкой крест-накрест, и демонстративно опустил на крышу «вольво», которая стояла рядом. Со стороны свёрток можно было принять за бомбу.
По моей просьбе пожилой таксист отъезжал на медленной скорости. Обернувшись, я с удовольствием наблюдал, как Эдик выскочил из подъезда и вперебежку направился к «вольво».
– Так-то лучше, приятель, – усмехнулся я, отворачиваясь. – Капризы нам ни к чему.
30
Я прождал её весь вечер. Валялся на диване перед включаемым и выключаемым телевизором, пытался сосредотачиваться на американском детективе – и всё время невольно прислушивался, когда доносился приглушённый ход лифта. Не пришла она и на другой день. На третий я уже одурел от чтения. До обеда устроил стирку, потом обошёл все магазины в округе – не ради покупок, а так, для развлечения. «Шевроле» тоскливо приютился у подъезда, но разъезжать без цели было ещё скучнее, чем торчать дома.
Чтобы как-то развеяться, скинуть напряжение ожидания, я устроил себе вечеринку. Музыка радиостанции «Европа-плюс», полумрак при зажжённых свечах, торт, коньяк, сигареты и аромат кофе подняли мне настроение. Я включил телевизор, чтобы мелькали цветные картинки и тени в гостиной, – но убавил звук, чтобы не чирикал. И всё было замечательно, пока не попёрла реклама. Вдруг я узнал Вику, представляющую импортные товары. Вся она была открытая и завлекающая. Я сразу вспомнил, как она удивлялась, почему не узнаю её. Я остолбенел и онемел. Волна первобытного отчаяния оттого, что её нет рядом, накатила и смела успокоение. Я на ощупь дотянулся до дистанционного управления, отключил телевизор.
Когда за полночь завалился в постель, то впервые ясно осознал, что моему холостяцкому прошлому приходит конец, и конец довольно жалкий – во мне шевелилась горькая обида: муж дома, а жена шляется непонятно где. Как же я влип! Втюрился в эту дамочку со всеми её привязанностями к чуждому мне миру и не вижу выхода. Остаётся только отдаться течению, пусть тащит меня, а там будет видно.
На следующее утро я намеренно поднялся раньше обычного. Сорокаминутная пробежка улочками, в парке и горячий душ сняли головную боль от выпитого накануне. А крепкий чай и остатки торта, холодный солнечный день за окном помогли окончательно уверовать, надо забыться в текущих делах и заботах. Оделся я не спеша. Белая с синими полосками рубашка, галстук, тёмный костюм и чёрные шерстяные носки подняли мой тонус до нужной отметки. Тип, которого я видел в зеркале прихожей, начинал мне нравиться. Накинутый сверху плащ, модный сезонов пять назад, не испортил впечатления. Головорезы Эдика так и не вернули мне тот, что пришлось сбросить, убегая от них.
«Шевроле» работал безупречно. Почудилось, даже слишком безупречно. Я отправился в Восточный округ к приятелю инженеру-механику. Он уже возился у раскрытого гаража, проверял поставленную на новые «жигули» визгливую сигнализацию. Придуманная наспех история о печальной судьбе надувной лодки его устроила и, к моему облегчению, не огорчила.