<…> Разговор велся только через переводчика. <…> Провожая гостей, Рахманиновы вышли на крыльцо и, простившись с ними, ждали, по русскому обычаю, пока автомобили не тронутся с места. По непонятной для хозяев причине автомобили всё почему-то не двигались…»
А вот как описывает эту сцену Наталья Рахманинова: «Когда они собирались уезжать, мы по русскому обычаю вышли все на крыльцо, гости уселись в автомобили, но почему-то не уезжали. Мы продолжали стоять на крыльце. Наконец секретарь обратился к Сергею Васильевичу с просьбой уйти с крыльца в дом, ибо, по его словам, по индийскому обычаю гости не могут тронуться с места, пока хозяева не войдут в дом. Мы, конечно, поспешили исполнить их просьбу, и они укатили. Но как только я поднялась наверх, чтоб укладываться, как к крыльцу подкатили опять две машины. На этот раз приехал сам магараджа со сворой борзых собак и охотником. Появился опять фотограф, который снимал Сергея Васильевича с магараджей во всех видах».
Но и после позирования перед объективом Рахманинову не удается избавиться от неурочного гостя. Тот упрашивает знаменитого музыканта послушать игру его дочки. Снова рассказывает Сатина: «Рахманинов долго отказывался, так как уезжал с семьей на следующее утро, 16 августа, в Париж, чтобы готовиться к отъезду в Америку. Магараджа всё же умолил его остановиться у него в восемь часов в отеле в Люцерне для завтрака и выпить с ним кофе. После завтрака дочь-красавица исполнила (очень недурно, к удивлению Сергея Васильевича) несколько вещей на фортепьяно, а потом Рахманиновым показали фильм – свадьбу сына магараджи, наследного принца. Этот экзотический фильм с показом жениха, ехавшего на белом слоне, необыкновенной растительности Индии очень заинтересовал русских гостей, несмотря на то что им было не до того и что они торопились в Париж».
Рахманиновы покидают Европу на последнем пароходе. Окна в каютах «Аквитании» уже были замазаны черной краской из-за опасности быть торпедированными подводными лодками. Композитор прибыл в Нью-Йорк в день объявления войны.
VIII. «В этом глупом Швейцерхофе…» Люцерн
«И не верить в бессмертие души! – когда чувствуешь в душе такое неизмеримое величие. Взглянул в окно. Черно, разорвано и светло. Хоть умереть. Боже мой! Боже мой! Что я? и куда? и где я?»
Л.Н. Толстой. Из дневника, 7 июля 1857 г.
«Окрестности Люцерна, может быть, самые живописные в Швейцарии».
Всякий приехавший в этот город вряд ли станет оспаривать мнение Жуковского. Люцерн, главный город Центральной Швейцарии, расположенный на берегу Фирвальдштетского озера у подножия Пилатуса, издавна был точкой притяжения для туристов, колесящих по миру в поисках земных и неземных красот.
Редкий русский путешественник, оказавшийся здесь, отказывал себе в удовольствии пройти по знаменитому мосту через Ройсс, заблудиться в средневековых улочках, а также подивиться, как Жуковский, на люцернского льва. Памятник этот, изображающий умирающего льва с обломком копья, торчащего между ребер, сооружен в 1821 году по эскизу датского скульптора Бертеля Торвальдсена в память о швейцарских гвардейцах, погибших при обороне Тюильри в 1792 году.
Александр Тургенев в своем «Письме из Флоренции в Симбирск» сообщает, что «забежал взглянуть на умирающего льва, вытесанного в утесе, по рисунку Торвальдсена, в память швейцар, погибших во Франции, защищая короля ее. Один из швейцарских офицеров соорудил товарищам своим этот монумент и сохранил имена погибших в капелле, близ льва поставленной. Лев как живой, но умирающий! Утес, в коем он иссечен, омывает светлая вода. Инвалид швейцарского войска – сторожем при памятнике и показывает королевский мундир с медалью, который получил он из рук Людовика XVIII».
Раненый лев. Скульптор Б. Торвальдсен
Но если Жуковский находится под впечатлением размеров величавого монумента, то Александр Тургенев смущен сутью совершенного героическими швейцарцами подвига: ведь они умерли за чужого короля, не за свое дело. Вспомним, как перевел Салтыков-Щедрин надпись на памятнике – «Любезно-верным швейцарцам, спасавшим в 1792 году, за поденную плату, французский престол-отечество».
Греч восхищен памятником льва, но не в восторге (редкое исключение) от Люцерна: «Самый город неважен и ничем не отличается от других, кроме оригинального своего положения».
Согласен с оценкой Греча и Герцен, но, как обычно, сгущает краски: «Может, придется пожить в Люцерне (самый скучный и глупый город в мире после Лугано и Беллинцоны), – пишет он своей знакомой Марии Рейхель 23 июля 1852 года, – я близко от всего, я налицо и в глуши, в месте, где нет ни одного знакомого. Впрочем, Люцерн, Мадрас, Нью-Йорк – мне всё равно».
Настроение Герцена объясняется драматизмом событий, предшествовавших его приезду в Люцерн: в самом разгаре семейная трагедия Герценов – роман жены с Гервегом и знаменитая история с пощечиной, о которой мы упоминали.
