Аварские мотивы в балтийском искусстве.
Кольцо из Штробьенен (Пруссия, VIII в.)
При этом на островах Борнхольм и Готланд происходила, как выразился В.И. Кулаков (с. 137), «этническая диффузия» скандинавов и населения Пруссии. В частности, на островах Западной и Центральной Балтики жители в V–VI вв. «активно перенимают прусские обычаи (захоронение коня, структура и детали женского убора….», западнобалтские арбатолевидные фибулы и поясные накладки с прорезным геометрическим орнаментом показывают «многонациональный состав островитян» (Кулаков, с. 131). Это влияние существовало вплоть до XI в., когда в рисунках на надгробиях Готланда обильно изображались такие детали одежды умерших, как например, вышеуказанные «прусско-аварские» шаровары со складками.
По-видимому, аналогичные этнические импульсы достигали и отдаленных уголков славянского Поморья. «Возможно, – пишет в своей диссертации историк A.A. Молчанова, – традиция использования каменных сооружений, получившая к IX в. широкое распространение на (славянском – A.B.) побережье Балтики, в какой-то мере связана с балтами. Косвенно на это указывают данные топонимики. Многие топонимы острова Рюген и прилегающих территорий, с которых началось распространения «каменной традиции» в западнославянских землях, – балтского происхождения, и указывает на присутствие в это время балтского населения». В.Н. Топоров указывает: «Сам факт нахождения прусской топонимики (и антропонимики) к западу от Вислы теперь уже не вызывает сомнения… балтийский элемент (или точнее, «балтообразный») представлен и на существенно более западных территориях южного побережья Балтийского моря до Шлезвига и Голштинии» (БСИсс-я). Среди этих топо– и гидронимов, в частности, такие известные, как Гданьск, Моттлау, Пирсна, Парсента и т. д.
Славяне тоже не были пассивной стороной в этом процессе «этнической диффузии». Мы уже упоминали о присутствии значительной доли славянских находок в шведской Бирке. В свою очередь, датский археолог И. Ульриксен пишет о наличии десятков славянских топонимов в юго-восточной, островной части Дании, и о присутствии славянской керамики X–XII вв. во многих частях этой страны, что предполагает там «массовое присутствие славян» (Across…, р. 240–241).
С другой стороны, мы знаем, что западнославянские имена активно проникают в балтскую среду (напр., в прусском списке Р. Траутманна: Boguslaus, Miroslaw,Wocizlaw и т. д.). Западные балты-гончары подражают славянской по происхождению фельдбергской, а затем фрезендорфской керамике. Наконец, нельзя не отметить скреплявшие разные народы Балтики династические связи: из саг мы знаем о браках знатных скандинавов с вендами. Так, согласно «Саге о Иомсвикингах» три дочери правившего в конце X в. князя Бурицлейфа (Бурислава?) оказались замужем за норманнами: Астрида за Сигвальдом, Гуннильда – за Свеном, Яра – за Олафом, будущим королем Норвегии. Такие же связи, вероятно, возникали и между славянами и балтами: так 28-й, согласно генеалогии мекленбургских историков Латома и Хемница, князь вендов и ободритов Витслав (или Вильцан, правил в 790-е гг.), «женился на дочери князя Руси и Литвы». И сын от этого брака, Годлейб (или Гутслав) стал отцом Рерика[185], в котором видится Рюрик Новгородский.
Эти факты, в т. ч. архелогические, заставляют по-новому взглянуть и на самый, пожалуй, сильный аргумент норманнизма, связанный с вышеупомянутыми послами «русов», перенаправленными византийским императором к Людовику Благочестивому в 839 г. Как сообщают Вертинские анналы, «очень тщательно исследовав причину их прихода, император узнал, что они (послы – A.B.) из народа свеонов [gentis esse Sueonorum]. Хотя ряд историков пытался и пытается истолковать Sueonorum в самых разных этнических ключах[186], у нас нет оснований не доверять франкскому владыке.
За два года до описываемых событий его владения подверглись нашествию этих самых северян и, вероятно, Людовик знал их достаточно хорошо. При этом был настолько обеспокоен подозрениями, что послы в действительности скорее разведчики нового набега, что приказал «удерживать их у себя до тех пор, пока смог бы это истинно открыть». Вместе с тем сам факт, что понадобилось тщательное расследование для изобличения русов как «свеонов», показывает, что это были не совсем «шведы».
Это предположение подкрепляется тем, что, согласно источникам, на которые ссылается Адам Бременский, свеонами (как и данами) в его время считались те, кто населял северное побережье Балтики и «все прилегающие к нему острова» (IV, с. 116, 12) вплоть до находившегося где-то у Финского залива Края женщин (там же, 14). Что считать этими северными островами – вопрос непростой: однозначно Готланд, Эланд и Борнхольм, и, вероятно, другие территории, в действительности – части материка. Сам Адам в цитированном отрывке указывает, например, на находившийся под властью свеонов «остров» Курланд (Курляндию) и располагавшийся «вблизи Края женщин, немного выше города свеонов Бирки» «остров» Эстланд (Эстония) (там же, с. 16, 17). Кстати, Самбию многие средневековые авторы также не считали частью материка.
