А когда опомнились, Самойлы уж тут не было. Он уехал и хочет, значит, с разбегу набегать на етот столб. Как ето скоро заметили народ, тут уж стали подыскивать себе спасения. «Как бы миновать — говорят — этой громовой катастрофы!» Видят: Самойло Кузнецов уж бежит на своем добром коне, только земля дрожит, у коня из ушей пламя пышет, из норок дым столбом идет [из ноздрей — поправился сказочник]. У куво старые постройки стали падать, и худые печи стали разваливаться. Которые не заметили этого. Стали приписывать даже большому наказанию.
Ковда он стал добегать до етого столба, стала сверкать его палка, как молния. Ожидали его старые старики и старухи, смотрели из окон своих. «Што же ето такое будет — молились все богу — когда получится ета страшная катастрофа? Наверное, уже будет нашему государству конец!» Ну, конца никакого не получилось. Только послышался страшный грохот, когда ударил этот самый Самойло Кузнецов. Полетели ети осколки, сделали много повреждений, сделали много убитых.
Ну и тогда, значит, все ето утихло. Дали знать етому богатырю, который хотел с ним сразиться. Передали ему такую страшную вещь. Такую вещь, что ето было даже как будто смешно ему. «Могло ли ето быть из деревни — думает он — ведь ето все надсмешка?» Все же таки надо было ему поехать — уж нельзя. Со слов-то он слышал, что ето мужик из деревни, а когда он уж его увидал на площади, то уж там он ему што то вещим показался. И душа его в пятки ушла. А в голове вся мысль прошла. «Ну, дак что будет, то и будет — надо с ним померяться!»
Стал спрашивать етот богатырь его имя, и отечество, и фамилию, и какого он государства. Конечно, объяснил ему мужик, что из деревни мол. Иначе он не мог. — «Зачем ты заинтересовался — говорит — мужицким именем? А вот посмотри молодецкую удаль!» — «Да — сказал богатырь — что же увидим!»
«А что же, чем же ты будешь со мною сражаться?» — «Да, так себе — говорит — у меня палка есть». — «А я думал — говорит — что ты будешь из пищали стрелять или из лука, а так я первый раз слышу, что ето вы говорите?» «А вы — говорит — чем будете?» Он показывает ему свою саблю вострую. — «А ето у нас бабы чеснок крошат» — отвечает ему Самойло Кузнецов. — «Так давай лучше начинать дело скорее — нечего душу томить!»
Богатырю жалко жизни, жалко марграфини. «Так уж, наверно, не придется мне боле ее видеть!» И поехали оне в чистое поле. Разъехались оне на большое расстояние, конечно. Слетались оне, ети два богатыря, как из грозных туч два могучие грома, так што у обе́х лошади присели на задницы. Когда поразил его Самойло Кузнецов своёй палкой, остались у него одне только остатки. Собрал последние он остатки, связал их себе в торока̀ и привез он на ету пло́шшедь, где была публика громадная, где ждала его марграфиня с нетерпением, конечно.
И спрашивает (она): «Куво вас поздравлять с победой?» — «Конечно, я! Раз я приехал, я и победитель!» — «А где же твой неприятель?» — «Дак вот он у меня связанный в торока̀х». Как поглядела марграфиня на ети остатки, значит, с мерзостью отошла. Мерзко, значит, ей показалося. Велела своим слугам разодеть Самойлу Кузнецова во што только могла. «Снять с него всё ето мужицкое! Вести его во дворец!» Там назавтра учинили уж оне ро́скочную свадьбу. Пир был задан на целую неделю. Стали жить и поживать и приплода поджидать. И тем дело и кончилось.
38. ЧУДЕСНАЯ ВИНТОВКА
В одном городе жил купец, по имени Степан с женою. У них был маленький сынок, звали его по имени Иван. Отцу так не пришлося долго зажиться, и он скоро скончался. Осталась мать с сыном.
Ну, этого сына купеческого жизнь не удовлетворяла. Мысль его направлена была совсем иначе. «Вот, мама, ты бы дала мне сто рублей, и я пошел бы на базар, купил бы чего-набить, чего у нас нет». Мать с горя и с печали в своем одиночестве, конечно, а сына побаловать надо — даёт ему сто рублей.
Ну, он не пошел на базар, а пошел в деревню. Доходит до деревни, мужик навстречу идет. Ведет кота. «А што, мужичек, куда ето кота повёл?» — «Да, дак у нас очень их много — я повел их удавить да бросить!» Видит, мужик бедный, конечно. — «А зачем — говорит — его давить? Продай мне!» говорит. — «А, пожалуй», говорит мужичек. — «Что же ты за него просишь?» — «А, дак чего я буду за него просить, коли я и так пувел его топить, што дашь, то и ладно». — «Нет, зачем, я так брать его не хочу». И подает ему сторублевую бумажку.
А мужик даже и не понял, што это за бумажка. А Иван-купеческий сын — так его звали. — «Ну, все ж таки — думает — купил я себе забаву». Повел он его в город, конечно. Тут много публики разнообразной. Шум, гам! Он испугался, стал биться и рваться, и каким-то образом скинул с себя ремешок и убежал. Долго пришлось ему гоняться за ним. А все таки пришлось упустить из виду. И так пришел ни с чем домой. И стал спать крепким сном. И когда пробудился, мать его и спрашивает: «Ну, што, Ваня, купил?» — «Ах, дорогая мама, нашел вещь, да денег мало! Вот еще бы сто рублей, дак пожалуй бы и купил». — «Ах, што-то больно дорого. Ты совсем меня разоришь!»
