А государю захотелось отнять. Этот царь собирает пир; и назвал на этот пир кне́зей, бояр, купцей и богатырей, и служашших людей. — «Куда прикончить этого человека, а жена мне хочется взеть?»
Вот в этом пиру большой хоронится за среднего, а средней за ме́ньшего, а от ме́ньшего ответа нет. Выходит этот старичок о седьмом десятке и говорит: «Ваше царское величество! На него большие вины нет, попустому крестьянские крови проливать грех. Есть — говорит — царство за тридеветь земель, за тридеветь озёр. Тридесятое царство, публишное королевство. А не пожалий ты служащих полк целый необуцёных, а его за старшего, за артельщика».
Вот его и призвал на лицё на свое. «На што же я требуюсь, ваше царское величество?» — «Ты как чину получил, так чину должен и служить. Полк солдат новобранцев, вот тебя нужно послать за артельщика в то место».
Только ему слободы — обратиться в дом, у матере благословенье взеть, да с жонкой проститься. Вот пришол, простился да и марш в ход. Жона только платоце́к свой в карман поло́жила. «Слезы утрёшь», говорит.
Этот топериче пошол в ход. Всё вода и вода. «Ах, какая у меня была прежде жонка, какое у меня было ими́ньё! — А теперь я вижу перед собою нёбо и вода. Теперь протер бы свои слёзки да жаль платоце́к. Погляжу, на платоце́к, как на родимую жонку». Взял и привязал. Вот тут он их и забыл, этот платоце́к.
Вон это царство вышли на публишную пристань, стали без всякого стесненья. Мосты подъёмные опустили, а на пристане́ два молодца прямо домой оборотились. Отцю и матере: «Мы из Расеи карапь запустили!» — «Да вы зачем запустили? Я тридцать лет ничего не запускал, а вы запустили! Может-быть какого-нибудь неприятеля с миной!» — «А потому што мы худого не обрекаем на этом корабле. Тут есть именной платок нашей сестры. Хороший признак!»
Вот государь с государыней посмотри́ли с крыльца. «Верно, наша — говорят — форма!» Сейчас с разными подарками пошли товар стричеть. И спрашивают на этом корабле: «Кто есть за хозеина?» — «За хозеина — я», говорит. «Где же ты етот платоцек взел?» — «А у меня — говорит, не краденый, а жонкин!» — «А где ты жонился?» — «А жонился я за море́ми». — «Пожалуйте ко мне в зало!»
Ну, как его по изводу по́слали, он всех новобранцев и распустил. Все благодарить его: кто и два ми́сяца послужил. Он и три года гостил на жониной родине. А она у них потерялась четырнадцати лет на петьнадцятом. Прогостил он у них три года, а ему не больше как за три мисяца показалось. Вот тоже обращается на свою родину. «Ты, милой, уве́довай нас письмом. Наш адрес знаешь, а мы твоёго нет».
Вот он приехал на свое место, и у них где постройка была, сожжёно место, все похишшено. «Пойду я к синю морю, да потону. Какая у меня ими́нье было, какая у меня жонка! А теперь нет ничего!» Лег я — согнулся, встал — стряхнулся. Нет — говорит — не потону. Одна голова — не бедна, а бедна так одна!»
Посмотрил, видит: в море едет старичок в чашке, а погоняет ложкой. Перевез его через море. «Выходи — говорит — был Иван купецеской сын и всяко нажилсе». — «А как же ты меня, старик, знаешь?» — «А ты мне тристо рублей деньги пла́чевал, а я тебе жонку дал с приданым». — «Былое, говорит, дедушка!» — «Ну былое, так делать нечего!» — «Знаешь где наше ими́нье?» — «Государь хотел твое ими́нье получить, да ему не удалось. После твоего отъезда приехал Идолище поганое, обжоришше людское. Вот он два ведра пива, ведро зеле́ного вина. Пожирает он жаркого — быка-третьяка, да о́вцю ялую. Ну, топериче он пожог ваше царство. А это жонка похо́дит за ним венче́ться. Посли́днее тебе свиданье с ней!» — Да как, дедушка? Не попасть мне?» — «Отчего не попасть! Я схожу с тобой. У него двенадцать музыкантов однех будет. А ступай, из двенадцати музыкантов одному откажут, а ты в музыканты и поступишь».
Вот сошли. Обошли с музыкантами, так одному отказали. Вот публика собралась. Стали его водкой потчивать, его признала. «Ей, музыкант! Мне тебе два слова сказать. Ты не купецеского званья, не Иван ли купеческой сын?» А он не признается. «Я не тех и родов совсем».
Вот эту музыку развели полный ход. Этот старик стал своей музыкой розделывать. Прежде всего отбил жониха, а потом всю публику. Остались только троё: Иван-купеческой сын, жона да и он. Ему здесь делать нечего — взял свой кораблик, на жонину родину и уехал. Старик на своём мисте остался.
ПРИМЕЧАНИЯ
Напечатаны в сборнике: Б. и Ю. Соколовы. Сказки и песни Белозерского края». М. 1915. Под №№ 139, 138.
