Исходный пункт всех его сказок, как это указано и самой Э. В. Гофман — мотив бедности, который всегда «чрезвычайно обстоятельно им развивается». Эта же точка зрения бедняка является и формирующим моментом в выборе репертуара и обработке материала. Традиция Парамона Богданова — не просто общесказочная традиция, но та, которая характерна для бедняцких слоев сказительства. И совершенно прав Б. М. Соколов, когда он указывает на сказки П. Богданова, как на один из самых ярких примеров проявления классовой борьбы крестьянства с попами на экономической почве. «Психоидеология бедняцкого крестьянства проявилась здесь с особенной силой и яркостью». Далеко не случайно, что в репертуаре такого рода бедняков-сказителей всегда оказываются, иногда даже преобладают сказки о попах. Бедняцкая психология сказочника отразилась и в разработке сюжета об утке с золотыми яйцами, где — особенно для этого типа сказок — резче всего подчеркнут мотив имущественного неравенства двух братьев и даны яркие, художественные картины семейного быта крестьянина-бедняка.
11. ЗОЛОТОЕ ЯИЧКО
В НЕКОТОРОМ царстве, в некотором государстве жил-был мужик богатейший. У него было три сына: два умных, а третий Иванушка-Дурачок.
Старик захворал и своим сыновьям наказывает: «В случае я умру, Ваню не обидьте у меня». Старик помер. Поминки отошли, помянули. Остались сыновья онне себе жить.
Ну, братья живут себе ничего-мирно, а невестки стали себе побраниваться. У этих братей, у большаков, нет робят, а у Ванюшки-Дурачка их семеро. Невестки и говорят: «Чего нам кормить чужих детей! Давайте Ваню отделим. Пускай один с семьей своей живет!»
Братья взяли Ваню отделили и из постройки дали ему онну байну только. Хлеба три меры ржи дали. Вот доля ему — хорошо Ваню не обидели! Вот три меры он смолол ржи. Съел — на три недели не хватило. Боле ись нечего и купить не на што.
«Пойду — говорит — к брату-большаку! Не даст ли мерочки ржи?» — говорит. Пришел к брату-большаку. — «Што, брат, ись не́чего. Не дашь ли мерочки ржи?» Брат взял ключи, сошел в амбар, насыпал мерку ржи. Дурак съездил на мельницу, смолол. Баба испекла и съили эту мерку опеть. Опеть стало ись нечего.
Ваня пошел опять к брату своему, не даст ли ешшо мерочки. Пришел к брату. — «Што, брат, я съел твою мерочку! Не дашь ли другой?» Брат сказал: «Што, Ваня, али все будешь за мерочкой ко мне ходить? Тебе мера дана, самому зарабатывать!» Ну, оннако взял ешшо насыпал мерку ржи». — «На, больше не ходи ко мне!» Брат сошел на мельницу, снес эту мерку, смолол. Баба испекла, съили опять. Мерку ае долго съесть: девять душ семья, ведь. И опеть село нечего ись.
«Пойду — говорит — к брату! Не даст ли ешшо мерочки?» Приходит к брату. — «Што, брат, нечего ись! Не дашь ли ешшо мерочки?» Вдруг бросились невестки, закричали: «Што мы тебя будем с семейством кормить? Всё будешь к нам ходить за мерочкам!» Ну, брат все-таки сжалел, дал мерочку ешшо. Смолол мерочку, съел опять. Больше ись нечего и взять не́ на што. К брату итти не смеет бо́ле — не велено.
Дело было воскресенье. Справился и пошел. — «Пойду — говорит — куда глазы понесут!» Вышел на перелесок. Перелесок верст сорок. Слышит, в стороне кто-то рубит дрова. Он остановился и думает: «Што же, нонче воскресенье, а кто-то рубит дрова, не празднует! Дай я, говорит, схожу, узнаю, кто это рубит».
Повернул в сторону и пошел в то место, где рубит. Подходит — рубит баба дрова. — «Што ты, баба, делаешь? Севодни праздник, а ты работаешь!» Баба зрынула: «Как ты слоняешься, слон, так и люди будут слоняться! Я — твоего брата у́часть. Твой брат, знаешь, старается на работе, а я, его участь, ему и помогаю. А ты не то што в праздник — ты и в будень не работаешь, а потому ничего и нету у тебя. А участь-то твоя с дру́жником занимается!» — «А где мне участь моя, где бы найти?» — «Садись на меня, я свезу тебя — найдёшь свою участь!»
Иван-Дурачок сел бабе на плечи. Баба понесла из лесу вон и вынесла на чистое поле и поставила на дорогу. — «Вот, ступай по этой дорожке! Дойдешь до кузленицы — зайди в кузленицу и попроси три прута железных сковать. Скуешь это прутьё — по той дорожке иди дальше. Дойдешь до дому. Стоит дом трехэтажной, и в эфтом доме сидит твоя участь в комнате и занимается с полюбовником. Зайдешь в этот дом, богу помолись, перекрестись и сядь на лавку. Когда твоя участь скочит, подойдет к тебе и спросит, будет тебя потчивать, — ты две рюмки выпей, а третью не пей! Ина тебя будет неволить, а ты скатай её этим прутьём и катай, пока она тебе не покорится».
Так он и отправился. Дошел до этой кузленицы, сковал три прута железные. Приходит к этому дому. Дом стоит трехэтажной. Пошел в эфтот дом. Сидят мущина с женщиной за столом. Зашел, богу помолился, им поклонился; сел на лавочку. Вдруг женщина сошла с графином, бежит к ему. Стала его потчивать. Налила ему рюмку, он выпил; она другую налила, он другую выпил; она третью налила, он третьей не берёт. Она стала его неволить; он схватил её и давай трепать. — «Што ты меня неволишь?!»