Мать дает ему другие сто рублей, и он взял ети сто рублей. Не пошел опять на базар, пошел опять в деревню, и увидал он охотника — несет он живого соболя. Ну, а соболь на вид — никудышный. Иван-купеческий сын спрашивает охотника: «А што же ты, бить его будешь или ростить?» — «Ну, куда нам его ростить в деревне, надо так и так убивать». — «Дак ты продай мне его!» — «Да, пожалуй!» — «А сколько бы ты за его взял?» — «Да и ценить то как его, больно он плохой, сколько дашь, столь и ладно». Потому он видит по внешности его, што человек не простой. И он вытаскивает сторублевую бумажку свёрнутую, и подаёт ему.
А мужик так очень обрадовался продаже своей и не стал рассматривать сторублевую бумажку — и подал ему соболя. А Иван-купеческий сын думает: «Да ето совсем другое дело. Хошь он и дрянной, а все ж таки не кошка, все ж таки очень ценная вещь». Несет он его в город, а соболь не привыкший к такой публике, конечно, хотя был завязан на ремне, не вытерпел, стал биться у его на руках. И сейчас же вырвался.
И долго пришлось Ивану опять гоняться за ём. Сколько ни просил он публику помочь, никто не в силах же — ето, ведь, зверь прыткий. Упеть упустил его из виду. Приходит домой опять усталый и ложится в спальню спать. А на утро будит мать его. «Ну, што же ты, сынок, купил? Што же ты, сыночек не хвастаешься?» — «Да куво тут купишь? Хотя и нашел получше вчерашнего, то так еще денег не хватает». — «Дак, ето што же такое?» мать с изумлением смотрит на него — «ежели будешь так ходить каждый день, пожалуй у нас и капиталу не хватит». А сын то думает: «Так или иначе, надо што-нибудь делать. Ну, да уж, мамаша, еще-то уступи сто рублей. Пускай уж будет триста, более уж тебя беспокоить не буду».
Прекрасная королевна Дружневна.
Хотя уж мать то-была страшно скупа, делать нечего. Уж так и быть. Вынимат опять ему сторублевую бумажку: «Ну, уж если сейчас не купишь, боле на глазах мне не показывайся!» Сын думает на уме: «И так уж теперь не придется видеться с тобой». Думает на уме: «Пойду на базар, што только теперь попадется, то и возьму, не буду ни с чем разбираться».
Когда приходит он на базар, несет навстречу ему мужик — какой-то деревенский, на вид так совсем никуды не гожий — старинное ружье. «А што, дядька, продаешь ружье?» — «Ну, конешно! Уж раз на базар, так обязательно продать придется». — «А што же оно у тебя стоит?» — «Да я не знаю, как вам пондравится, посмотрите прежде». — «Дак, я в них совсем ничего не понимаю. А то вот покажи, как им стрелять».
Мужик стал ему объяснять все ето, все приемы, как с ей обращаться. — «Ну и штож, ладно, говорит, а заряды-то у его есть?» — «Есть». — «А сколько зарядов?» — «Зарядов десяток». — «Ну, што оно теперь будет стоить?» — «Дак, наверно не забидите. Сколько дадите». Подает ему сторублевую бумажку. Мужик с восхищением взял ету бумажку. Некогда было ее рассматривать — так он пустился бегом в путь и до постоялого двора.
А Иван-купеческий сын с етой с винтовкой пошел и думает себе: «Вот как теперь — с торговли приходится охотиться». Приходит он домой. Мать спрашивает его: «Ну, што, как, Ваня, купил чего-нибудь?» — «Да, мама, шел, да заветил: што попадется, то и куплю. Вот и попала мне самого старого образца винтовка». — «А што ты ето умом рехнулся — етакое барахло покупать! А сколько же ты за его дал?» — «Дак вот ети известные триста рублей и дал за нее».
Мать даже не могла пошевелить своим языком. Даже и не знала, што сказать. Да как даст ему пощечину! И вот только он чуть-чуть устоял на ногах. И вот только он и сказал: «Вот, мама, чем ты меня благословила!» — «Да больше и нечем тебя благословлять! Так и владай на всю жизнь етим благословением!» Сын думает: «Ладно! Коли уж мать так сказала!..» Горько заплакал и вышел с отцовского двора.
Пошел он с етой старинной винтовкой, куда глаза глядят. Прошел он город, прошел и деревню, прошел он другую, прошел и третью. Да и думает себе: «Я ведь не по деревням шляться взял винтовку. Тогда какой же толк? А ведь надо мне запастись чем-нибудь». И вот были у его еще кой-какие деньжонки, приобрел он себе котомку, конечно; купил котелок, сухариков и повернул в лес. «Ну, уж, думает, теперь я жизнь буду проводить в лесу, не где-нибудь там, в шумном городе».
День идет, и другой идет, а третий день слышит какой-то шум и треск, визг и рев. Он не может понять, в чем дело. А все-таки думает себе: «Раз я охотник, я не должен никого бояться. Надо итти туда. Што такое там творится?»
Выходит он из лесу на песочную поляну, на етой поляне стоит страшный бой — двух могучих царей. А какие цари ето были? Один был царь зверей: звать его Лев Констинтинович. А один был змей, царь змей — Горинович. И вот они бьются, так утомительно уж. Проглядел он несколько часов на них.
Стал он реветь усиленным голосом к ним. Стал спрашивать, какая между ними вражда может быть. Два чу́довишша ети остановились. Стал объяснять ему лев: «Вот мы такие два животные. Один — царь зверей, другой — царь змеев. Поетому мы никовда не можем дружить. При любой стрече нашей, во всякое время, должны мы друг друга