8. Иван-царевич и богатырка Синеглазка (Анд. 551). В указателе сказочных сюжетов эта сказка входит в группу «Молодильные яблоки» (Аф. 104 a—h, Эрл. 28, Онч. 3, 8, 166; Вят. Сб. 47; см. 334). Это название дано потому, что в большинстве вариантов чудесный предмет, за которым царь посылает сыновей, — молодильные или моложавые яблоки; в некоторых вариантах — молодецкие яйца (Онч. 166), или просто живая и мертвая вода, как и у Семенова. У Онч. (№ 8), в тексте, рассказанном прекрасным сказителем, А. Вокуевым — глазная вода, чтоб прозреть слепому царю. Также и у Аф. 104 b). В варианте Семенова добавлено только: «живые воды молодые кувшинець о двенадцати рылець».
В ряде текстов младший сын является обычным сказочным младшим дурачком (Аф. 104 c, d, Эрл. 28, Вят. Сб. 47), у Семенова этот момент, как несвязанный органически с текстом, отсутствует. Очень подробно разработаны у него эпизод вызова царя и ответы сыновей. На ряду с общеэпической, характерной для северных текстов формулой: большой хоронится за среднего и т. д., введены и психологические мотивы. Старшие сыновья едут, потому что боятся, что царь отдаст царство кому-нибудь другому, кто добудет эти вещи: «Не охота нам в люди царство отдать». В такой редакции этот эпизод не встречается ни в одном из известных вариантов. Точно так же осмыслен психологической мотивировкой, дающей ироническую характеристику старших братьев, выбор пути: «с девицей спать — это дорога мне самая лучшая».
По сравнению с другими лучшими текстами, вариант Семенова представляется несколько беднее аттрибутами чисто-фантастическо-волшебного характера (особенно ср. Аф. 104 с), но в нем очень разработаны мотивы реалистические. Кроме приведенных выше эпизодов отъезда и выбора пути, следует подчеркнуть также заключительные эпизоды: пребывание героя дома в виде пьяницы и прибытие Синеглазки с сыновьями. В композиционном отношении текст очень целен и не осложнен никакими дополнительными моментами, которые довольно часты в этом сюжете, напр., в ряде вариантов пребывание героя в подземном (подсолнечном) царстве соединяется с освобождением царевны от змея, которому она предназначена на съедение (Аф. 104 с и др.).
В разговоре старших братьев, уговаривающихся погубить младшего, несомненен пропуск. Можно догадаться, что этому в сознании сказочника предшествовал спор между братьями, окончившийся соглашением извести более удачливого брата.
Заключительная формула: «сколько знал, столько и сказал. Весь конец — я не молодец», — довольна редка в русской традиции. Своеобразно и оригинально дана у него также эротическая формула, в которой богатырка жалуется на своего оскорбителя: «молодец был, квас-воду пил, да не покрыл (Аф. 104 a, b, c); «испил — колодец не покрыл» (Аф. 104 d), — «невежа приезжал, да в моем колодце своего коня напоил» (Онч. 8. См. 1); «квас пил, да квасницу не накрыл» (Эрл. 28); «мою квашню раскрыл, не покрыл, две полушки на смех положил» (Аф. 104 f); своеобразная, но в том же плане формула у Чупрова: «кака ле собака наблевала и не охитила» (Онч. 3). Формула Семенова очень изящна: «мне не то дорого, что коня напоил, а то дорого, что колодцика не прикрыл».
Замечательный зачин, обративший на эту сказку общее внимание исследователей, является одной из сказочных формул чудесных предметов, использованной здесь в виде зачинной присказки. Обычно она встречается в тексте (см. примеч. к № 2). Не сказалось ли здесь влияние пушкинского «Пролога», с которым мог каким-либо путем познакомиться сказитель во время своих многочисленных скитаний или услышать от местных ребят-школьников?
9. Купець богатой. По каталогу Н. П. Андреева эта сказка отнесена к типу «Муж на свадьбе жены» (№ 891), что конечно, ошибочно, так как последний сюжет является только эпизодом заключительной части, несомненно, занесенной в сказку извне, и свидетельствует о влиянии былинной традиции. Обычно тексты этого типа не знают такого конца. Основной же тип сказки — сюжет мудрой жены и выполнение с ее помощью трудных задач. С этим часто сочетается, как и в данном тексте — мотив отнятия жены. Пример — песня о Даниле Ловчанине.
По каталогу Aarne эту сказку было бы правильно обозначить 465 А. Сюда относятся: Аф. 122, 123, 124 и вар.; Худ. III, 85; Сд. 9; Онч. 116, 151 (отчасти 57); Вят. Сб. I, 32; Сок. 59; См. 4; Аз. I, 10. Обычно добывание жены происходит на охоте: молодец хочет стрелять птицу, она оказывается девушкой (так Аф. 122 a. Ск. 59 и др.), в тексте Худ. — утица на воде. В ряде вариантов молодец подсматривает купающихся лебедиц-девушек, у одной из них ворует платье и т. д. (Аф. 122 б, Вят. Сб. I, 32 и др.), есть и другие формы добывания. Покупка жены имеет место только в двух вариантах: См. 4 (из Арханг. губ.) и Аз. I, 10 (из Сибири). Героем сказки является, по большей части, купец или солдат, стрелец. Несомненно, что эта сказка сложилась или, вернее, получила свое оформление — сюжет известен и на Западе — в буржуазно-купеческой среде: ее направленность — против правящей знати, врывающейся в семейную жизнь городской буржуазии. Позже она подвергается сильной солдатско-крестьянской обработке, пример чего дает и текст Семенова.