Благим намерениям играть, оставаясь благоразумным, не суждено сбыться. 18 ноября Достоевский пишет в Женеву: «Аня, милая, бесценная моя, я все проиграл, всё, всё! <…> Я заложил и кольцо, и зимнее пальто – и всё проиграл».
Драматизм ситуации придает то обстоятельство, что Достоевский не может выехать из Саксона, не заплатив за гостиницу и без пальто. «…Умоляю тебя, Аня, мой ангел-спаситель, пришли мне, чтоб расплатиться в отели, 50 франков». Ангел-спаситель закладывает – не в первый раз – свои вещи и вызволяет мужа.
Чудовищный стресс после проигрыша благотворно влияет на творческую активность писателя. В том же письме он заверяет жену: «Будь уверена, что теперь настанет наконец время, когда я буду достоин тебя и не буду более тебя обкрадывать, как скверный, гнусный вор! Теперь роман, один роман спасет нас, и если б ты знала, как я надеюсь на это!» В Женеве писатель набрасывается на «Идиота».
Ф.М. ДостоевскийИ хотя Достоевский обещает жене: «Никогда, никогда я не буду больше играть», – уже всего через пару месяцев он снова, получив деньги из России, несмотря на то что всё «заложено-перезаложено», оставляет жену с новорожденной дочкой и мчится в Саксон. И опять с валлийского курорта отправляются в Женеву письма, исполненные отчаянием. Снова писатель просит: «Заложи что-нибудь».
Панорама валлийских гор найдет отражение в его «швейцарском» романе: князь Мышкин до возвращения в Петербург лечится у швейцарского врача в лечебнице в Валлисе.
Следующее известное туристическое место по дороге к Симплонскому перевалу – Сион (Sion). Общие восторги выражает мадам Курдюкова в описании своего путешествия:Мост в Сионе и руины,
Бесподобные картины!
Город весь Сион стоит
На горе; прекрасный вид!
В историю русской литературы Сион вошел тем, что здесь, направляясь на рулетку и проехав Саксон, вышел и в ожидании обратного поезда пообедал Достоевский: «В Сионе прождал час и поел, – сообщает он в письме жене. – В Restaurant у станции дали сосисок и супу. Это ужас ужасов».
Высоко в горах над Сионом приютилась деревня Анзер (Anze`re-sur-Sion) – еще одно русское литературное место в Швейцарии. Здесь летом 1971 года в отеле «Де-Маск» (“Hôtel des Masques”) Набоков пишет «Прозрачные вещи».
Вообще без большого преувеличения можно сказать, что весь Валлис – набоковский кантон Швейцарии. На протяжении семнадцати лет своей жизни в Монтрё почти каждое лето писатель приезжает в эти горы. Рядом с Анзером расположен еще один горный курорт, связанный с жизнью писателя, Кран-Монтана (Crans-Montana). В 1964 году Набоков отдыхает здесь вместе с Верой, только что вышедшей тогда из больницы, в отеле «Бо-Сежур» (“Beau-Se´jour”). Набоковы проводят в Кран-Монтане месяц. Помимо ежедневной обязательной прогулки в горы за бабочками писатель много работает, в частности, просматривает перевод своей пьесы «Изобретение Вальса», сделанный сыном Дмитрием.
В следующем по нашему маршруту к Симплону городке Сьерр (Sierre) происходит знаменательная встреча в жизни Бакунина. 30 августа 1874 года здесь в последний раз видятся бывшие друзья и товарищи по оружию – русский анархист и его итальянский ученик и одновременно благодетель Кафиеро (об истории их отношений будет рассказано в главе «В поисках Горы правды»).
«Сьерра – странный городишко, – читаем в книге “Годы странствий” писателя Георгия Чулкова. – Прежде всего странно то, что у жителей Сьерры свой собственный язык – ни французский, ни немецкий, ни итальянский, а смесь патуа с какими угодно наречиями. Улички, хотя и живописны, лишены приятности, благодаря грязи и сырости. Туманы застаиваются в этом ущелье, и я не знаю, какие демоны понудили меня, больного, поселиться здесь. А между тем над Сиеррой возвышается великолепная гора Montana-Vermala. Но увы! – у меня не было денег, чтобы подняться на эту гору и поселиться в отеле».