Через много лет, уже вернувшись в Швейцарию из Англии, Герцен в поисках постоянного места жительства снова приезжает в Люцерн и даже собирается здесь поселиться. Теперь он пишет об этом городе совсем по-другому: «Я природу Люцерна очень люблю, потому и избрал его центром». О своем временном люцернском адресе он сообщает Огареву 6 июля 1868 года: «Прошу писать так: Lucerne. Hôtel Belle-Vue. Немного дорого, но сердито» (не соответствует современному “Bellevue au Lac”; отель, в котором останавливался писатель, просуществовал всего несколько лет на Pilatusstrasse). Мечта Герцена о постоянном доме так и не осуществится.
К «русским» достопримечательностям Люцерна с некоторой условностью можно отнести и уникальный рельеф, изображающий бои 1 октября 1799 года в Муотаталь между русскими и французскими войсками, реконструированный капитаном Нидеростом (Niederost), который был очевидцем этих событий совсем еще молодым человеком. Рельеф находится в музее Глетчергартен (Gletschergarten-Museum).Бесспорно, самое главное «русское место» Люцерна – это знаменитый отель на набережной, открытый в 1845 году.
«Вчера вечером я приехал в Люцерн и остановился в лучшей здешней гостинице, Швейцергофе». Так начинается рассказ Толстого. Случайная встреча на набережной с уличным певцом заставляет его взяться за перо и написать за несколько дней своего пребывания в Люцерне один из лучших текстов мировой литературы.
Л.Н. ТолстойТолстой приезжает в Люцерн из Берна 6 июля 1857 года. Сперва он останавливается в «Швейцерхофе» (“Schweizerhof”), в который вскоре приезжает в свите великой княгини Марии Николаевны его тетка Александрин Толстая. С 8 июля писатель живет в пансионе «Даман» (“Daman”) на берегу озера до самого отъезда, совершая прогулки по окрестностям и работая над новым рассказом.
Трогательный «артист-пошляк», а вернее, тот взрыв негодования против жестокого мира в душе самого писателя, сменившийся затем восхищением перед мудростью Создателя, сделавшего этот мир таким, каков есть, дают тему для «Люцерна». Толстой сразу начинает работу над рассказом.
9 июля он записывает в дневнике: «Встал рано, хорошо себя чувствую. Выкупался, не нарадуюсь на квартирку, писал “Люцерн”… Робею в пансионе ужасно, много хорошеньких».
Люцерн приходится писателю по душе, обстановка располагает к творчеству. 9 июля он пишет Василию Боткину: «Что за прелесть Люцерн, и как мне всё здесь приходится – чудо! Я живу в пансионе Даман на берегу озера; но не в самом пансионе, а в чердачке, состоящем из двух комнат и находящемся совершенно отдельно от дома. Домик, в котором я живу, стоит в саду, весь обвит абрикосами и виноградником; внизу живет сторож, я наверху. В сенях висят хомуты, подальше под навесом журчит фонтанчик. Перед окнами густые яблони с подпорками, накошенная трава, озеро и горы. Тишина, уединение, спокойствие».
Через три дня рассказ уже вчерне закончен.
11 июля молодой писатель записывает в дневник: «Надо быть смелым, а то ничего не скажешь, кроме грациозного, а мне много нужно сказать нового и дельного».
Еще несколько дней Толстой путешествует по окрестностям, а по возвращении в город отделывает текст и завершает работу 18 июля. Из Люцерна писатель совершает прогулки пешком и на пароходе по озеру и посещает Штансштад (Stansstad), Альпнахштад (Alpnachstad), Зарнен (Sarnen), Бекенрид (Beckenried), Бруннен, Швиц, поднимается на Риги.
15 июля он посещает концерт в «иезуитской церкви», главном храме Люцерна, соборе Св. Легария (Saint Leger), где слушает Мендельсона. Запись в дневнике: «Мендельсон – небеса открываются».
19 июля Толстой отправляется дальше. Из Люцерна его путешествие продолжается на север. На пароходе он доплывает до Кюснахт, где посещает Холе-Гассе (Hohle Gasse), ущелье, в котором Телль подстерег Гесслера, потом пешком идет до Иммензее (Immensee), деревни, расположенной на берегу Цугского озера, оттуда на пароходе до Цуга и снова пешком до Хама (Cham). Затем путь его лежит на Вэденсвиль (Wädenswil), местечко на берегу Цюрихского озера, оттуда на пароходе – с заездом в Рапперсвиль (Rapperswil) до Цюриха.
Отметим, что после Толстого само название «Швейцерхоф» становится нарицательным в русской литературе. Например, Ходасевич пишет 18 февраля 1917 года стихотворение «В этом глупом Швейцерхофе».
В 1862 году в Люцерн приезжает во время своего первого заграничного путешествия Достоевский.
В 1873 году город посещает Чайковский. Композитор записывает в своем дневнике: «В Люцерне шлялись (Лев, Löwen-Denkmal…). По совету какого-то соотечественника остановились в отвратительном отеле de France. Всё мерзко, но ужин превзошел всякие ожидания. Гниль и мерзость».
В 1894 году в Люцерне во время свадебного путешествия из Германии в Италию останавливается Александр Бенуа. Молодоженов встречает здесь непогода. От холода у художника начинают болеть зубы. В его воспоминаниях находим свидетельство о целебном действии гор даже на зубную боль. Проведя бессонную ночь, Бенуа отправляется утром по еще не проснувшемуся городу к врачу, но в столь ранний час нет приема. «С отчаянием в сердце я присел на скамейку у пароходной пристани и стал дожидаться общего пробуждения. И вот именно тогда я в первый раз сподобился увидеть эффект знаменитого Alpengl