Таким образом, получается, «свеонами» в представлении хронистов могли быть жители не только Скандинавии, но и островов Балтики, и даже его противоположного от Швеции берега. В этническом плане – с учетом данных археологии, это и скандинавы и пруссы (точнее, население позднейшей Пруссии), которые активно заселяли Готланд и Борнхольм – коренные области этих самых «свеонов», а может быть, эсты и кто-то еще[187].
Тогорвый путь Самбия – Вирумаа, по В.И. Кулакову
Да, скажет читатель, довольно занятная этническая мешанина, но причем здесь происхождение варягов?
В этой связи еще раз откроем работы археологов. Они показывают, что эта полумирная-полувоенная этническая диффузия причудливым образом сопровождала и дополняла картину взаимных завоеваний и набегов скандинавов, славян, балтов (особенно куршей, этих «викингов Балтики»), финнско-саамских племен и прочих обитателей региона. И естественно, была неотделима от торговли. Большой фактический материал по этой теме собрал упомянутый исследователь В.И. Кулаков.
По его утверждению, в частности, племена Юго-Восточной Балтики в начале новой эры установили два основных торговых маршрута.
Инициаторами одного из них были германцы – как осевшие со II в. н. э. на Самбии, так и продвинувшиеся далее на юг готы и гепиды. Помимо торговли янтарем на запад (через Борнхольм), они освоили новый путь, с Янтарного берега по рекам Висле, Западному Бугу и Днепру к торговым городам Крыма и Боспора. Это, по утверждению В.И. Кулакова, был прообраз пути «из варяг в греки». Здесь основным объектом торговли, и возможно, эквивалентом нормы стоимости (квазиденьги), также выступало «золото Балтики» – янтарь.
По другому маршруту сбывалась продукция бронзолитейных мастерских Пруссии. Сначала он завершался в нижнем течении реки Даугавы, а в последующем продолжился по рекам на северо-восток, вплоть до восточного берега Чудского озера и северного побережья Эстонии («путь Самбия – Вирумаа»).
Со второй половины V века его истоки контролировала возникшая на Самбии и на берегу Вислинского залива полиэтничная дружина видивариев. Следы обменных контактов на всем «пути Самбия – Вирумаа» – находки нескольких категорий однотипных изделий, характеризующих интернациональную «дружинную моду»: фибулы с кольцевой гарнитурой или со звёздчатой ножкой арбалетовидные «звериноголовые» фибулы, серебряные гривны с заходящими концами, которые изготавливались в разных концах Юго-восточной Прибалтики, хотя зачастую (особенно для гривен) прототипом является скандинавский тип украшений. По-видимому, они были символом власти. Аналогичную функцию выполняли у пруссов в погребениях вождей гладкие и тордированные гривны и браслеты из драгоценных металлов, генетически связанные с аналогичными по виду и социальному смыслу артефактами гуннского круга древностей и кочевников VI–VII веков.
Скопления подобных находок четко расположены через равные расстояния (50–60 км) участков речного пути. По предположению В.И. Кулакова, в этих точках располагались группы разноэтнических дружин, контролировавших балтийский речной путь и обеспечивавших его бесперебойную деятельность (организация локальных торжищ и мест ночлега, снабжение купцов провиантом и починка ладей), а также безопасность купеческих караванов. С последних, естественно, взималась дань.
По некоторым отдельным находкам серебряных гривен, вероятных знаков вождей дружин, вдоль побережья юго-восточной Балтии, предполагается и существование также морского пути, который охранялся вождями нескольких воинских отрядов, распределившихся через промежутки в дневной переход парусной ладьи для обеспечения стоянок торговых судов или противодействия морским разбойникам.
Судя по поздним находкам (свитых из бронзовых дротов спиральных гривен), значительная часть этого торгового пути, между Самбией и островом Сааремаа, функционировала до XIII – начала XIV вв.
Однако историю и географию балтийского торгового пути В.И. Кулаков на этом не заканчивает. По его мнению, находки в древностях верхнего и среднего Поволжья VII–VIII веков янтарных изделий и гривен, прототипы которых имеют балтское происхождение, свидетельствуют о том, что этот торговый маршрут мог быть продолжен через Неву и Ладожское озеро и далее на юго-восток. Только везли по нему уже не самбийскую бронзу, а основной товар Балтики – янтарь. Более того, именно выходцы из Самбии (в представлении В.И. Кулакова – балты) и проложили уже классический путь «из варяг в греки». Собственно Русь, по мнению археолога, возникла первоначально как сеть укрепленных пунктов и факторий – гарант стабильности на этом пути. Потом этот гарант превращается в государство, поскольку торговцы и воины поняли, что кроме торговых операций можно заниматься и сбором дани с местного восточнославянского населения.