Как он начал её, друженик её соскочил и в окно вон. Трепал, трепал; прут железный изорвал один, взял другой. Другой изорвал, взял третий. Потом эта женщина взмолилась ему: «Брось трепать, я дам тебе помо́гу!» Потом он бросил её трепать. Она дала ему курочку с золотым гребешком. — «На, снеси домой эту курочку, снеси её в гнездышко. Она тебе будет золотые яички класть».
Этот Иван взял эту курочку и отправился обратно. Приходит на это место, где от бабы отстал. Посадила она его на плеча и принесла туда, где дрова рубила. Эта баба осталась дрова рубить, а он пошел на дорогу.
Пришел на дорогу, потом отправился домой по дороге. Пришол домой, ребятишки плачут: «Есть хотим! Давай, тятька, хлеба!» Тятька хлеба не принес — чего хошь ешь. Взял курочку в гнездышко посадил. Курочка положила золотое яичко. На другой день другое положила. На третий день третье положила.
Вот Иванушка-Дурачок пошел к своим братьям. Братья собирались ехать во иные земли на корабляф. — «Братцы, возьмите три яичка мои! Поедете во иные земли, может быть, вам там дадут по кулю хлеба за иф!» — «Вот дурак, у нас мяки́нные кузова стоя́т я́иц. Если бы по кулю давали за одно, мы бы все свезли туда бы». Брат заплакал. — «Всё-таки, што дадут, а всё-таки свезите!» А сам не объясняет, какие яички. — Ну, братья: «Делать нечево: снеси в корабль, положи в уголок, где-нибудь!»
Из лубочного издания. Сказка об утке с золотыми яйцами.
Иванушка-Дурачок сошел домой, в самые грязные тряпицы обвертел и снес в корабль и положил их, где не раздавить. Эти братья отправились на кораблях в иные земли. Приплыли в иные земли, остановились на пристане́. Потом берут самые лучшие подарки и несут королю. Принесли подарки, подали королю. Король расхвалил подарки и дозволил им торговать в своем городе.
Вот эти братья товары все распродали очень скоро, барышу получили очень много. Накупили товару, нагрузили свои корабли. Снова и хотят отправляться во свой город. Только стали на корабли, собрались ехать и вспомнили: «Што же, братья, этто мы яичка не продали? Где они были положены этта?» Сицясь розыскали яичка; развертели онучи, вывалились три яичка. — «Ах, брат-дурак, где же он такие яичка взял?! Што же это он нам не объяснил?»
Взяли эти три яичка, сошли в город и положили на золотой поднос и снесли к королю и сказали, што это от нашего брата вам подарок. Король весьма рад такому подарку был, отродясь не видал такого. Благодарил за этот подарок и нагрузил три корабля Ивану-Дурачку за эти яичка. — «Вот — говорит — приставьте Ивану-Дурачку от меня подарок за его подарок!»
Вот у них сделалось теперь шесть кораблей и отправились в путь дорожку. Жаль им отдать Эти корабли брату. — «Брат просил по кулю за яичко, дак дадим мы ему по́ два, а корабли себе оставим». Утала́кали так.
Вдруг корабли остановились, с места не пошли. Стоят день, другой, третий, стоят с месяц, и с места не идут. Братья спугались этому делу: «За то у нас корабли стали, что решили корабли брату не давать. Господи, вынеси наши корабли, отдадим их брату!» Вдруг корабли пошли.
Близ дому подъезжают, увидали, значит, свою родину — опять совет имеют, што «не дадим брату кораблей». Корабли опять остановились. День за́ день и с неделю стоят корабли и с места не идут. Братья сгоревались: «Вынеси домой, свои отдадим, не то ево́нные!» Так вдруг корабли пошли.
Пришли к пристане́. Братья голову повесили, пошли домой пригорюнились: жалко, што имушшество теперь не ихнее се́ло. Вдруг Иван-Дурачок бежит им навстречу: «Што, братцы, продали ли мои яичка?» — «Продали, продали! Беги, Ванюшка, на пристань, все, што есть там, все тебе за яичка!»
Ваня бежит к пристане́. Народ, который был приставлен, говорит: «Вот это наш хозяин бежит!» Эти корабёльщики взяли своего хозяина на руки, взвели его на корабли. — «Вот объясняем тебе, Ваня, — это всё твое имушшество! Все шесть кораблей! Определяй нам место и давай мы будем торговать!»
С Вани с Дурака сдёрнули это платьишко, надели на его хорошее. — «Быдь ты, Ваня, хозяином, не рванью такой!» Ваня здоровался, побежал ко своей жене, не нужно именья ничего. Прибежал к своей жене: «Жена моя, барыня, смотри, как меня здобили за яичко!» Жена сгребла дубину, давай своего мужа шлеить. «Тебе нужно, псу, здобу, а не хлеб робятам!» — «Да ступай ты, подлая, на пристань, дак и тебя здобят, коль тебе обинно!» Жена бросила дубинку, побежала с радостью на пристань. Бежит Ванина жена на пристань. Прикашшики закричали, што «это бежит хозяйка наша, рваная такая!» Сицясь подхватили ее за руки, сдернули пла́тьишко и здобили ее барыней. И эта убежала домой — ничего не нужно село.
Из лубочного издания. Сказка об утке с золотыми яйцами.
Потом эти прикашшики увидели, што от хозяев дела ничего нету, дак давай лавки сами строить. Настроили лавок, выгрузили товару и давай торговать. Потом у этого Ивана сыновья занялись торговать. Потом и сам Иван стал похаживать в лавку. Занялись торговлей. Зажили хорошо, нажили имушшества много. Потом Ванина жена нажила себе полюбовника.