Чулков живет здесь несколько месяцев во время Первой мировой войны, которая застает его в Швейцарии, как и многих других находившихся здесь на лечении русских. Из его воспоминаний узнаем драматическую обстановку тех дней, когда после объявления войны русские устремились с курортов домой. «При первой возможности мы покинули Грион (Gryon, горная валлийская деревня недалеко от Бе, где лечился в 1914 году Чулков. – М.Ш. ) и переселились в Женеву, где легче было сноситься с нашим консульством в Генуе и другими центрами, откуда уезжали на родину русские. Несмотря на то что я был еще очень слаб физически, мы решили ехать». Для русских граждан, возвращавшихся с курортов Италии и Швейцарии на родину, русское правительство зафрахтовало специальный пароход, выходивший из Генуи. «В Генуэском консульстве, – продолжает свой рассказ Чулков, – как мы убедились, русские чиновники вели себя совершенно непристойно, и добиться от них места на пароходе не было никакой возможности. Ни докторское свидетельство о моей тяжелой болезни, ни документы, доказывающие то, что я сотрудник многих солидных изданий, нисколько не действовали на этих господ, и спальные места получали какие-то жирные купчихи и здоровенные упитанные молодые франты. Две недели я прожил с женой в Генуе, тщетно добиваясь права вернуться на родину». Не добившись своего, Чулков вынужден был вернуться в Швейцарию и поселиться в туманном Сьерре, откуда он все-таки перебрался, получив солидный гонорар, в Кран-Монтану. В январе 1915 года писатель покинул Швейцарию и вернулся на родину. Недалеко от Сьерра, в долине речки Дала (Dala), находится еще один знаменитый курорт, тоже связанный с творчеством Набокова, – Лейкербад (Leukerbad). Здесь Набоковы живут летом 1963 года в отеле «Бристоль» (“Bristol”). Сюда приезжают они к сыну, который проходит лечение в ревматологической клинике. Эти места найдут отражения в «Аде», в частности лес Пфинвальд (Pfynwald) около Зустена (Susten). После Брига дорога поворачивает на Симплон. Об этом средневековом городке, перечисление достопримечательностей которого в путеводителе по культурным местам Швейцарии занимает полстраницы, русские путешественники устами госпожи Курдюковой безоговорочно заявляют:Бриг же сам неживописен,
Ничего в нем нет, зи виссен,
Что могло бы эксите
Хоть эн пе курьезите.
С другой стороны, восторги русских путешественников от картины, открывающейся с Симплонского перевала, подытоживает Достоевский, проехавший здесь в Италию: «Самое пылкое воображение не представит себе, что это за живописная горная дорога».
Во времена Достоевского переезд через перевал уже представляет собой скорее туристический аттракцион, в то время как, например, для проехавшего здесь почти за полвека до этого Глинки путешествие по горам еще было связано с опасностью. Композитор направляется через Базель, Берн, Лозанну и Женеву в Италию со своим спутником – юным тенором Николаем Ивановым, который едет учиться у итальянских певцов. Отметим, что обратно на родину Иванов так и не вернется, будет с успехом выступать на оперных сценах Италии, в Париже, Лондоне и пользоваться там изрядной популярностью.
В записках Глинки находим описание, как путешественники в то время пересекали перевал. «Когда мы находились почти у вершины Симплона, кондуктор выпустил нас из дилижанса и позволил пройти пешком самую крутую часть пути». В дилижансе рядом с русскими сидел молодой англичанин, ехавший в Корфу. «Когда же мы находились на самой вершине и надлежало нам снова сесть в дилижанс, – продолжает Глинка, – англичанина не нашли. Начали искать и звать его и наконец увидели его сидящего спокойно на обломке утеса, отделенного глубокой трещиной от главной каменной массы, нависшей над ужасной пропастью. “Что вы делаете, сударь?” – воскликнул кондуктор. “Я испытываю ощущение опасности”, – хладно отвечал островитянин. “Но разве вы не видите, что рискуете скатиться в пропасть?” – сказал кондуктор. “Именно потому, что я рискую, я и испытываю реальное ощущение опасности”, – сказал англичанин и пошел на свое место». Может быть, не случайно, что именно англичане изобрели в этих горах альпинизм?
Красота Маттерхорна (Matterhorn), пирамидального символа Швейцарии, и Монте-Розы (Monte Rosa), которую Швейцарские Альпы делят с Итальянскими, заставила дрогнуть сердце даже далеко не сентиментального Герцена: «Я сошел с лошади и прилег на глыбу гранита, причаленную снежными волнами к берегу… Немая, неподвижная белизна, без всякого предела… легкий ветер приподнимал небольшую белую пыль, уносил ее, вертел… она падала, и снова всё приходило в покой, да раза два лавины, оторвавшись с глухим раскатом, скрывались вдали, цепляясь за утесы, разбиваясь о них и оставляя по себе облако снега… Странно чувствует себя человек в этой раме – гостем, лишним, посторонним – и, с другой стороны, свободнее дышит и, будто под цвет окружающему, становится бел и чист внутри… серьезен и полон какого-то благочестия!»
Закончим главу о Валлийских горах еще одним упоминанием Набокова (в эти места писатель приезжает несколько раз).
Лето 1962 года Набоков с Верой проводит в Церматте (Zermatt), в отеле «Мон-Сервэн» (“Hôtel Mon Cervin”). Здесь догоняет его успех только что вышедшего «Бледного пламени» – писателя преследует по горам группа телевидения Би-би-си в стремлении снять его знаменитую охоту за бабочками на фоне Маттерхорна. В интервью английскому телевидению на вопрос, собирается ли он вернуться в Россию, Набоков отвечает: «Я никогда не вернусь, по той простой причине, что вся та Россия, которая нужна мне, всегда со мной: литература, язык и мое собственное русское детство. Я никогда не вернусь. Я никогда не сдамся».
Последний раз Набоков приезжает в Церматт летом 1974 года. Снова, как двенадцать лет до этого, останавливается в «Мон-Сервэне». Снова охотится за бабочками. Снова заполняет карточки. Он рисует силуэт Маттерхорна. У него получается пушкинский профиль.XII. За рвом «Рёштиграбен». На западе Швейцарии
«Я стояла на деревянной скамеечке, сжав руки, закрыв глаза… Нет разницы – православная церковь, берег Ганга или католический собор, люди везде молят о любви, о помощи ближним и покое. Я благодарила за всё, что давалось мне, и просила милости и щедрости к детям. Никогда еще, никогда я не молилась так горячо, как в это пасхальное воскресенье во Фрибурге».